Я говорил о литературных и философских ассоциациях, вызываемых Звягинцевым. Какова его связь с кино, какая у него прослеживается стилистика? И в «Возвращении», и в «Изгнании» чувствовалось влияние Тарковского. Но в «Елене» Звягинцев напомнил Антониони. Сцена, в которой Елена собирает свою смертоносную смесь, - явная цитата из «, где фотохудожник увеличивает снимок, добираясь до тайны. Но это чисто внешнее сходство, а можно говорить и о глубинном родстве всех подлинных художников. У Антониони искусство предстает чем-то вроде синонима смерти, жизнь исчезает, соприкасаясь с искусством, искусство подменяет жизнь, а значит, каким-то образом ее убивает. У Антониони трупа в кустах не было, его создал художник. Смерть у Антониони, таким образом, - внутренняя структура искусства. У Звягинцева она дается как внешняя сюжетная схема, еще не до конца проникла в структуру его художества, как из русских - у Киры Муратовой. Так что у Звягинцева есть еще резерв.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24408293.html
* * *
Кеннан - идеолог Холодной войны
Александр Генис: В США вышла книга, равно важная для Америки и России. Опус крупного историка Льюиса Гэддиса называется. ''Джордж Кеннан: жизнь американца'' . В ней рассказывается о выдающемся американском дипломате, бывшем послом США в Советском Союзе и объявленном Сталиным персоной нон грата.
Уникальность Кеннана в том, что он сперва делал историю, а потом писал о ней. Джордж Кеннан – автор знаменитой ''доктрины сдерживания'', ставшей основой американской внешней политики на всё время Холодной войны. В течение 40 лет эта доктрина определяла мировую политику и служила идейным основанием для таких важнейших международных инициатив, как План Маршалла и образование НАТО.
Журналисты прозвали Кеннана Кассандрой за то, что именно он поднял тревогу, реализовавшуюся в долгой и опасной Холодной войне. Но только она, - считал Кеннан, - способна удержать нас от новой мировой войны, в которой уже не будет победителей.
Сегодня очевидно, что Кеннан был не столько реалистом, сколько пророком. Призывая к твердости, но и осторожности, он считал залогом успеха падение Железного занавеса. ''Тоталитаризм – болезнь не национальная, а универсальная, - говорил он, - и лекарство от нее - здоровый инстинкт всякого общества, которое само себя вылечит'''. Роль Америки в этом мучительном процессе - быть примером. В конечном счете, правда приведет к победе. Однако и после нее миру придется считаться с последствиями Холодной войны. "Многие характерные черты советской системы, - писал трезвый историк еще полвека назад, - переживут советскую власть, хотя бы уже потому, что все другое, что можно было бы ей противопоставить, оказалось уничтоженным".
О долгожданной биографии Кеннана сегодня говорит вся серьезная пресса Америке. Сегодня к этому разговору ''Американский час'' подключит Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: Прежде всего, нужно сказать, что книга ждала своего выхода почти тридцать лет: автор начал ее еще в 1982 году, но не хотел ее выпускать, пока жив ее герой. А Джордж Кеннан прожил Мафусаилов век – умер в 2005 году в возрасте сто одного года.Александр Генис: Это тем удивительнее, что Кеннан всю жизнь отличался слабым здоровьем. Однако, в 2004 году, когда Принстонский университет устроил симпозиум в честь 100-летия своего прославленного питомца, в работе конференции принял участие сам юбиляр. Долгая жизнь была неожиданным фактором для автора книги и друга его героя. Гэддис сам успел состариться, пока ждал возможности напечатать свою книгу. Значит ли это, что в ней содержатся материалы, каким-то образом компрометирующие Кеннана? Какая-то сугубо частная информация, неудобная для обнародования при жизни источника этой информации?
Борис Парамонов: Отнюдь нет. Никаких Моника-гэйтов в случае Кеннана не было, никаких скандалов, хотя он, как пишет об этом не сам Гэддис, а многочисленные рецензенты его книги, как раз отличался женолюбием. Скандалов же, повторяю, не было. Вообще не было в его время этой атмосферы возведения интимной жизни политиков в политическую проблему, не было такого засилья желтой прессы, пресловутых таблоидов, да и телевидение – главный поставщик всяких сплетен – только еще становилось на ноги. Вот один факт, о котором не рассказывает Гэддис, но приводит в статье о его книге в журнале ''Нью-Йоркер'' Луис Менанд. Мать Кеннана умерла, когда ему было два месяца, потому что врач не решился прооперировать ей аппендицит без разрешения мужа, а муж уехал на дальнюю рыбалку. Сотовых телефонов тогда, как известно, не было.
Александр Генис: Не было и нынешней самостоятельности женщин. Дикая история для современного сознания.
Борис Парамонов: Несомненно. Тем более, что отец Кеннана был не каким-нибудь серым ''реднеком'', он был налоговый адвокат в городе Милуоки.
Александр Генис: Раз уж зашла речь о семье, надо упомянуть другого Джорджа Кеннана. Путешественник по Сибири во времена Толстого и Чехова, он написал известную книгу о царской каторге и ссылке.
Борис Парамонов: Он был его дедом. Можно думать, что отсюда и пошел интерес Кеннана к России. Окончив Принстонский университет, он устроился на работу в Госдепартамент – американское министерство иностранных дел, а там в 1928 году была принята программа усовершенствования работников департамента по европейским делам, в Европе же она и проводилась. Кеннан поехал в Германию, где основательно изучил русский язык и занимался также русской историей. Потом его назначили в американское посольство в Латвии, в Ригу, в непосредственной близости от Советского Союза, а когда в 1933 году были восстановлены дипломатические отношения между США и СССР, Кеннан, естественно, двинулся в Москву. Он был советником первого американского посла в Москве Уильяма Буллита, а у следующего посла Джозефа Дэвиса был даже личным переводчиком. Они вместе посещали заседания суда на московских процессах конца тридцатых годов, и если посол Дэвис счел за лучшее принять всё происходящее за чистую монету, то Кеннан окончательно убедился в зловещем характере советского режима.
А Дэвис написал книгу под названием ''Миссия в Москву'', где всячески нахваливал страну своего пребывания и одобрял этот зловещий фарс. Больше того, по этой книге во время войны в Голливуде сделали фильм, и уже в наше время, совсем недавно, его снова показали по телевидению. Фильму предпослано предисловие самого Дэвиса, призывающего оказать всяческую поддержку американскому союзнику по антигитлеровской коалиции. Я попытался посмотреть этот фильм, но больше двадцати минут не выдержал.
Было еще несколько таких фильмов, во время войны сделанных. Я помню их шедшими на советских экранах сразу после войны, когда еще не началась Холодная война и сохранялась видимость союзнических отношений. Два таких фильма было, кроме ''Миссии в Москву'', - ''Песня о России'' с совершенно умопомрачительной картиной цветущего советского колхоза и ''Северная звезда'', сценарий которой сварганила известная ''коммюнизантка'' Лилиан Хелман. Невероятная клюква.
Александр Генис: Но вернемся к Джорджу Кеннану, а то мы от него отклонились.
Борис Парамонов: Но не от его темы. В том-то и дело, что Джордж Кеннан, в отличие от многих своих боссов, не питал иллюзий относительно намерений и всей природы американского союзника, то есть Советского Союза. Он действительно разобрался в происходящем, побывав в Москве еще до войны. Тут нужно указать еще на одну деталь. После Москвы Кеннана отправили в Берлин, и там его застала война. Нацисты интернировали сотрудников американского посольства в Бад-Наухейме. И вот после войны, будучи уже американским послом в Москве, Кеннан в одном выступлении сказал, что жизнь в Москве напоминает ему то, что он пережил в Бад-Наухейме. За это выступление Сталин его и объявил персоной нон грата. Он пробыл в должности посла всего четыре месяца – с мая по сентябрь 1952 года.
Александр Генис: Давайте сформулируем: в чем главная заслуга Кеннана, почему он так прочно вписался в историю американо-советских отношений?
Борис Парамонов: Во время войны Кеннана снова отправили в Москву в составе нового посольства во главе с Авереллом Гарриманом. Гарриман был крупным бизнесменом и вел дела с Советским Союзом еще до установления дипломатических отношений. Так и в дипломатию он стремился перенести приемы бизнес-переговоров. Он исходил из презумпции пользы: Москва, мол, должна понимать, что дружба с Соединенными Штатами ей никак не повредит, а помочь может. Тем более во время войны, когда до известной степени так и было. Но он совершенно не понимал идеологической природы советского режима и конечных его целей. Политика Москвы определялась соображениями идеологическими, а не прагматическими. А это понимал как раз Кеннан. В общем, он уже и при Гарримане начал играть роль чуть ли не первого лица в посольстве – не во внешних сношениях с советскими властями, конечно, а в порядке экспертизы для определения долгосрочных перспектив советско-американских отношений. Все важные сообщения и анализы, посылаемые из Москвы в Вашингтон, писались Кеннаном. Главная такая бумага была написана им в феврале 1946 года – именно о перспективе послевоенных отношений с Советским Союзом. Она вошла в историю дипломатии под названием ''длинная телеграмма'' - состояла из 30 тысяч слов, это больше 25 страниц машинописи.
Александр Генис: Сейчас эта реликвия бережно хранится в анналах американского МИДа. Это действительно "длинная телеграмма". Своей семиметровой депешей Джордж Кеннан ответил на вопрос Вашингтона о целях и внутренних мотивах советских вождей в их послевоенной политике. Кремлем, говорится в ней, руководит параноидальный страх перед свободным миром, в котором тоталитарный режим видит неустранимую угрозу своему существованию.