Борис Парамонов: В Америке говорить о Ломоносове мне, понятно, не приходилось. Вот и сейчас хочется скорее поговорить не о Ломоносове, а о его американской как бы параллели. Это, конечно, Бенджамин Франклин, в общем и целом современник Ломоносова, годы его жизни 1706 – 1790. А Ломоносова 1711 – 1765. Американец прожил 84 года, а русский гений 53. Уже одно это наводит на некоторые размышления.
Франклин относится к числу отцов-основателей Американской республики, он участвовал в написании Декларации Независимости, а также работал в Конституционном собрании в Филадельфии в 1787 году – в возрасте уже 81-го года. Он сохранял работоспособность и энергию до конца дней, уже перед самой смертью был первым послом революционной Америки во Франции, приехав туда незадолго до Великой революции. Это ведь он сказал знаменитую фразу: ''Са ира!'' – когда французы спросили его о перспективах революции. Это значит примерно ''дело пойдет''. И эти слова включены в тогдашнюю революционную песню – не менее, пожалуй, знаменитую, чем ''Марсельеза''. Это и в наши дни живая песня, ее еще пела Эдит Пиаф.
Франклин был по профессии печатник, типограф, в Филадельфии у него была своя типография. И естественно, что он обратился к книгопечатному делу в самом широком смысле. Он организовал первую в Америке общественную библиотеку. Выпускал газету – ''Пенсильванскую Газету''. Еще – первую в Америке добровольную пожарную команду.
Александр Генис: Как бывшего пожарного, меня особенно интересует этот сюжет. В ''Автобиографии'' Франклин пишет: ''По нашему договору каждый обязывался держать наготове определенное количество кожаных ведер, и еще мы договорились встречаться раз в месяц и вместе проводить вечер, обмениваясь мнениями на ту же тему''. Так вот, этот обычай жив до сих пор. В нашем городке пожарные составляют элитный клуб, куда меня ввел мой автомеханик Том (за то, что я отучил его разбавлять водку). К Рождеству пожарное депо — самое красивое здание — расцвечивается лампочками, две надраенные пожарные машины (одна, понятно, пунцовая, но другая — оранжевая) выезжают на парад, и весь город — обе наши улицы — хлопают героям в блестящих касках, увитых хвойными ветками. В остальные дни пожарные собираются по вечерам, играют в карты, сплетничают и ждут случая отличиться. Такие патриархальные сценки украшают и развлекают всю страну, которая, в сущности, и основана была частным образом — как дружеский кружок единомышленников-пилигримов.
Борис Парамонов: Помимо этого, он был человеком, очень смекалистым в техническом смысле. Изобрел, например, новый тип печки, так и называвшейся – Франклинова печь. Она, помимо того, что пекла пироги и прочую пищу, использовала нагретую воду для отопления домов. И самое главное его техническое изобретение – громоотвод. Тут дело не только в инструменте, но в том, что Франклин понял природу молнии – что это электрическое явление.
Александр Генис: Тут прямая параллель с Ломоносовым, он ведь тоже изучал природу молнии, и во время одного из опытов погиб его ассистент профессор Риман.
Борис Парамонов: Да, и сохранилось очень трогательное письмо Ломоносова об этом деле, где он, в частности, просит помочь вдове бедного Римана.
Вообще тут нужно сказать вот что. Ломоносов, в отличие от самоучки Франклина, был человеком академического образования, профессионалом. Он учился в Германии у Христиана Вольфа, был любимым его учеником. А Вольф был философ-лейбницианец, несколько упростивший учение великого Лейбница, но он создал самую школу философского образования в Германии, преподавая философию как систему знаний. Тогдашние философы были вообще энциклопедистами, учили и физике, и математике. Так что из Германии Ломоносов вернулся вполне образованным человеком, стоявшем на уровне современного ему научного знания.
Франклин же, если спроецировать его на тогдашнюю образованность, был тем, что называлось в те времена моралистом. Учителем нравственной философии, но не в смысле какого-то научного курса, а в самых широких пределах здравого смысла – общего смысла, как это называется по-английски. Кстати, его любимым философом был британский моралист Шефтсбери – человек, первым выделивший нравственное учение — этику - в самостоятельную философскую дисциплину. Шефтсбери первым стал говорить об автономной природе нравственного сознания, не выводимой ни из религиозных догм, ни из природного порядка. Автономность морали – это потом Кант всячески обосновал. Но у Шефтсбери была та еще оригинальная черта, что он связывал нравственность также с эстетическим сознанием – то, что потом Шиллер разработал в своем учении о ''прекрасной душе'', и что древние греки называли ''калокагатия''.
Александр Генис: Пожалуй, можно сказать, что сам Бенджамин Франклин явил пример такой ''прекрасной души'', эстетически выразительного нравственного сознания и поведения. Это видно по ''Автобиографии'': четкая и ясная книга. Не зря ее изучает каждое поколение американских школьников.
Борис Парамонов: Да, была во Франклине некая гармония – а гармония это эстетическое понятие. Но специальной философской разработкой этих проблем он, понятно, не занимался. Тем не менее, у него можно найти самое настоящее нравственное учение. В этой самой знаменитой ''Автобиографии'' - одной из важнейших книг в пантеоне американской литературы – он предложил некую систему нравственного поведения и обучения. Но прежде чем говорить об этом, нужно сказать, что Франклин был автором массы афоризмов, дававших житейские нравственные ориентиры. Эти афоризмы стали в Америке самыми настоящими пословицами. Как и требуется пословицам, они часто в рифму. Например: ''No pain, no gain'' - ''без усилий, причем – мучительных, нет результатов''. Или: ''Little strokes fell great oaks '' – ''маленькие удары валят большие дубы''. Но и не только в рифму, конечно. Например: рыба и гости начинают вонять на третий день. Считается, что Франклин многие из этих присловий не сам сочинил, а взял из известной ему литературы. Например, у Дефо: ''В этом мире нет ничего неизбежного, кроме смерти и налогов''. Но с афоризмами почти всегда так бывает. Например, об истории как сначала трагедии, потом фарсе: сейчас это приписывают Марксу, но Маркс взял это у Гегеля, а Гегель – у Ларошфуко.
Александр Генис: Вы очень кстати упомянули Дефо. Франклин напоминает героя того же Дефо – Робинзона Крузо по признаку повседневной деловитости и умения использовать для дела всякий подручный материал. В его время Америка еще была почти необитаемым островом, и он помогал ее колонизовать. В своем XVIII веке Франклин с друзьями вводили цивилизацию, как в ''Таинственном острове'' Жюля Верна. Все нужно было начинать с чистого листа, которым казался континент, пребывающий в первозданном варварстве. Чтобы избавить Америку от этого состояния, Франклин педантично насаждал институты, которые только теперь представляются необходимыми и неизбежными. Он, например, первым напечатал бумажные деньги, и его портрет до сих пор украшает собой стодолларовую купюру.
Борис Парамонов: Теперь скажем о его руководстве к нравственности. Это тринадцать правил, касающихся повседневного поведения и необходимых для этого качеств. Таковые тринадцать – сдержанность, молчаливость, аккуратность, решительность, бережливость, предприимчивость, искренность, справедливость, умеренность, чистоплотность, спокойствие, целомудренность, скромность. Соответствующие правила - для сдержанности, например: не ешь до тошноты, не пей до опьянения. Для решительности: исполняй то, что должен и до конца, без пропусков. Или для целомудрия: отдавай должное Венере, но только то, что нужно для здоровья или для произведения потомства и не вреди своей или других репутации. А вот скромность: подражай Иисусу и Сократу.
Это то, что в свое время называлось ''Франклиновым дневником'' и было в ходу еще в середине девятнадцатого века. Молодой Лев Толстой вел такой ''Франклинов дневник'', отмечая каждый день соблюдение или, чаще, несоблюдение им соответствующих правил. Это известно о Толстом: будучи могучим стихийным художников, он этим не удовлетворялся, а хотел еще быть учителем морали. И тут выступал в не идущем ему обличье протестантского рационализма. И поэтому, между прочим, он стал популярен на Западе, особенно в протестантских странах, не только как писатель, но и как нравственный проповедник.
Вот тут можно вспомнить снова Ломоносова в сравнении с Франклином. Франклин своим примером и учением дал в Америке мощную традицию самовоспитания человека, его самостояния, говоря на старинном русском. Он создал американский руководительный миф – о независимости человека и готовности его создать собственный мир, ''селф-инвеншн'', как это называется, - самоизобретение, самосоздание. Автономность человека и способность к самостоятельному действию. Миф не в смысле легенды или просто лжи, а миф как целостная система ориентации в мире – то есть одновременно сущее и должное, наличное бытие и цель.
А вот Ломоносов при всех своих качествах мощной личности жил в мире, управляемом различными верховными доброхотами – или недоброжелателями. Он мог написать графу Шувалову: холопом не только у вельмож, но и у Царя Небесного не буду – а всё же зависел от Шувалова и различных императриц, включая кошмарную Анну Иоанновну и ее Бирона. Вот отсюда, как я понимаю, и водочка – слабость гения к напитку. Кстати, по его словам, стихи он писал вполпьяна. То есть нарушал первое же Франклиново правило насчет неумеренности в еде и питии. А потому и прожил 53 года, а не 84 как Франклин.
Справедливости ради, надо сказать, что у Франклина тоже были противники, люди его не любившие и всячески дезавуировавшие. Романтики его терпеть не могли, например Китс. Мелвилл сильно не любил Франклина. А вот англичанин Лоуренс, автор ''Любовника Леди Чаттерлей'', о нем так писал: ''Я не хочу обратиться в автомат добродетели, который Франклин хочет из меня сделать. Он пытается лишить меня моей целостности, моего дикого леса, моей свободы''.