Однако убежище это принадлежало не Вику. Оно принадлежало Морокунье, а он просто обнаружил его несколько месяцев назад. Так что убежище отнюдь не было безопасным. Кроме того, пусть даже обрушившееся, оно до сих пор представляло заметный ориентир для внимательных глаз.
Случившееся после нападения Морда я помнила довольно смутно и обрывочно: падение, что-то ошеломительно огромное наверху, Вик, тянущий меня куда-то, скольжение в лощину, попытки спрятаться, Морд, неумолимо прущий к нам, но скрывающийся вдали, словно и не собирался нас давить. Может быть, действительно не собирался, даже не заметил. Вероятно, Морд находился там для острастки и топал лапами, чтобы выгнать из-под земли всех спрятавшихся там червячков. Однако его последыши бродили неподалеку, поэтому мы торопливо пробежали между сломанными мертвыми деревьями и по странному черно-серому щебню, из-за которого пейзаж выглядел инопланетным. Я бежала до тех пор, пока не ослабела окончательно. Шок, подавивший боль и придававший силы, прошел, и я захромала, мои ноги стали заплетаться. Тогда Вик подхватил меня и потащил вперед, тащил до тех пор, пока я не потеряла сознание совсем рядом с нашим новым убежищем.
В свертке оказались самые обычные, и не более того, предметы: сухпаек, нож, фляжка для воды, пара рубах, древняя аптечка, разбитый бинокль, пистолет без патронов, компас и несколько старых протеиновых батончиков, твердых, как клыки Морда.
Вик выложил все находки рядком на краю колодца, будто подношение духу воды.
– Еды на неделю, – сказал он, – воды – навсегда. Ну, хотя бы ее хватит на подольше.
Мне пришлось склониться, повернувшись к нему здоровым ухом. Второе, поврежденное, слышало вместо слов лишь тихий гулкий стук.
– Если мы будем есть раз в день, еды хватит даже на две недели, – заметила я.
– Рискованно. Мы и так ослабели.
– А получится ли удержать за собой это место, пока мы разыскиваем еду?
– Мы в любом случае не сможем здесь остаться. По крайней мере, я.
– Почему не сможешь?
– Мое лекарство… наутилусы. Я или раздобуду их, или умру.
Я во все глаза уставилась на него. Это было самое откровенное из признаний Вика, до сих пор его зависимость оставалась для меня абстракцией, существующей только в моей голове. Лапа Морда снова начала опускаться, чтобы раздавить меня, и рядом со мной был Вик.
– Единственное место, где я могу их найти, – продолжил он, – это здание Компании. Ты должна пойти на север и попытаться вернуться в город, а я отправлюсь на юг.
– Ага, я, значит, на север, а ты на юг. И когда это ты успел решить за нас обоих?
– Ну, ты можешь подождать меня здесь.
– Подождать, пока последыши не унюхают меня и не сожрут? – фыркнула я. – Или пока сюда не нагрянет Морокунья? Или какой-нибудь мародер, вынюхивающий воду?
– Тогда на север.
– Остаться здесь и подохнуть в темноте с этими слизняками или уйти на север и подохнуть при свете дня? Предоставив тебя твоей судьбе? Как-то это не очень.
Но Виковы сюрпризы еще не закончились. Он вытащил из кармана штанов конверт, вроде тех, в которых люди прежде посылали письма. Судя по толщине, в нем находилось листов пять или шесть. Конверт был грязным, в пятнах пота, похоже, его много раз сворачивали и разворачивали. Вик явно написал это письмо не здесь, а задолго до того, как мы покинули Балконные Утесы, и принес с собой.
– Я тебе соврал. Я захватил из Балконных Утесов не только боб. Вот, возьми.
Но я лишь подозрительно смотрела на конверт. Он казался самой страшной ловушкой, которая только мне попадалась.
– Что это?
– Письмо. Тебе от меня.
– Ты забыл взять лекарство, но захватил это?
– Письмо лежало в кармане. Лекарство – в рюкзаке.
– Не хочу я его читать.
– Неправда, – сказал Вик лукаво и даже улыбнулся. – Тебе очень хочется его прочитать. Там все. Все, чего я тебе не говорил, потому что не мог. Но ты должна знать. Прочитай, если я не вернусь.
Так вот почему Вик был таким легким и легкомысленным: все свое бремя он вложил в этот конверт, а теперь возлагал это бремя на меня.
– Есть только одна проблемка, Вик. Я иду с тобой. Я тебя не брошу.
– Прежде чем принимать решение, прочитай письмо.
– Нет.
– Возьми письмо.
– Нет.
Он продолжал протягивать конверт.
– Нет. А что, если тебе станет плохо в пути? Тогда ты просто не доберешься до Компании.
– Почему ты вечно все усложняешь?
– Ничего я не усложняю. Только проясняю ситуацию. После того, как ты спас мне жизнь, после всего… ты правда думаешь, что легко заставишь тебя бросить? Нет, Вик, так легко ты от меня не отделаешься. Уж лучше я усложню, – я вырвала письмо у него из руки. – Так и быть, беру я твое письмо, а ты за это возьмешь меня с собой на юг.
Вик успокоился и как-то весь подобрался. По его телу пробежала судорога сильного чувства. Однако я не стала обнимать его, даже не дала понять, что заметила, зная: если укажу на слабость в его сердце, оно разобьется вдребезги. И вполне возможно, что в письме содержатся не только худшие стороны его души, но и лучшие.
– Если мы отправимся в Компанию, – сказал Вик, – ты можешь увидеть там то, о чем пожалеешь. Все там будет не так, как ты думаешь.
– Ох, Вик! – холодно рассмеялась я. – Неужели оно будет столь уж разительно отличаться от прочего?
Я устала от нашего спора. Хотела поскорее отправиться в путь, прочь от этого укрытия, которое неизбежно бы нас предало.
– Если мы пойдем вместе, не читай письма, пока я не умру.
– Хм, в таком случае у меня нет причин беречь твою жизнь.
Вик хихикнул, я ткнула его кулаком под ребра, и тема была закрыта. Но мне кажется, что доверие, которого искал Вик, заключалось не в том, когда именно я прочитаю письмо, а в чем-то более глубоком. Я так никогда ему и не сказала, прочитала я письмо или нет. А Вик так и не узнал, когда я его прочитала.
Он мог знать только одно: осталась ли я рядом или бросила его.
В том временном нашем убежище вдруг обрели новый смысл самые простые вещи. То, как Вик, привалившись к стене, склонял голову, чтобы сидеть прямо. Множество старых шрамов от укусов насекомых-биотехов на его руках. Тонкая кожа на обнаженной шее, такой откровенно-беззащитной, что мне сразу хотелось его туда поцеловать. То, как он теперь смотрел на меня, очень прямо, будто желая запомнить.
Я разделась, обтерлась тряпкой, намочив ее в колодце, кое-как простирнула одежду и повесила сушиться на камень, выступавший из стены. Попросила раздеться Вика, обтерла и его, смыв пыльную маску с лица, осторожно промыла ссадины и царапины, пройдясь по груди, спине и ногам.
Когда мы стали сравнительно чистыми, я легла, положив голову ему на колени, и принялась смотреть вверх, на мох и прохладные камни, висящие над головой. Долгое время я молчала и ничего не делала, только слушала рассуждения Вика о Балконных Утесах, о том, как он жалеет, что потерял рюкзак, когда мы бежали через воздуховод, ведь тогда все сейчас бы было по-другому; о том, что несмотря на страх и ощущение утраты, он чувствует теперь облегчение, поскольку без Балконных Утесов у Морокуньи гораздо меньше возможностей нам навредить; и о том, какие последыши умные, раз сумели преодолеть нашу защиту. За эту последнюю идею Вик, похоже, цеплялся из оптимистичного чувства собственного достоинства, ведь предполагаемый ум медведей некоторым образом снимал с нас ответственность за провал.
– Это место было бы проще защитить, чем Балконные Утесы, – добавил он.
– Что только привело бы медведей в бешенство, – парировала я.
Сердце кольнуло при мысли, что Борн навестит Балконные Утесы и увидит наш дом пустым и разрушенным.
– Но здесь же нет ничего. С чего им беситься-то?
Кроме воды. За нее многие готовы убивать.
– В любом случае Утесы были слишком велики для нас, – сказала я.
– Да, слишком велики и полны медведей.
– Заражены медведями.
– Инфицированы медведями. А это место – полностью обезмедвежено.
– Пока.
– Пока, – согласился Вик.
Медведи были умны, хитры и терпеливы. Они, вероятно, долго прислушивались сверху, тихонько зимовали там, зарывшись в мох, и знали обо всех наших шагах: о подготовленных ловушках, о сильных и слабых местах. Хотя все эти фантазии не имели смысла, возможно, мы были захвачены врасплох слепой яростью, быстротой натиска и огромной силой воли, презрением к жертвам. Наверное, мы никогда не узнаем, почему потерпели поражение: продала ли нас Морокунья, один из клиентов Вика или еще кто.
И все же произошло что-то большее. Я до сих пор переживала момент того самого, первого удара Морда, вызвавшего землетрясение, то, как воздух сначала исчез, словно его высосали, вместе со мной, чтобы обрушиться заново. То, как небо завертелось и пропало, и оставался один только Морд и единственная истина, заключавшаяся в том, что я сейчас буду раздавлена насмерть.
Между тем Вик витал где-то в ином месте. В его голове прокручивались иные воспоминания о Морде, подготавливавшие почву для иных слов, которые влекли за собой еще какие-то слова, а он даже не знал, как выплюнуть их изо рта. Ничего, зато потом они полились потоком.
Вик определенно лучше знал Морда по работе в Компании, чем показывал. Можно было даже предполагать, что они дружили. «Он любил наблюдать за птицами, много читал, мы вместе ходили обедать. Ему все было интересно». Из запоздалых признаний Вика я заключила, что по поручению Компании Морд выполнял самые разные задания, даже руководил группой, изучавшей городской хаос – дисфункцию, которую они же сами и создали, – чтобы понять, как теперь его преодолеть. «Но все это было несерьезно, Компания уже потерпела крах и утратила перспективы. И головы начальства, отрезанного от центрального офиса, стали посещать странные идеи».
Из речей Вика, желавшего во что бы то ни стало облегчить душу, следовало, что именно тогда и пролился целый водопад «странных идей», гротескных образов, куда более диких, чем даже Морд, изображения некоторых я видела мельком в его квартире. Левиафаны с пастями-экскаваторами, поедающие почву и изрыгающие ее обратно, только уже стерильную, очищенную от любых следов жизни. Рой многокрылых креатур, затмевающих солнце, которые должны были патрулировать небеса и убивать всякого, кто выступил бы про