Вик так и взвился, но быстро сообразил, что на самом деле никаких его тайн я знать не могу, только провоцирую, ведь он был очень осторожен.
– Нет у меня никаких секретов, – соврал он. – Никаких, о которых тебе нужно знать.
– Нет секретов, о которых мне нужно знать, – повторила я. – Сам-то не слышишь, как это глупо звучит? Ладно, может быть, к утру ты припомнишь парочку секретов, о которых мне знать все же стоит. Например, «рыбий проект». Или сломанный телескоп. Или металлическая коробка с биотехами. Не говоря уже о твоей семье. Может быть, к утру ты поймешь, как много мне нужно узнать о тебе, если мы и дальше собираемся жить вместе.
Вик схватил деревянный шест и, повернувшись ко мне спиной, принялся яростно мешать блевотину в своем бассейне.
– Тебе что, не нужно куда-то бежать? Скажешь, тебя никто не ждет? – обвиняюще спросил он, но в резком тоне прозвучала боль.
На этот раз он явно на меня обиделся.
С самого начала мы оказались заложниками этих отношений. Вик пытался защитить меня и всегда поступать правильно, что бы это ни значило… А мне наивно казалось, что у меня могут быть Вик и Борн одновременно. Я соблазнилась этой идеей. Мы оба сознавали, глядя на себя со стороны, что сожаление, чувство вины, все эти наши споры отвлекают нас от самого важного: от выживания.
Я направилась прочь, намереваясь, как и обещала, проведать Борна.
Как я подвела Борна
Я злилась, все мое внимание сосредоточено было не на том, на чем нужно, поэтому я не решилась сразу отправиться к Борну, чтобы посмотреть, как он там. Мой мир продолжал стремительно уменьшаться, сжавшись до границ Балконных Утесов – территории, которую я считала давно завоеванной и безопасной. До поры меня не заботило, как чувствовал себя Борн, что он испытывал под маской показной веселости. Что он испытал, например, когда я отослала его в мою квартиру, одинокого, раненого, тогда как он не отходил от моей кровати, пока я не выздоровела.
Мир Борна, напротив, за один день расширился, вобрав в себя понимание собственной смертности и ужас огромного пространства, окружающего нас. Он увидел гневного, ревущего Морда. Узнал, что Земля вращается вокруг Солнца, а огоньки на черном небе – далекие звезды, вокруг которых вращаются свои Земли со своими чудовищами и разрушенными городами. Ни одному страннику из далеких времен не приходилось путешествовать на такие расстояния и с такой скоростью. Ни одному астронавту, кружившему по орбите Земли, не требовалось сживаться ни с чем подобным. Никто, ни в прошлом, ни в настоящем, не должен был постигать столько всего, одновременно учась говорить, думать и чувствовать. Не раздавит ли это Борна? Достаточно ли он крепок, чтобы выдержать такую нагрузку? И как много он еще готов выдержать?
После того, как Морд покинул ночное небо, мы с Борном спустились вниз, на место побоища. Мне требовались разведданные. Я должна была побольше выяснить о детишках-мутантах, чья злоба выглядела на первый взгляд хаотичной, но все же в их действиях проглядывала военная дисциплина. Еще я надеялась раздобыть что-нибудь, оставшееся от последышей, и именно Борн углядел оторванную лапу и «потискал» ее, да так интенсивно, что на долю Вика остался один коготь. Я попыталась убедить Борна, что ему следует оставить этот трофей, пожертвовав его на благородные цели. Только потом до меня дошло, что я пыталась урезонить того, кто, вероятно, находился в шоке.
Однако я нашла и кое-что еще. Растерзанного дикаря, чья куртка осталась достаточно целой, чтобы ее можно было обшарить в поисках улик, бумаг или чего-нибудь, что навело бы на след.
Там-то я и обнаружила эмблему Морокуньи. Нашла ее печать, ее символ. Это почти неоспоримо доказывало, что именно соперница Вика стояла за дикарями, проникшими в Балконные Утесы и напавшими на меня. Вот и на этот раз все произошло слишком близко к дому и выглядело как способ передать послание.
Даже моя болтовня с Борном по пути домой таинственным образом подтверждала мои подозрения. Слова сами собой вырастали в ночном воздухе, они раздувались до тех пор, пока я не начинала проникаться их значимостью, выходившей далеко за пределы буквального смысла.
– Как могло все это приключиться с миром?
– Не знаю, Борн. Из-за людей, видимо. Мы сами все это натворили.
И продолжаем творить.
– Так было всегда?
– Не всегда. Когда-то здесь было намного больше людей и все вообще было лучше.
Не потому, конечно, что людей было больше.
– Больше людей… – задумчиво повторил Борн.
– Ага. Повсюду были города, где люди жили в мире.
На самом деле люди никогда не жили в мире. Во всей жестокой истории никогда не существовало прочного мира, а это как раз и означает, что никакого мира не существовало. Из чего, в свою очередь, вытекает, что люди – неразумные животные.
– Города повсюду, – несколько недоуменно повторил Борн.
Мы уже почти подошли к потайной двери в Балконные Утесы, когда он заговорил вновь:
– Я одинок, как Морд?
– У Морда теперь есть последыши.
– Но он все равно один.
– Борн, у тебя есть я.
– Я не об этом. Есть ли где-то еще такие, как я? Или я один? Как Морд.
– Я тоже одна, Борн, – с оттенком горечи произнесла я.
Была ли я одинока по собственному выбору или… Ответа у меня не имелось. Насколько я помнила, мне тогда очень не понравилось, что Борн сравнил себя с Мордом. Я не понимала, что это означает и к чему может привести.
Итак, я намеревалась пойти к себе и проведать Борна, но на полпути развернулась и потопала к квартире Вика, чтобы обыскать ее еще раз. Учитывая, что тот остался сидеть пьяным у своего бассейна, предприятие не выглядело чересчур рискованным, хотя, быть может, во мне говорил мой собственный пьяный кураж. Даже наверняка это были именно пьяный кураж и моя собственная обида, требовавшая восстановить справедливость. Мне хотелось насолить Вику, как-то его наказать.
Однако едва я обезвредила двух защитных червей в двери и приступила к куда более прозаическому замку, как почувствовала, что за спиной кто-то стоит. Обернулась и вздрогнула. В темноте коридора маячил расплывчатый силуэт Вика.
Выдернула из скважины отмычку, лихорадочно подыскивая оправдания, но когда оглянулась во второй раз, коридор был пуст. Куда делся Вик? Алкоголь в моей крови решил, что это не важно и надо вернуться к работе. Замок щелкнул, я распахнула дверь, и тут по моему плечу кто-то постучал. Вик появился опять, как в дурном розыгрыше.
На сей раз я подпрыгнула и, чертыхнувшись, вывалилась обратно в коридор.
– Хе-хе! – воскликнул Вик и, тыча в меня пальцем, изобразил какой-то пьяный триумфальный танец. – А я знаю, что ты тут делаешь. Опять. Ты хочешь вломиться в мою квартиру. Опять.
Его самодовольство разрушило волшебную иллюзию, опьянение отступило на второй план, и тонкий шарм превратился в трупную худобу, огрубив игольно-острые, угловатые черты лица.
– Не смей ко мне подкрадываться! – заорала я, решив, что лучшая защита – это нападение.
– Ты даже не представляешь, как мне надоели твои попытки прокрасться ко мне без моего ведома. На-до-е-ли. Я все знаю! Как же мне не знать?
– А может, я забыла тебе что-то сказать. Может, думала, что ты уже дрыхнешь у себя. И не слышишь мой стук, вот я и… Ну, ты понимаешь… – я качнулась к двери и завращала ладонью, пытаясь изобразить поворот ключа.
– Чего это ты? – не понял Вик. – Что ты делаешь? Пытаешься вкрутить в кого-то штопор?
Я расхохоталась. Мне почему-то показалось, что я в жизни не слышала ничего смешнее. Наверное, потому, что в глубине души считала себя самым проницательным человеком на свете, тогда как Вик утверждал, что я – мультяшный персонаж, огромными шагами подкрадывающийся к двери, не замечая, что со стены за ним пристально следят глаза портрета.
– Да, я такая, коварная и проницательная. Проникну куда угодно. Коварно.
Вик ответил мне собственным сухим смешком и втолкнул в квартиру. Дверь, однако, оставил открытой. Я прошла внутрь.
– Борн показал тебе вечером, что такое коварство, – сказал Вик. – Встретился с Мордовыми последышами и выжил. Борн может сделать все, что хочет. Ты в состоянии остановить его? Кооогоооть! Кооогоооть! – издевательски передразнил он.
– Заткнись.
Вик плюхнулся на кровать и вытянулся, опершись на локоть. Я присоединилась, оставив, впрочем, приличное расстояние между нами.
– Возможно, их дни так и так были сочтены, – произнес Вик. – Дети Морокуньи. Ее расходный материал. Ее маленький народец. Или кто они ей. Если не принимать во внимание, что они – говнюки, при том, что они действительно говнюки.
Мне пришлось сделать усилие, чтобы разобрать его невнятицу.
– Тебе не следует об этом говорить.
Вдруг сделалось холодно, я почувствовала себя голой и вновь рассердилась.
– Говорю тебе, я даже не думал, что Морокунья придет за мной.
– А она и не приходила! Она за мной явилась! – Я ударила его в бок.
– Больно же! – Вик вздрогнул и поморщился.
– Правильно, и должно быть больно.
Вик отвернулся к стене. Словно натянул упругую броню, появлявшуюся, когда он не желал чему-то противостоять.
Я вздохнула. Вздох этот больше походил на мучительную корчу, расслабившую напряженные плечи и сдавленную грудь. На потолке мерцали светлячки. Красивые, будто живые созвездия. Но и они мало-помалу выходили из строя, в среднем – по две штуки за день, так что даже с сотнями светлячков комната Вика становилась ночь от ночи все темнее. Еще несколько месяцев – и она погрузится во мрак. Хотя к тому времени мы либо будем рабами Морокуньи, либо она нас прогонит.
У Вика было многовато тайн. Становилось все труднее жить с ним в одном месте, путешествуя при этом по различным вселенным желаний и надобностей.
– Ты задолжал мне, – произнесла я, чувствуя, что злость ушла. – Ты должен рассказать мне о том, что происходит. Хоть что-нибудь. А если не можешь, значит, все это – ложь. Если не можешь, то у нас ничего нет.