Отсутствие Борна сильно упростило жизнь в Балконных Утесах. Упростило меня и Вика, сделало наш быт скучнее, лишило чего-то ценного, какого-то бурного многообразия красок, заставило меня думать о себе как о чем-то полуживом. Я чувствовала себя наказанной, маленькой и ненужной. Однако с каждой минутой возрастало и облегчение от того, что моя жизнь приближается к тому, чем она, по своей сути, являлась, освобождаясь от неуместных претензий на нечто большее. Пусть даже это было иллюзией, но что тогда не иллюзия в нашем мире?
Из-за той истории с Борном, чтобы точно знать, мы это или уже не мы, нам с Виком пришлось ввести пароли, которые мы меняли каждый день и пользовались ими, просыпаясь утром или встречаясь в коридоре, отправляясь спать или уходя по делам. Какое-то время мы жили в страхе, что Борн, переменив личину, вернется в Балконные Утесы.
Паролями служили всякие глупости, всего лишь яркие словечки среди прочих тусклых и серых, и большую их часть предлагал Вик, как бы продолжая традицию игр, в которые мы играли прежде, когда я приносила ему биотехов. То, что некоторые из его паролей заставляли меня смеяться, только делало остальные дни еще серее.
– Сыр-из-дыр, – говорила я Вику.
– Треклятая устрица, – отвечал он.
– Петушиный гребешок.
– Илистый прыгун.
– Медвежья какашка, медвежий след, медвежатина.
– Плащ Морокуньи-растлительницы.
Ужасно глупо, но эти слова давали нам знать, что мы – это мы, что мы говорим с настоящими Виком и Рахилью. Даже если я не была настоящей.
Очень может быть, мне становилось смешно от того, что наши пароли походили на слова, придуманные Борном.
О том, чтобы принять требования Морокуньи, Вик больше не заговаривал, даже после обнаружения «астронавтов» в могилах. Несмотря на уход Борна и наше примирение, в Вике что-то переменилось, и ультиматум Морокуньи заставлял его все чаще думать о Балконных Утесах как о крепости, оплоте против нее. Что же касается меня, я послушно выполняла указания Вика и открывала рот лишь для того, чтобы поддержать его мнение, поскольку собственного у меня в ту пору не имелось.
К счастью, работа совершенно захватила нас. Она изгнала все мысли из моей головы, что мы с радостью приветствовали, по крайней мере – я. События в городе предсказать мы не могли, зато у нас все еще оставались Балконные Утесы. Мы продолжали ими владеть и вновь напряженно, молча работали бок о бок, стараясь устроить все так, чтобы ни один убийца-шатун нас не унюхал.
Самым изобретательным трюком стала настройка светлячков с помощью феромонов. Они загорались теперь с полуминутной задержкой, зато если кто-то кроме нас проходил мимо биорецепторов на входах в Балконные Утесы, светлячки потухали. Наименее изобретательным – прочистка воздуховодов над кроватями, на случай если не останется иного способа бегства.
Мы готовились к некой неопределенной катастрофе. Связи и иерархии в городе еще не прояснились, и союзников у нас не было. Последыши научились пользоваться орудиями и сделались настоящим войском ставшего уязвимым, а потому – хитрым, Морда. Мы же скопили запас армейских продовольственных пайков, хотя я, если честно, предпочла бы живых насекомых, чем склизкие, резиноподобные, давным-давно просроченные комки из этих пакетов. Замороженный куриный салат. Тушеная говядина с морковью. Таких пакетов у нас было двадцать три, то есть нам их хватило бы примерно недели на две. Дожди выдались краткими и в основном – токсичные, так что запасов воды у нас оставалось где-то на неделю, после чего наступило бы время жажды. Вик на скорую руку соорудил сбор утреннего конденсата, чтобы приберечь основной запас на черный день. В общем, с учетом того, что он мог добыть из своего бассейна, у нас имелось провизии на неделю-две. Последним «лакомством» являлись до невозможности кислые и твердые мемо-жуки.
– Продпакет или мемо-жук? – бывало спрашивал меня Вик, протягивая мне яства.
– Проджук?
– Это блюдо в меню отсутствует.
Правда, кое-что в «меню» все-таки вернулось. А именно – ящерицы и пауки, а однажды я даже видела трех крупных серебристых рыб, пересекавших коридор, оставляя за собой в пыли волнистый след. Но каждый раз, заметив в Балконных Утесах живое существо, я вспоминала Борна.
В наше «свободное время» мы с Виком, защищенные паролем, сидели плечом к плечу в туннеле, комнате или коридоре. Это ты? Точно ты или Борн? Мы еще не до конца реконструировали наши прошлые разговоры: кто что говорил друг другу, а что – не говорил. После того как мы сняли покров лжи и восстановили правду, раны затянулись, темные углы осветились пусть даже подобием света, а нарушитель был выставлен вон.
Вот только я оказалась не готова изгнать непрошеного гостя навсегда.
Что я вынесла из ноктурналий
Я начала выходить по ночам где-то через месяц после того, как лишилась Борна. Говорила себе, что я – привидение, а следовательно, меня никто не увидит, потому что я – привидение. Или что нужно сходить на разведку ради безопасности Балконных Утесов. В общем, любую ложь, которая могла сработать. Ложь была мне необходима. Морд сделался еще злее, а Морокунья возродилась и принялась с утроенной силой вербовать новобранцев в свою армию. Последыши открыли, что их ядовитое дыхание при определенных усилиях может загораться. Морд Уязвимый нагонял теперь куда меньше страха, но оставался на престоле. Лишь стал еще более опасным и безжалостным.
Начали проявляться и некоторые закономерности. Бесследно исчезали люди, и куда – неизвестно. Ходили неясные слухи о некоем невидимом убийце, которые дошли до нас с Виком через его обрывочные контакты и мои беседы с коллегами-мусорщиками. Сначала на эти исчезновения никто не обратил внимания. Город так и манил к себе всяких психопатов. Людям свойственно было периодически пропадать и умирать.
Однако стоило перекинуться парой словечек со старухой на углу или с мальчишкой из кварталов, только что оставленных последышами, как становилось ясно: происходит что-то иное. Морд наводил ужас, но это таинственное нечто напоминало скорее тень. Оно становилось тем, что пожирало. Говорили, что оно может превратиться в вашего соседа или даже друга. Кого только не винили в этих исчезновениях! Одни утверждали, что это новая тактика последышей. Чтобы посеять еще больше страха, они, мол, не бросают убитых в луже крови, а закапывают. Или так делают не все, а только один, самый умный, спятивший с этого ума и начавший действовать не как медведь, а как серийный маньяк.
Другие болтали, что это Морокунья, раненная и окончательно рехнувшаяся после нападения Морда на ее твердыню, бродит по городу, душит ротозеев и прячет (или ест) их тела. А то еще, чего доброго, использует трупы для создания биотехов. Самым же отвратительным был слух о том, что за исчезновениями стоит Компания. Якобы после разрушения верхних этажей таинственные начальники из подземелья начали похищать по ночам людей и промывать им мозги, превращая в зомбированных, чокнутых биотехов.
Я одна знала правду.
Я ничего не говорила Вику о своих вылазках, даже не предупреждала, что ухожу, представляя, как Вик в Балконных Утесах будет выкликать имя призрака, а никакого призрака не появится. При этом я питала робкую надежду, ведь каждый раз, когда я думала, что наши с Виком отношения не выдержат очередного предательства, мы расстанемся и никогда больше не сойдемся, оказывалось, что границы нашего взаимного доверия весьма эластичны и у нас гораздо больше поводов не доверять друг другу, чем у кого-либо еще.
Однако за всеми этими отговорками скрывалось всего лишь желание увидеть Борна, как бы ни опасно это было. А может быть – как раз поэтому. Привидение хотело увидеть Борна и найти способ все исправить. Привидение было сконфужено, понимая, что, если об этом узнает Вик, будет скандал, поэтому Вик не узнает никогда. Привидение полагало, что оно усердно поработало на благо Балконных Утесов и теперь имеет право рисковать, потому что рискует только собой. На собственную безопасность ему, привидению, было просто плевать. В глубине души оно считало, что если Борна в Балконных Утесах нет, то Вик не вправе указывать ему, привидению, куда оно может ходить, а куда – нет.
Тем не менее, чтобы все это сработало и обрело хоть какой-то смысл, привидению нужно было восстановить в памяти старые добрые времена, отправиться в прошлое с помощью дневника Борна, а в этом прошлом Борн провел снаружи куда больше времени, чем внутри. Борн был потерянным ребенком, о котором следовало позаботиться. И вот я вышла на поиски в одну из замогильных ночей – в период «ноктурналий», как это называл Борн, – проскользнув неприметной тенью по разрушенным улицам нашего проклятого города.
Привидение, пользуясь обретенными навыками выживания, провело тщательную разведку. Только сумасшедшее привидение стало бы бегать взад-вперед, выкрикивая имя Борна. Или пошло бы к последышам спрашивать, не видали ли они Борна, потому что в глубине души привидение совсем не хотело умирать. Возможно, потому, что оно уже подошло к самому краю, и все краски внезапно вновь заиграли перед его внутренним взором.
Хотите доказательств его осмотрительности? Как-то, в самом сердце того, что некогда было деловым кварталом, привидение завернуло за угол и увидело там двух последышей, терзающих человеческое тело. Тогда привидение развернулось и сделало крюк в несколько кварталов. Столкнувшись на перекрестке с компанией скелетоподобных людей, сосущих самогон из заплесневевших бутылок, оно снова подправило свой курс. Глаза пьянчуг блуждали уже где-то в ином мире, и ничто в их лицах не наводило на мысли о доброте и разумности. Привидение подумало, что эти люди сами очень скоро станут призраками, вот тогда оно с ними и поговорит.
Весь свой гнев и все свое горе привидение переплавило в энергию осознанного, бескровного, методичного поиска. Первым делом оно обыскало периметр Балконных Утесов, а затем, начиная с юга, взялось обшаривать те места, где