Моего тела больше не было. Не было лёгких, чтобы дышать. Не было глаз, чтобы видеть. Не было ушей, чтобы слышать. Попытка ощупать фантомные конечности или сделать фантомный вдох натыкалась на глухую стену. Некое «я», бестелесная, дезориентированная точка чистого сознания, плавающая в безграничном океане… чего-то. Чего-то фундаментально неправильного.
Это не была тьма. И не свет. Это было похоже на то, что видит центральный процессор, когда на него подают напряжение, но операционная система намертво зависает на этапе загрузки, выдавая на экран каскад ошибок. Бесконечный, бессмысленный поток информационного мусора. Я «видел», если это слово здесь вообще применимо, каскады битых пикселей всех цветов радуги, которые складывались в уродливые, постоянно меняющиеся узоры. Я «воспринимал» фрактальные паттерны, которые на долю секунды обретали сложнейшую, почти осмысленную математическую структуру, чтобы тут же с диким визгом, похожим на звук царапаемого диска, распасться в цифровой снег. Это было похоже на то, как если бы кто-то пытался запустить новейшую видеоигру на старом калькуляторе, и его видеокарта отчаянно пыталась что-то изобразить, но вместо этого просто умирала, снова и снова, выплёвывая в вечность артефакты рендеринга.
Мой разум, лишённый всех привычных инструментов — логики, физики, математики — отчаянно пытался найти в этом хаосе систему. Найти хоть какую-то закономерность. Я пытался применить к этому шуму преобразование Фурье, чтобы разложить его на гармоники, но сами основы математики здесь были нестабильны. Число Пи плавало, мнимая единица то и дело становилась действительной, а параллельные прямые пересекались под самыми немыслимыми углами.
«Так. Что мы имеем? — пытался рассуждать я, чтобы не сойти с ума, хотя, скорее всего, я уже давно перешёл эту черту. — Нестабильная среда. Отсутствие постоянных физических законов. Поток неструктурированных, повреждённых данных. По сути — „синий экран смерти“ вселенского масштаба. Пользовательский опыт, прямо скажем, отвратительный. Ноль из десяти. Интересно, куда можно написать жалобу? Где здешний отдел по работе с клиентами? Или хотя бы форум на Reddit, где другие „пользователи“ делятся впечатлениями и способами решения проблем?»
Звуковой фон был под стать визуальному. Искажённые, замедленные в тысячи раз отголоски моего собственного конца. Протяжный вой лопающегося металла, который теперь звучал как скрежет неисправного жёсткого диска, пытающегося прочитать несуществующий сектор. Цифровой визг, от которого моё бестелесное «я» сжималось в комок. Это была пытка для разума, привыкшего к порядку, к формулам, к тому, что у всего есть причина и следствие. А здесь были только следствия. Без причин. Бесконечный цикл исключений без обработчиков.
Постепенно, спустя вечность или, может, пару наносекунд — время здесь тоже было величиной ненадёжной, — информационный шум начал меняться. Он становился более личным, а оттого — ещё более невыносимым. Я понял, что вижу не просто случайный мусор. Я вижу фрагменты своей собственной, только что закончившейся жизни, пропущенные через промышленный шредер.
Вот я «вижу» лицо матери. Старая, выцветшая фотография на моём рабочем столе, где она улыбается мне на моём двадцатилетии, держа в руках торт. Но её улыбка подёргивается рябью, как плохое видеосоединение. Пиксели её лица начинают жить своей жизнью, сползая и образуя гротескную, кричащую маску. Она пытается что-то сказать, поздравить, но её голос — это лишь набор искажённых аудио-артефактов, полный помех и скрежета, как будто старую пластинку проигрывают на сломанном патефоне. Образ мерцает, искажается и исчезает с финальным визгом, похожим на звук удаляемого файла.
Вот перед глазами проносятся формулы моего сплава. Дело всей моей жизни. Уравнение состояния, диаграммы фазовых переходов. Но все символы перепутаны, индексы стоят не на своих местах, а фундаментальные константы — постоянная Планка, скорость света — флуктуируют, превращаясь в бессмысленный набор иероглифов. Величайший труд моего разума превратился в абракадабру, в спам-рассылку от Вселенной. Я пытаюсь ухватить хоть одну знакомую концепцию, но они ускользают, тают, превращаясь в тот же цифровой мусор.
Вот я вижу свою первую съёмную квартиру. Старое, продавленное кресло, в котором я любил сидеть вечерами, читая научную фантастику. Вид из окна на ночной город, на гирлянды огней. Но стены комнаты сделаны из мерцающих, рассыпающихся пикселей, а огни города за окном — это просто статичная, некачественная картинка, «задник», нарисованный ленивым дизайнером этого странного мира. На мгновение картинка за окном сменяется изображением невозможного, неевклидова города из кошмаров Лавкрафта, и тут же всё схлопывается в ничто.
Это было хуже, чем просто хаос. Это был процесс стирания. Целенаправленного, методичного уничтожения личности. Я был вынужден наблюдать, как моё прошлое, моя личность, вся моя жизнь — всё, что делало Виктора Новикова Виктором Новиковым, — распадается на бесполезные байты информации. Это было не больно. Это было гораздо хуже. Это было полное и окончательное обесценивание всего, чем я был. Я был программой, которую удаляли с диска, и я был вынужден наблюдать за процессом форматирования. Медленно, файл за файлом. И это вызывало чувство глубокой, всепоглощающей тоски и абсолютного бессилия.
В тот момент, когда мне показалось, что от моего «я» уже почти ничего не осталось, что я вот-вот растворюсь в этом информационном шуме, как капля чернил в воде, сквозь вой и скрежет пробился он. Тот самый звук.
Ритмичный. Упорядоченный. Стабильный.
Удар. Пауза. Удар.
Сначала я принял его за очередной глюк. Ещё один зацикленный аудиофайл в этом плейлисте безумия. Очередной артефакт. Но он повторялся. С идеальной, неизменной периодичностью. Он не искажался. Он не обрастал помехами. Он был… чистым сигналом. В этом океане хаоса это был единственный островок порядка. И мой тонущий разум инстинктивно уцепился за него, как утопающий за спасательный круг.
Я начал концентрироваться на этом звуке, игнорируя всё остальное. Я строил вокруг него ментальный брандмауэр, отсекая потоки повреждённых данных. Пытался его проанализировать, разложить на составляющие, как раскладывают на спектр световой луч. Это был не просто стук. В нём был вес. В нём был резонанс. Это был звук тяжёлого молота, бьющего по массивной стальной плите. По наковальне. Этот звук был мне знаком. Я слышал его в цехах, когда работал с крупными поковками на металлургических заводах. Это был звук созидания. Звук, который придавал бесформенному металлу новую жизнь и новую форму.
Мой мозг, получив наконец настоящую, неповреждённую информацию, с жадностью вцепился в неё, оживая.
«Так, что это может быть? — заработала моя внутренняя аналитическая машина, отчаянно цепляясь за возможность работать. — Вариант А: это некий фундаментальный резонанс Вселенной, пульс творения, о котором пишут в дешёвых книжках по эзотерике. Звучит красиво, поэтично, но, учитывая общее качество этого „перехода“, крайне маловероятно. Отклонено как нефальсифицируемое. Вариант Б: это просто какой-то космический кузнец в соседнем измерении чинит свою межгалактическую телегу, и ему глубоко плевать на шумоизоляцию и покой новопреставленных. Учитывая общий бардак и наплевательское отношение к пользовательскому опыту, этот вариант кажется мне более правдоподобным. Вариант В: это некий сигнал-маяк, специально предназначенный для „заблудившихся“ сознаний. Навигационный буй в штормовом море энтропии».
Как бы то ни было, этот звук стал моим центром. Моим якорем. Моей системой координат. Я сфокусировался на нём, отсекая потоки мусорных данных. Этот ритм не давал мне окончательно раствориться. Он был единственной нитью, связывающей меня с чем-то, что можно было бы назвать реальностью.
Несмотря на мою отчаянную концентрацию на звуке молота, процесс распада продолжался. Моё «я» становилось всё более эфемерным. Я начал сознательно отпускать повреждённые воспоминания, как отбрасывают балласт. Глючащее лицо матери, перекошенные формулы, пиксельная квартира — всё это было испорченными данными, мешавшими мне сосредоточиться на единственном чистом сигнале. Чувство собственной личности угасало, как остывающий металл после ковки.
На смену тоске и страху пришло спокойное, тупое принятие. Это как засыпать после очень-очень долгого и тяжёлого дня. Сопротивляться больше не было ни сил, ни желания. Пусть будет как будет.
Я больше не был Виктором Новиковым, инженером. Эти понятия были частью повреждённых секторов моей памяти. Я был просто точкой восприятия, привязанной к одному-единственному, простому и понятному сигналу.
Удар. Пауза. Удар.
Этот звук становился всё громче, всё ближе. Он словно тянул меня за собой, вытягивая из этого цифрового лимба, как рыбу из мутной воды. Я чувствовал, как пространство вокруг меня меняется. Хаос не исчезал, но он словно расступался, образуя коридор, в центре которого был этот звук. Это был луч маяка в непроглядном тумане. Я не знал, куда он меня ведёт. В новую жизнь? В окончательное небытие? Мне уже было всё равно. Я просто следовал за ним.
Сознание сужалось до этого ритма. Молот. Наковальня. Удар.
Визуальный и аудиальный шум схлопнулся, сжался и наконец полностью поглотился нарастающей мощью этого простого, древнего звука.
Темнота. Идеальная, бархатная, упорядоченная темнота. И только этот звук, пронизывающий её насквозь.
Глава 2
Тьма, в которой я растворился в конце своего странного путешествия по морю битых данных, не была пустотой. Это была скорее пауза. Затишье. Словно система, закончив один этап загрузки, готовилась к следующему. Единственное, что осталось от предыдущего состояния — это слабое, затухающее эхо ритмичного стука молота, которое, казалось, отпечаталось прямо в структуре моего сознания, как остаточное изображение на ЭЛТ-мониторе.
И в эту пустоту, в эту тишину, вторгся он. Первый пакет данных. Первый неоспоримый, наглый и совершенно отвратительный признак того, что я нахожусь в физическом мире.