Раздался глухой, вязкий, совершенно не героический звук «ТУК!».
Меч не отскочил от дерева. Он в нём застрял. Я с усилием вытащил его. На лезвии была глубокая зазубрина. Но самое смешное было не это.
Клинок был заметно изогнут. Он принял форму банана.
Я стоял посреди двора. Дыхание сбито, мышцы ныли. В руке я держал изогнутый, бесполезный кусок металла.
Я посмотрел на этот жалкий обрубок. Потом на свои тонкие, дрожащие руки.
Картина была ясна. Данные собраны. Анализ проведён. Вывод однозначен и обжалованию не подлежит.
Если я пойду по пути воина, если я выйду на поединок с этим телом и этим оружием — я труп. Не просто проигравший, а мертвец с раздробленными костями и посмертным счётом за порчу инвентаря. Холодное, математически выверенное отчаяние накрыло меня с головой. Это было дно. Абсолютный ноль.
И с этого дна, как я знал из законов физики, был только один путь. Наверх.
Мой взгляд медленно оторвался от погнутого меча и устремился к каменному зданию на краю усадьбы. К давно остывшей кузнице.
Путь воина для меня был закрыт.
Значит, пора было открывать путь инженера.
Я стоял посреди вытоптанного двора. В руке — изогнутый, бесполезный кусок железа, который когда-то был тренировочным мечом. Аналитическая часть моего сознания, та, что холодно и методично проводила диагностику, завершила свою работу и с чувством выполненного долга ушла на покой. На её место, как цунами после землетрясения, обрушилась эмоциональная лавина.
Осознание.
Не просто умозрительное, а физическое, прочувствованное каждой клеткой этого слабого тела. Данные были собраны. Выводы сделаны. Вердикт был окончательным и обжалованию не подлежал: я был трупом. Ходячим, дышащим, но уже приговорённым трупом.
Я разжал пальцы. Погнутый меч с глухим, жалким стуком упал в пыль. Ноги подогнулись, и я отшатнулся назад, пока моя спина не упёрлась в холодную, шершавую стену сарая. Я медленно сполз по ней на землю. Дыхание перехватило, словно из лёгких выкачали весь воздух.
«И это всё? — пронеслась в голове мысль, лишённая всякой иронии, только чистый, незамутнённый ужас. — Это шутка? Какая-то космическая, садистская, совершенно идиотская шутка? Я пережил имплозию в лаборатории, пролетел через это безумное небытие… только для того, чтобы меня, как поросёнка на ярмарке, зарезал какой-то средневековый качок на потеху местной публике? В чём смысл? В чём логика?!»
Я чувствовал не просто страх, а острую, всепоглощающую, до тошноты несправедливость. Я, носитель знаний, которые могли бы перевернуть этот мир, построить здесь паровой двигатель, выплавить нержавеющую сталь, объяснить им основы гигиены, в конце концов… и должен был погибнуть в ритуальной драке из-за долгов человека, которого я никогда не знал, и чьё тело я по какой-то злой иронии теперь занимал.
После первой волны горячего, панического отчаяния мой мозг, мой единственный настоящий актив в этом мире, инстинктивно начал делать то, что умел лучше всего: работать. Он переключился с бессмысленного вопроса «Почему я?» на практический вопрос «Как отсюда выбраться?». Страх никуда не делся, но теперь он стал топливом для лихорадочного поиска решения. Я начал рассматривать побег как инженерную задачу, перебирая варианты с холодной методичностью.
Вариант А: Физическое устранение с театра военных действий. Проще говоря — побег.
Самый очевидный. Ночью, под покровом темноты, взять узелок с хлебом, попрощаться с Тихоном и уйти куда глаза глядят.
Анализ: Куда именно глядят глаза? Я открыл свою мысленную карту этого мира. Она была пуста. Я не знал ни географии, ни политической обстановки. Куда бежать? На север? На юг? Где города, где леса, где дороги, а где владения других таких же гостеприимных бояр, как Медведевы? Язык я понимал благодаря остаточным файлам в памяти Всеволода, но говорил ли я без акцента? Неизвестно. Денег у меня было ровно ноль. Навыков, полезных для выживания в дикой природе — ещё меньше. Я был городским жителем до мозга костей. Мой единственный полезный навык здесь — это знание термодинамики и сопромата. Сомневаюсь, что это поможет мне добыть еду или отбиться от разбойников, которые, я был уверен, в этом мире водились в изобилии. И, наконец, моя физическая форма. Я выдохнусь через два километра и стану лёгкой добычей для первого же волка. Или для людей Медведева, которых он, без сомнения, отправит по моим следам, чтобы показательно вернуть беглого должника и устроить ещё более унизительную казнь.
Вывод по Варианту А: Побег — это не спасение. Это просто другой, более медленный и унизительный способ умереть. От голода, от холода или от ножа первого же бандита. Вариант отклонён как абсолютно неэффективный.
Вариант Б: Дипломатическое урегулирование.
Пойти на поклон. Упасть в ноги боярину Медведеву. Или, чем чёрт не шутит, самому Великому Князю. Рассказать о своей болезни, о своей немощи, умолять о пощаде.
Анализ: Что я могу им предложить взамен? Свою лояльность? Она ничего не стоит. Свои знания? Они сочтут меня сумасшедшим. Мольбы о пощаде в этом мире, построенном на силе и чести, будут восприняты как крайняя степень трусости. Это лишь усугубит позор моего рода и даст Медведевым ещё больше оснований для презрения. Они не хотят решения проблемы. Они хотят публичного триумфа, который закрепит их статус и унизит память Волконских. Просить их о пощаде — всё равно что просить акулу не есть тебя, потому что у тебя плохое настроение.
Вывод по Варианту Б: Противник не заинтересован в переговорах. Дипломатический путь закрыт. Вариант отклонён.
Вариант В: Юридическое противодействие.
Попытаться оспорить законность поединка. Подать апелляцию.
Анализ: На каком основании? Я не знаю местных законов и обычаев. Судя по рассказу Тихона и логике вещей, всё было сделано формально правильно. Поединок назначен самим Князем в соответствии с древней традицией. Любая попытка оспорить его решение будет воспринята не как юридический спор, а как прямое оскорбление верховной власти. Последствия такого шага, скорее всего, будут ещё хуже, чем поражение в дуэли.
Вывод по Варианту В: Пытаться бороться с их юридической системой — это как пытаться взломать программу, не имея доступа к исходному коду и не зная языка программирования. Вероятность успеха — ноль. Вероятность усугубить ситуацию — сто процентов. Вариант отклонён.
Я сидел на земле, методично, один за другим, перебрав и отбросив все возможные варианты. И с каждой отвергнутой возможностью стены ловушки сжимались всё плотнее. Я пришёл к одному, простому и ужасающему выводу.
Выхода нет.
Ловушка захлопнулась. Поединок неизбежен. Моё поражение — неизбежно. Моя смерть или полное, окончательное разорение — неизбежны.
И в этот момент на меня обрушилась вторая волна отчаяния. Она отличалась от первой. Это была не горячая, паническая атака. Это была холодная, чёрная, всепоглощающая пустота. Отчаяние инженера, который провёл все расчёты, проверил все данные и получил на выходе ноль. Абсолютный ноль. Нет решения. Задача нерешаема в заданных условиях.
Солнце начало садиться, окрашивая небо в кроваво-красные, багровые тона. Я сидел неподвижно, глядя в пустоту. Я был разбит. Полностью и окончательно. Все мои знания, весь мой интеллект оказались бесполезны перед лицом примитивной, жестокой и неотвратимой реальности.
Ко мне подошёл Тихон. Он видел всё по моему лицу. Он не стал говорить банальностей про веру и надежду. Он не сказал «я же предупреждал». Он просто сел рядом на землю, подложив под себя старую мешковину. Достал из-за пазухи кусок чёрного хлеба, разломил его пополам и молча протянул мне одну половину.
Простое, человеческое движение, которое в этот момент значило больше, чем все слова на свете. Молчаливая поддержка. «Я здесь. Я с тобой до конца. Каким бы этот конец ни был».
Я машинально взял хлеб. Вкус его не чувствовал, сидел в темноте своего отчаяния, и не было ни одной искры, ни одного лучика света. Все пути вели в пропасть. Я был заперт.
Сидел так долго. Ночь опустилась на усадьбу. Вышла луна, заливая двор холодным, мёртвенным светом. Тихон всё так же сидел рядом, молчаливый и верный, как старый пёс.
И в этой тишине, в этой пустоте, в этой точке абсолютного нуля, когда мой разум уже перестал искать выходы и просто смирился с неизбежным, что-то произошло.
Моя рука, бесцельно лежавшая на земле, наткнулась на что-то твёрдое и холодное в кармане моих штанов. Я машинально вытащил это.
На моей ладони в лунном свете тускло блеснула бронзовая печатка, которую я нашёл в кабинете отца. Герб моего нового рода. Оскаленный волк и два перекрещенных молота.
Я смотрел на этот простой символ. Волк. Хищник. Сила. У меня её не было.
И молот.
Не меч. Не щит. Молот. Инструмент. Инструмент, который не разрушает. Он созидает. Он придаёт бесформенному куску металла новую форму, новые свойства, новую жизнь.
И в этот момент, в самой глубокой точке моего отчаяния, в моём мозгу, который уже отказался от поисков, что-то щёлкнуло. Вопрос, который я себе задавал — «Как мне победить как воин?» — был неверным. Он исходил из ложных предпосылок. Я не воин.
Я смотрел на печатку в своей руке. Изображение молота казалось почти объёмным в свете луны. В моей голове родилась новая, безумная, совершенно нелогичная, но единственная оставшаяся мысль.
«Если я не могу победить телом воина… может быть, я смогу победить руками кузнеца?»
Это ещё не была надежда. Надежда — слишком сильное слово. Это была лишь гипотеза. Самая слабая искра в непроглядной тьме. Но она была.
Мой взгляд медленно оторвался от печатки и устремился к тёмному, молчаливому силуэту кузницы на фоне ночного неба.
Глава 6
Утро после ночи отчаяния было другим. Воздух казался чище, свет — резче. Пустота в груди, оставшаяся после того, как я методично уничтожил все пути к отступлению, начала заполняться. Не надеждой, нет. До неё было ещё как до Луны. Она заполнялась холодной, злой, инженерной решимостью. У меня появился План. Безумный, почти невыполнимый, но План. А любой план начинается с рекогносцировки.