Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2254305.html
* * *
Святой вор. К столетию со дня рождения Жана Жене
Дмитрий Волчек: ''Униженный миром, которому я противостою, я становлюсь еще прекрасней, уподобляюсь ангелам, которые в ответ ранят и ограняют меня'', – писал Жене, определяя свой путь к святости, основанный на праве человека игнорировать законы общества и создавать персональную мораль, свой этический код. Опыт радикального индивидуализма Жене, его презрение к норме больше всего привлекает читателей и больше всего отпугивает. Как остановить полет свободной воли? Жан Жене считал, что никаких ограничений нет, оправдывал любое противостояние угнетателям, любые формы бунта. Примечательно, что в России имя Жене стало известно в годы освобождения от тирании. Запрещенное при советской власти, оно стало символом нового театра: ''Служанки'' в постановке Романа Виктюка оказались одним из самых важных спектаклей в московском революционном репертуаре конца 80-х.
Самым продуктивным десятилетием для Жене были 40-е годы. Пять романов, стихи, пьесы написаны во время войны и сразу после освобождения. Это было время, во всех отношениях враждебное анархическому свободомыслию, и даже люди лишенные предрассудков, не могли полностью принять и оправдать идеи Жене. Так, например, Поль Валери, прочитавший в рукописи роман ''Богоматерь цветов'' сказал, что это произведение гения, но его следует сжечь.
В литературе Жене оказался посланцем подпольного мира: мира убийц, грабителей, проституток, гомосексуалов и трансвеститов. Он говорил, что главным источником вдохновения для него служат исправительные колонии и тюрьмы. Его кумиром стал казненный в 1939 году убийца Морис Пилорж. Четыре года Жене провел в тюрьмах за различные преступления (в первую очередь, кражи), и срок этот был бы больше, если бы не заступничество Жана Кокто, который выступил в 1943 году на суде и назвал Жене поэтом равным Рембо. Сравнение было точным. Рембо, противник всего общепринятого, хулиган, не заботившийся о публикациях, был одним из немногих писателей, которых ценил Жене. Как и Рембо, Жене избегал контактов с мертвым миром литературы, не испытывал интереса к его профессиональным обитателям и их творениям. Говорит Жиль Себан, автор только что вышедшей книги ''Домодоссола: самоубийство Жана Жене''.
Жиль Себан: Путь Жене совершенно уникален. И я думаю, чем больше пройдет времени, тем сильнее будет бросаться в глаза эта уникальность. Поначалу бытовало мнение, что это такой тип вроде героев Франсиса Карко, который постоянно сидит в тюрьме и интересуется исключительно сексом и порнографией. Однако к Жене это не имеет никакого отношения. Он выстроил свою собственную вселенную, которая не похожа ни на одну другую, и в этой вселенной все перевернуто с ног на голову. Все низкое находится вверху, но это-то и прекрасно. Он берет самые уродливые, жуткие, грязные, зловонные вещи и придает им благородство. При этом его письмо настолько возвышенно, торжественно, что даже те, кого шокируют его темы, вынуждены признать, что это настоящая литература. Впрочем, это и входило в замысел Жене – создать такой язык, что все будут вынуждены его слушать. В некотором роде можно сказать, что он заставляет читателей глотать дерьмо. И мы вынуждены принять блюдо, которым он нас кормит. Это достаточно сильный ход, потому что так он возвышается над людьми и становится королем. В своей книге я как раз об этом и говорю.
Дмитрий Волчек: Биографы Жене говорят о том, что заключение в исправительную колонию за мелкий проступок – Жене сбежал от приемных родителей и путешествовал без билета – сформировало его представление о себе, как о мученике, подарило ощущение избранности, определенной свыше миссии, достижение которой возможно через страдание. Говорит писатель Доминик Фернандес:
Доминик Фернандес: Жан Жене был творцом реальности, он сам придумывал себе биографию. Когда он в первый раз встретился с Жаном Кокто и Жаном Маре, то сообщил им, что получил фамилию Жене, потому что его нашли в поле, заросшем дроком: по-французски название этой травы звучит в точности как его фамилия: ''жене''. Все это не имело абсолютно никакого отношения к действительности. Но мне кажется, что даже когда он что-то выдумывал, он привносил в это нечто такое, что позволяло лучше проникнуть в самую суть реальности. Кстати, недавно вышла очень интересная книга, ее авторы – Альбер Диши и Паскаль Фуше – описывают жизнь Жене до того, как он обрел известность. Его детство, годы, проведенные в приемных семьях, в колонии, все судебные процессы, связанные с ним, его отсидки в тюрьмах, предъявленные ему обвинения. А его обвиняли в антисоциальном образе жизни, кражах, бродяжничестве, он вел жизнь настоящего преступника, который никак не вписывается в социум. И Жене действительно ненавидел любой официоз, всегда считал себя существом асоциальным, совершенно свободным, не связанным никакими обязательствами. Жене любил подчеркивать свое прошлое бродяги и вора и даже бравировал им. Своим знакомым он часто говорил: ''Эти буржуа будут счастливы, если я что-нибудь у них украду''. Он открыто плевал на общество, и у него были все основания поступать именно так. Тем не менее, его язык просто прекрасен, порой он звучит, как пощечина, порой ласкает слух, но это настоящая литература.
Дмитрий Волчек: Подпольная публикация первой книжечки Жене ''Приговоренный к смерти'' в 1942 году, в оккупированной стране, была таким же преступлением, как и кражи, в которых обвиняло его государство. ''Мне кажется, что его стихи – единственное важное событие нашего времени, – писал в дневнике Жан Кокто, получивший один из экземпляров. – Но их эротизм таков, что публикация невозможна: они могут только читаться тайно и передаваться из рук в руки''. И все же, когда Жене показал Кокто рукопись ''Богоматери цветов'', знаменитый писатель решил помочь с изданием книги, которую многие, в том числе культуролог Борис Парамонов, считают лучшим романом Жене.
Борис Парамонов: Жан Жене – мощный писатель. ''Богоматерь цветов'' – великая книга. Жене похож сразу на Селина и Пруста. Его стиль завораживает и – признак всякой великой литературы – выводит за пределы тематики, поднимается над грубым, грязным, подчас невыносимым содержанием изображаемого. ''Богоматерь цветов'' на видимом, содержательном, фабульном уровне – книга из быта гомосексуальных проституток, но читатель (если он по-настоящему ценит и понимает литературу) забывает об этих реалиях где-то странице к тридцатой. Книга, описывающая такой экзотический, фантастический быт, очень скоро выводит за рамки какого-либо быта, уводит за пределы реальности вообще. Она приобретает символический характер, смысл и измерение. Такое можно наблюдать в пьесах Ибсена: на сцене – ординарный быт скандинавских провинциальных буржуа, но в перипетиях этого быта открываются метафизические высоты. Скажем, в пьесе ''Росмерсхолм'' речь на поверхности идет о том, как девица втерлась в дом пастора и сжила со света его жену, чтоб занять ее место, – а в действительности рассказывается история Христа и Магдалины. То же самое у Достоевского: персонажи и обстоятельства нарочито заземлены, вполне, подчас гротескно ''реалистичны'', а в глубине Бог с дьяволом борется. Я настаиваю: Жана Жене можно и нужно брать вне его скандальной тематики, он поднимается над ней и поднимает читателя.
Но в любом разговоре о Жене не обойти как бы главного: его гомосексуализма. И вот тут обнаруживается его радикальное новаторство. Писателей-гомосексуалистов сколько угодно было и до него. Но гомосексуализм не был у них непосредственно трактуемой темой. Возьмем хотя бы Тенесси Уильямса. В его пьесах непременный персонаж – слабая, безвольная женщина, становящаяся игрушкой в руках других: Бланш Дюбуа из ''Трамвая Желания'' хотя бы, но и в других, во всех пьесах Уильямса есть такой персонаж. И мы догадываемся, что это – маска автора. Тогда Стенли Ковальский из того же ''Трамвая'' оказывается демонизированным образом мужчины в сознании гомосексуалиста. Обо всем это можно догадаться, но нигде ничего не говорится прямо – и в этом искусство автора. Гомосексуализм дан не как тема, а как метафора. То же самое можно сказать о Трумене Капоте, да и о многих других. В век психоанализа трудно не различить лица за маской. Человек, читавший Фрейда, легко поймет, к примеру, что лермонтовский Печорин – гомосексуалист, как и его автор. Повторяю: искусство до сих пор – до Жене – в том состояло, чтобы эту тему подать замаскированной в системе художественных метафор.
Недавно я читал одну американскую статью, где был придуман термин ''гоминтерн'': автор статьи писал об авторах-гомосексуалистах сороковых-пятидесятых годов и сожалел о том, что они не могли в то время сказаться прямо. Помню, я посмеялся над той статьей: а зачем в искусстве говорить прямо? Оно сплошное иносказание, метафора, искусству противопоказано прямоговорение. Гомосексуалист, говорящий без маскировки о своих проблемах, создаст документ, а не художественный текст. И вот, прочитав ''Богоматерь цветов'', я увидел, что возможен и такой вариант, когда прямоговорение не мешает эстетическому эффекту. Но эта тематическая открытость у Жене тоже своего рода уловка. Он ведь не о гомосексуализме говорит и не о быте и нравах гомосексуальных проституток – а об условиях человеческого существования, о судьбе человека в мире. Его персонажи – обобщенные лики человечества. Это что-то вроде библейской Книги Иова. У него, в его искусстве происходит не метафорическая маскировка материала, а религиозное его углубление. Способность к такому – свойство великих писателей. Жан Жене – великий писатель.
Он не поднимает, а трансформирует тему гомосексуализма. Сам гомосексуализм становится некоей маской, если угодно метафорой. Вспомним, что герои ''Богоматери цветов'' не просто гомосексуалисты, а преступники: воры, предатели, даже убийцы. Сам Нотр Дам де Флёр – убийца, почему и назван роман его именем, хотя это персонаж скорее эпизодический. Жене показывает, что гомосексуализм – это не просто вариант сексуальной практики и не юридическая, скажем, проблема, а нечто большее. Прекращение легального преследования гомосексуализма – условие необходимое, но не достаточное для понимания этой проблемы. Это проблема не юридическая, даже не культурная, а метафизическая. Жене именно так ее ставит. У него гомосексуализм – это вызов, бросаемый человеку Богом, на что человек отвечает бунтом. Тут и начинается у него тяжба человека с Богом – тема Достоевского, подхваченная Жаном Жене с не меньшей остротой.