Никаких претензий к нему и близко нет! Образно говоря, меня тогда сняли с другого „парохода“. С Пашаевым и Зосимовым мы хотели как раз легальную, филармоническую деятельность наладить. И насколько-то смогли. Достаточно много прокатились, с забавными эпизодами. Нам порой устраивали худсоветы и просмотры прямо на маршруте. Приезжали росконцертовские дядьки и тетки. Ованес специально для таких случаев разучил каприс Паганини на фоно, раза в полтора медленнее, чем нужно, его играл, но все-таки! И, кажется, Борька тоже что-то на сцене музицировал. Еще Миша Богудлов из московской филармонии с нами был, изображал этакого пирата на бонго. В общем, придумали достаточно забавный номер: этюд Паганини в слегка цирковом обрамлении, чтобы было понятно: мы – бригада артистов, а не какие-то проходимцы.
А о том, что Зосимов чего-то дописывал в мои тексты, когда их „литовал“, я знаю с его слов. Честно говоря, посмотрел бы на эти шедевры. Безумно интересно. У меня был несколько позже эпизод, когда я катался с тем же Ованесом, но в качестве автора-исполнителя, и опять за нами ездила бригада проверяющих из Росконцерта. И Любовь Михайловна Барулина, литредактор, почему-то очень боялась песни „Солнцем освещенная дорога“. Что это: жизнь после смерти? Ей было за шестьдесят, и ее это очень пугало. Предложила мне читать поэтов Серебряного века. Я почитал и понял, что у меня гораздо оптимистичнее вещи. Потом она докопалась до „Кто виноват?“. Я принес ей одиннадцать вариантов текста. Она все прочитала, охнула и сказала: „Исполняй что хочешь“».
Автор композиции «Радуюсь» (где упомянута та самая «солнцем освещенная дорога») провел в Бутырской тюрьме немало месяцев и лишился части своего имущества, а от Зосимова «через несколько допросов отстали». Развеивая сомнения в чистоте своих тогдашних действий, Борис говорит: «Почему в итоге не тронули ни меня, ни Ваника – понятия не имею. Даже если предположить, что мы попробовали „перевести стрелки“ на Романова, получится бред сивой кобылы. То есть два администратора группы убедили следователей, что продажей билетов у нас занимался вокалист! В такую чушь никто бы не поверил. Они целенаправленно катком проехались по Лёшке. И никаких объяснений на эту тему, тем более упреков с его стороны типа „что же вы меня бросили“, никогда в нашем последующем общении не возникало».
Зосимов и Романов действительно сохраняют нормальные отношения по сей день (они, к слову, ровесники, и в 2022-м у обоих юбилей). В нынешнем веке Алексей со своей супругой Ларисой пару раз даже приезжал погостить к Борису и его семейству на берега Женевского озера. «В 2017-м заезжали к ним на шашлык под пути из Грюйера, где слопали столько сыра, что шашлык уже не пошел, – вспоминает Романов. – Просто вина попили, пообщались. А через пару лет приехали к Боре вновь. Лето, июль, собственный бассейн, вкусная еда. Нас принимали прекрасно. Борька сейчас такой барин, вальяжный, окружен красивыми девками. И дай им бог – дружная, счастливая семья».
Глава 3Резкий Барыкин. Бунт «Землян». Сгоревшая иномарка
В первой половине советских 1980-х картина выглядела иначе, и до альпийской релаксации «под крышей дома своего» Зосимову предстоял длинный, рискованный маршрут. После олимпийского оргкомитета, куда он попал по наводке райкомовского коллеги, и «Воскресения», где оказался по зову Мелика-Пашаева, Борис стал действовать самостоятельно, ибо появился выбор возможностей.
«Когда Лёшку Романова забрали в тюрьму, „Воскресение“ распалось. Мы с Ваником не понимали, что делать. Я сказал, что попробую пойти на „свои хлеба“, и начал работать с Сашей Барыкиным. Несколько лет у нас получалось весьма успешно. Он отлично понимал, что я не обманываю его в финансовых вопросах. Это совсем не в моих правилах. И при этом я „заряжал“ ему нереальное количество концертов. Мы работали по всей стране, то от Московской областной филармонии, то от Ташкентского цирка. А поскольку мне тогда нельзя было числиться администратором или директором, чтобы получать свои деньги, приходилось представляться музыкантом. Во время выступлений я, как ишак, номинально присутствовал на сцене, стоял где-то позади, возле кулис».
Возможно, в середине 1980-х, рядом с Барыкиным, уже прошедшим «Динамик» и «Карнавал», Борис на сцене и впрямь чувствовал себя «ишаком». Но пятнадцатью годами раньше, на заре 1970-х, в подмосковных Люберцах бывало и по-другому.
«Я в ту пору играл там на танцплощадке в составе ансамбля „Струны сердца“. Был клавишником и вокалистом. Выходил к публике в белом костюме и думал, что на нас все, включая Сашу Барыкина, который периодически появлялся там на танцах, смотрят как на богов. Не забуду, как орал в микрофон что-то из „цеппелинов“, кажется, Whole Lotta Love, и затем услышал, как двое парней перед сценой делились друг с другом впечатлением: смотри, чувак поет почти как Плант. Тогда у меня крышу сносило от таких комплиментов. Потом-то понял, насколько все это было смешно.
Есть ли у меня записи тех лет с моим вокалом? Нет. Ты не первый, кто об этом спросил. И жена интересовалась, и дети. Но ничего из той концертной практики у меня не сохранилось. Зачем? Когда впервые услышал, как на более-менее приличной для Союза аппаратуре люди играли намного лучше, чем я, тут же решил: все, музыкантом не буду, а стану тем, кто командует музыкантами за кулисами».
«И в амплуа начальника Зосимов действительно оказался эффективен, при этом со всеми „подведомственными“ ему исполнителями сохранял вполне позитивные отношения».
«С тем же Сашей Барыкиным мы очень дружили и никогда не конфликтовали. На гастролях жили в одном номере. Это было просто необходимо. В нормальном состоянии он просыпался утром, подходил к зеркалу и произносил: „Родит же бог такую красоту!“ Но когда выпивал, мог запросто с шестого этажа пойти гулять. Приходилось его контролировать.
Деталей нашего расставания сейчас не помню. По-моему, мне сначала Володя Кузьмин что-то предложил. Но у него в тот момент начался роман с Пугачевой, и я сказал: „Володя, я никогда не смогу дать тебе столько, сколько эта девушка“ и остался на своем месте. Но тут нарисовался Владимир Киселёв, видимо, заметивший и оценивший эффективность моей работы с Барыкиным. Он позвал в группу „Земляне“. Я не хотел уходить от Саши. Однако Киселёв долго уговаривал, и я все-таки согласился».
Обращение к Зосимову директора-барабанщика «Землян» Владимира Владимировича Киселёва (кстати, тоже ровесника Бориса) на первый взгляд казалось странноватым. Зачем вполне благополучному, официальному ленинградскому ВИА, с комсомольским задором певшему про траву у дома и каскадеров, понадобился столичный беглец из ЦК ВЛКСМ, экс-администратор «любительской» рок-команды «Воскресение», фронтмена которой упекли в Бутырку? А уж учитывая специфический характер, амбиции, связи и методы работы Киселёва (позволившие ему постепенно забраться фактически на вершину пирамиды нынешнего российского шоу-бизнеса), его кооперация с Зосимовым смотрелась совсем загадочно и взрывоопасно. В итоге полыхнуло так, что многие запомнили. Но сначала все развивалось мирно.
«Теперь-то я понимаю, почему Киселёв тогда меня уговаривал, – ему понадобилась база в Москве. Таковой для питерских стала моя квартира. Известный ленинградский журналист Миша Садчиков (к сожалению, уже покойный) у меня регулярно останавливался. Музыканты „Землян“ тоже, а Вова года два фактически жил у меня, поэтому я, наверное, лучше всех знал, кто он и что из себя представляет. Досконально его изучил. Невыносимый человек с о-о-очень тяжелым характером. Я хорошо относился к его дочкам и первой супруге. Абсолютно чудесные люди. А вот сам Вова, уф-ф… Я терпел наше общение два с лишним года. Он кормил меня финансовыми обещаниями и всякий раз добавлял: чуть попозже, подожди еще немного. По нашей договоренности мне полагался определенный процент от выступлений ансамбля. И этого процента все не было и не было. По сути, он задолжал мне приличную сумму. А потом уже и деньги стали не важны, просто взаимодействовать с Киселёвым категорически не хотелось. Сегодня, когда он вновь на виду, думаю, многие из тех, кто с ним пересекается по каким-то вопросам, поймут, что я чувствовал тогда.
В какой-то момент я сказал: „Володь, если ты в ближайшие пару месяцев свое поведение не изменишь, я тебя выкину из группы“. Он посмеялся в ответ, решив, что я пошутил. Но я подчеркнул, что настроен серьезно, поскольку понимал: сделать это будет довольно легко. Группа его тогда уже ненавидела. Он вытворял неприемлемые в нормальном коллективе вещи и общался с музыкантами так, что они сами признавались: „он нас за людей не считает“. Представь, со мной от Киселёва ушли все „Земляне“, включая техников».
Произошло это в 1986-м, после «трудового собрания» в группе, которое состоялось вроде как по инициативе музыкантов, но все догадывались, что без влияния Бориса тут не обошлось. По итогам собрания «Земляне» отправили письмо в Госконцерт, сообщив, что не хотели бы в дальнейшем работать с Киселёвым. Их в «головной конторе» услышали. Киселёва из «Землян» убрали, а все руководство группой делегировали Зосимову. Такой лихой сюжет изумил многих. Те, кто был «в теме», ожидали продолжения истории. Владимир Владимирович и в восьмидесятые был уже «непростым товарищем», ввязываться с которым в открытую конфронтацию никому особо не хотелось. А тут «пошёл на таран» в общем-то ещё мало кому знакомый Боря Зосимов, воспринимавшийся как киселёвский помощник.
«Конечно, я отчетливо понимал, что сильно рискую. Этот эпизод многих шокировал в нашей индустрии (если считать, что она уже была). Помню, на каком-то сборном концерте в „Олимпийском“, вскоре после увольнения Киселёва, на меня практически все артисты и администраторы смотрели с вопросом: а кто это вообще? Киселёва в нашей маленькой в то время музыкальной тусовке считали мама дорогая какой серьезной фигурой. Вова же умеет себя подать, что он крут до нереальности. И тут кто-то умудрился его сместить с насиженного места! После этого обо мне, наверное, впервые всерьез заговорили в профессиональной среде».