— Покажи мне остальные комнаты, — сказал я, и мы двинулись дальше по скрипучим коридорам, которые отвечали на каждый наш шаг жалобным стоном.
Первая остановка — кабинет отца. Комната, где, очевидно, принимались все те гениальные бизнес-решения, которые привели поместье к нынешнему процветанию. Главным экспонатом был массивный дубовый стол. Его столешница была покрыта глубокими царапинами и тёмными пятнами, словно по ней годами били то кулаком, то тяжёлой кружкой. Свидетельство напряжённых переговоров. В основном, с самим собой. У стены стоял гигантский книжный шкаф. Пустой.
«Любопытно, — подумал я, проводя пальцем по пыльной полке. — Папаша не любил читать? Или книги ушли первыми в счёт долга? Судя по общему состоянию дел, ставлю на второе».
Мои пальцы наткнулись на доску, которая слегка просела. Тайник. Классика жанра. Внутри должна быть либо карта сокровищ, либо последняя бутылка заначенного алкоголя. Я подцепил её ногтем. Под доской была неглубокая ниша. И она была, разумеется, тоже пуста. Ну, почти. В дальнем углу лежал одинокий предмет. Я достал находку. Тяжёлая бронзовая печатка. На ней был выгравирован герб: оскаленная волчья голова, а под ней — два перекрещенных молота.
«Так, значит, мы были „Волки-Молотобойцы“ или „Кузнечные Псы“? Звучит брутально. Жаль, что не помогло».
Следующая дверь вела в покои матери. И эта комната была совершенно другой. Здесь было чисто. Пахло сушёной лавандой. Видно было, что Тихон заходит сюда и поддерживает порядок, как может. Но эта чистота лишь подчёркивала пустоту. Маленький туалетный столик был гол. Шкатулка для драгоценностей, сделанная из резного дерева, была открыта. Внутри, на истлевшем бархате, лежал только старый деревянный гребень. Ни колечка, ни серёжки, ни даже дешёвой брошки.
В этой комнате не было места сарказму. Это была история не о плохом управлении, а о тихом отчаянии. История женщины, которая пыталась удержать рушащийся мир из последних сил, продавая свои воспоминания по одному.
«Теперь понятно, — заключил я, когда мы вышли. — Это была не внезапная катастрофа. Это было медленное кровопускание. Продавали всё по частям. Ковры, оружие, книги, украшения… Классический случай плохого финансового менеджмента, растянутого на годы».
Мы вернулись в большой зал. Я демонстративно сел в единственное уцелевшее кресло у холодного камина. Оно явно предназначалось для главы рода, и я решил, что пора начинать вживаться в роль. Нужно было завершить сбор анамнеза.
— Тихон, — сказал я, глядя на старика, который стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу. — Расскажи мне всё. Как? Почему? Болезнь забрала мою память, но я должен знать правду о своём роде. Без утайки. Я хочу знать полную историю нашего банкротства.
Старик тяжело вздохнул, словно я попросил его поднять непосильный груз. Он сел на простую скамью напротив и начал свою исповедь.
— Ох, господин… Род наш был велик, — начал он, и в его потухших глазах на мгновение зажёгся огонёк. — Дед ваш, боярин Волкон, да упокоят Святые его душу, был не просто боярин. Он был Кузнец! Мастер! Его клинки пели в бою! Сам Великий Князь присылал к нему гонцов, заказывал мечи для своей гвардии. Род Волконских по всему княжеству гремел. На гербе нашем не зря молот — мы ремеслом своим жили, а не с земли кормились.
«Так, понятно, — перевёл я на свой язык. — Дед был гением-инноватором. Стив Джобс местного разлива. Основал бренд, вывел его в топ. Принято».
— А потом… потом пришёл ваш батюшка, боярин Демьян, — голос Тихона стал тише. — Хороший был человек, и воин смелый… да только Дар кузнечный ему от отца почти не передался. Не было в его работах той искры, той души… А гордость была, ох была… Он пытался жить так же широко, как при деде. Пиры закатывал, жене вашей, матушке Елене, ткани заморские покупал… Чтобы никто, не дай бог, не подумал, что Волконские оскудели. В долги влезать начал.
«Классика, — подумал я. — Сын-наследник, который не смог в инновации, но очень хотел поддерживать имидж бренда. Вместо R D все деньги уходили на маркетинг и корпоративы. Я видел эту историю в своей прошлой жизни десятки раз. Она никогда хорошо не заканчивается».
— А главным ростовщиком в нашей округе, — лицо Тихона помрачнело, и он даже понизил голос, — оказался боярин Медведев. Хитрый и жадный, как хорёк. Он с радостью давал вашему отцу в долг, да под такие проценты, что уму непостижимо. А потом… потом ваш отец, чтобы вернуть славу, решил выковать меч для княжеского турнира. Лучший меч в княжестве. Взял у Медведева последний, самый большой залог. Год из кузни не выходил… Но меч подвёл. Сломался в первом же бою. Прямо на глазах у всего двора. Позор был страшный.
Я едва сдержал стон. «Он поставил всё на один прототип? Без тестирования, без контроля качества? И устроил публичную демонстрацию, которая закончилась провалом? Ох, папаша, папаша… Это же азы управления проектами!»
— Медведев тут же потребовал вернуть долг, — закончил Тихон, и в его голосе слышались слёзы. — А чем платить? Он забрал лучшие земли, скот… Боярин Демьян с горя запил. Сгорел за два года. А матушка ваша, боярыня Елена, таяла следом. Продавала последнее, чтобы вас сберечь… Прошлой зимой и её не стало.
В зале повисла тяжёлая тишина. История была рассказана. Диагноз поставлен. Я переваривал информацию, холодную и горькую, как вчерашний отвар.
— Долг… — спросил я, и мой голос прозвучал глухо. — Он выплачен?
Тихон медленно покачал головой.
Глава 4
Мы вернулись в кабинет отца. Пыльный, безмолвный, пропитанный запахом отчаяния. Рассказ Тихона всё ещё звенел у меня в ушах, но одно дело — слышать историю, и совсем другое — видеть сухие, безжалостные факты. Мой разум требовал данных, а не эмоций.
— Книга, Тихон, — сказал я, и мой голос в тишине кабинета прозвучал неожиданно твёрдо. — Ты говорил про долговую книгу. Я должен её увидеть.
Старик вздрогнул, словно я попросил его принести из подвала череп его покойного хозяина. На его лице отразился суеверный ужас.
— Господин, не надо… Ничего, кроме горя, в ней нет. Ваш батюшка над ней ночи напролёт сидел, только чернел лицом. Проклятая она…
— Тем более я должен её видеть, — настойчиво повторил я. — Я должен знать точный масштаб бедствия.
Тихон понял, что спорить бесполезно. Сгорбившись, он подошёл к массивному отцовскому столу. Поколебался секунду, а затем отодвинул тяжёлое кресло, опустился на колени и с кряхтением поднял одну из половиц. Под ней оказалась неглубокая ниша, выложенная камнем. Оттуда он извлёк её.
Книгу.
Он протянул её мне двумя руками, как нечто опасное, радиоактивное. Я взял её. Она была тяжёлой. Кожа на обложке потрескалась от времени и сухости, на углах истёрлась до основания, обнажая деревянную доску. Тиснёный герб рода Волконских — волчья голова и два перекрещенных молота — был почти неразличим. От книги пахло пылью, старой кожей и чем-то неуловимо печальным, как от давно покинутого дома. Это был не просто бухгалтерский журнал. Это был артефакт упадка. Надгробие целого рода.
— Я… я пойду, господин, — прошептал Тихон. — Дела по хозяйству…
Он не мог вынести даже вида этой книги. Он поклонился и тихо вышел, оставив меня наедине с призраками прошлого. Я сел за отцовский стол, положил перед собой этот фолиант и приготовился проводить финансовый аудит нашего семейного апокалипсиса.
Я открыл книгу. Первые страницы были плотными, чуть пожелтевшими, и были исписаны твёрдым, убористым, почти каллиграфическим почерком. Чернила, хоть и выцвели за десятилетия, всё ещё были легко читаемы. Вверху каждой страницы, как заголовок, стояло имя: «Боярин Волкон Волконский». Мой дед.
Я начал читать, и передо мной развернулась история процветающего, успешного предприятия.
Приход:
«Два парадных меча для личной гвардии Великого Князя Святозара — 50 золотых».
«Комплект из трёх охотничьих ножей с рукоятями из оленьего рога для боярина Воронцова — 8 золотых».
«Кованые решётки для окон новой городской ратуши, по чертежам столичного зодчего — 15 золотых».
«Дюжина наконечников для стрел, сталь калёная, для княжеской псарни — 1 золотой».
Записи шли одна за другой. Заказы от высшей знати, от богатых купцов, от городской казны. Мой дед не разменивался на мелочи. Он работал в премиум-сегменте.
Расход:
Расходы тоже говорили о многом.
«Закупка шведского железа, два пуда, у ганзейских купцов — 10 золотых».
«Новая кожа воловья для больших мехов в кузнице — 2 золотых».
«Оплата двух подмастерьев, Ивана и Прохора, за месяц работы — 1 золотой».
«Закупка букового угля, десять мешков — 3 золотых».
Я читал это не как историю. Я читал это как бизнес-отчёт.
«Так, что мы имеем? — размышлял я, листая страницы. — Дед был не просто гениальным мастером. Он был чертовски хорошим генеральным директором. Чётко определил целевую аудиторию и нишу — дорогие, высококачественные изделия для элиты. Инвестировал в лучшие импортные материалы и расширение производственных мощностей. Управлял персоналом. Судя по соотношению доходов и расходов, маржа прибыли была превосходной. Это было не просто ремесло. Это было высокодоходное, вертикально интегрированное предприятие. Браво, дед. Пятёрка по экономике».
Примерно на середине книги всё изменилось. Изменился почерк. На смену чёткому и уверенному письму деда пришёл другой — размашистый, с щегольскими завитушками, но какой-то нервный, неровный почерк моего отца, Демьяна. И вместе с почерком изменилось всё остальное.
Я начал методично, страница за страницей, отслеживать это медленное пике в пропасть.
Сначала изменились расходы. Статьи «закупка материалов» и «оплата подмастерьев» стали появляться всё реже. Зато появились новые.
«Пир в честь именин боярыни Елены, моей супруги — 15 золотых».
«Покупка нового жеребца арабских кровей у заезжих купцов — 20 золотых».
«Новое шёлковое платье для супруги из столицы — 5 золотых».