Боярышня Дуняша 2
Глава 1
— Бабуль, ведь хорошо же, если нестяжатели возьмут верх над Иосифлянами? — задала немного провокационный вопрос Дуняша, садясь на новенькую лавочку. Они теперь стояли повсюду, и если поначалу казалось, что это баловство и некому, да и некогда будет сидеть на них, то сейчас уже появились любимые места и те, куда присаживались по необходимости.
— Как сказать, — смотря вдаль, задумчиво произнесла Аграфена и с удовольствием вытягивая отёкшие ноги.
— Во всяком случае это будет честно! — неожиданно звонко воскликнула боярышня и вскочила. Усидеть на месте оказалось выше её сил.
Её точка зрения была однозначна! За прошедшие годы церковники столько нахапали, что сами пришли в изумление. А теперь нашлись среди них деятели, заявившие, что православие нуждается в собственном воинстве, поскольку надо активнее бороться с ересью и неплохо бы князю подчиниться священнослужителям.
И вдруг многие, очень многие монахи осудили этот порыв братьев по вере, потребовали остановиться и вспомнить о боге, о душе и миссии ушедших от мирской жизни. Заговорили о полном отказе от владения землями, от традиции вкладов за право влиться в их ряды и власти над крестьянами.
Спор разгорался нешуточный и затрагивал каждого.
Дуня следила за этим отстраненно, принимая в расчёт послезнание. Она знала, что победят церковники-управленцы с амбициями, но им придется поступиться некоторыми своими правами, а московские князья крепко запомнят попытку захвата власти и боле не дадут слабины.
А сейчас всех ждёт смута в умах, но хищники договорятся между собой, а народ… как всегда крайний в очереди за благополучием.
Дуня не сразу сообразила, какие политические силы собираются столкнуться, а ведь это переломный момент в истории! В её исторической ветке спор за то, какой властью должна обладать церковь, произошел немного позже, а тут он набирал силу прямо на её глазах.
Монахини оживленно обсуждали речи знакомых им иерархов, пытались понять, к чему приведёт победа кого-либо из них. Дуняша была занята своими делами, а потом она услышала прозвища тех, кто осудил накопленные церковью богатства и поняла, что началось противостояние нестяжателей с иосифлянами.
И так умно они спорили, что одного послушаешь — прав! Другого услышишь — и тоже прав!
Взять того же Иосифа Волоцкого, решившего пустить накопленные церковные активы для укрепления власти. Активен, убедителен, умён и амбициозен. Это же революционер от церкви! Его поддерживали по разным причинам, но Дуняша не понимала, почему в её истории его поддержал князь, ведь иосифлянами ему предназначалась всего лишь роль военного вождя на службе церкви.
— Дуняша, ты не понимаешь, — покачала головой улыбчивая Аграфена, покоренная речами молодого Иосифа. Ей забавно было видеть, как внучка расхаживает перед её носом, то хмурясь, то принимая вдохновленно-боевой вид, словно с кем-то спорит.
— Да всё я понимаю! — вспыхнула Дуня и обличительно наставила палец: — Вам страшно отпустить крестьян и отдать подаренные земли.
Дуне хотелось выкрикнуть обвинение, что церковь присосалась к чужому труду, но промолчала. Она уже достаточно пожила в монастыре и видела, что здесь все работают. Работают и молятся за весь народ, а накопленное используют для помощи нуждающимся. Вот только не трать крестьяне пять дней в неделю на работу на церковных полях, то и помощь им была бы не нужна.
— Ты говоришь злые слова, — осуждающе покачала головой добродушная Аграфена. — Не понимаешь всего в силу возраста, но спешишь очернить наши помыслы.
— Прости меня, — Дуня сдулась, присела и прижалась к ней. — Я вижу, как много трудятся сестры и поддерживают друг друга. Вижу, что вы не отказываете просящим. Но весь ваш труд и самопожертвование меркнет перед тем, что все вы невольно стали рабовладельцами.
— Евдокия! — ахнула монашка. — Ты же всё вывернула! Ну что за голова у тебя такая?
Дуня тут же подпрыгнула и встав в позу, начала перечислять обвинения:
— Вам князья да бояре дарят земли вместе с людьми! Не все крестьяне, сидящие на подаренной земле, могут оставить нажитое и уйти по осени, а потом это уже невозможно сделать. Ты же знаешь, как они у вас увязают в долгах…
— Дуня, не смей больше никому это говорить! — раскраснелась Аграфена. — Слышишь? Ты мала… да и потом… не смей!
— Я только тебе и то, потому что душой чую несправедливость! — сникла девочка.
Аграфена осуждающе покачала головой, но внучка не сдалась. Она вновь подсела к ней, и заламывая руки, жарко продолжила:
— Вокруг столько хороших и сметливых людей! Наша земля благословлена ими, но заботы о выживании занимают всё их время. У них не остаётся сил совершенствовать орудия труда, пробовать ткать по-новому, составлять планы по рачительному освоению земли, изучать опыт в других хозяйствах. Все думают только о том, чтобы следующей зимой не пришлось вновь хоронить детей и так из года в год! Без надежды, без просвета, а если ропщут, то вы говорите, что…
— Евдокия, уймись! — Аграфена закрыла рот девочке пухлой ладошкой.
— Отчего же, пусть говорит, — послышался строгий голос игуменьи. — Чувствуется, что наша боярышня много думала об этом.
Дуня подскочила, поклонилась и опасаясь смотреть в глаза, поцеловала протянутую руку. Матушку Анастасию она уважала и… ещё раз уважала. Очень уж ловко той удавалось каждый раз садить Дуню в лужу в различных спорах.
— Говори, а я послушаю, — потребовала игуменья и Дуне некуда было деваться.
Родственницы занимались её образованием и поэтому разрешали вольно высказываться. Анастасия считала важным умение говорить и отстаивать своё мнение, а Аграфена после словесных баталий шептала Дуняше, что лучше бы она молча делала по-своему и ни с кем не спорила.
— Я за нестяжателей, — твердо объявила свою позицию Дуня и для весомости своего заявления эффектно рубанула рукой. — Нил Сорский всё правильно говорит.
— Вот как? Похвально. А как же нам помогать людям, если у нас ничего не будет? Как нести слово божие?
— Большой помощью людям будет уже то, что вы не позволите никого кабалить! Раз вам нельзя, то и другим негоже. Разве можно назвать помощью, когда вместо одного даденного мешка с зерном несчастный должен отдавать два?
Анастасия нахмурилась, но не прервала внучку. Уже не раз было говорено о рисках невозвращения даденного и что другие больше за помощь требуют.
— Что же касаемо слова божьего, — Дуня от волнения неудачно сглотнула и немного поперхнулась, но быстро прокашлялась: — …то раньше просвещали язычников и это было действительно подвигом, а сейчас никто никуда не ходит. Надзирают над имеющейся паствой… — Дуня осеклась, вспомнив, как отец Варфоломей отслеживал, что подают на стол в их семье в постные дни. Иначе чем «доглядчик» она его мысленно не звала, но сейчас нельзя было об этом упоминать.
— Может, я ошибаюсь, — чуточку снизила она напор, — но давно не было слышно, чтобы к нам присоединялись новые народы благодаря проповедникам.
— Хм, — игуменья могла бы поспорить, но отроковица была права в основном: подвижничества в землях инородцев почти не осталось. Отдельные случаи без поддержки церкви — не в счёт, а скорее, в укор.
— Считаешь, что мы должны иметь столько земли, сколько сможем сами обрабатывать?
— Да.
— А если у нас ни на что не хватит сил? Женщины уходит из мира уже на склоне лет и не способны обеспечивать себя.
Дуня оживилась и даже подпрыгнула из-за накопившихся мыслей. Она же всё обдумала!
— Бабуля!
— Хм! — нахмурила брови игуменья.
— Матушка! — спохватилась девочка. — Так всё же просто! Выращивать, собирать и сушить лекарственные травы. Потом составлять сборы от кашля, от мушек в глазах, от желудочных болей и прочего, подписывать, да продавать в городах в специальных монастырских лавках.
— Этим травницы занимаются.
— И пусть, — отмахнулась Дуня. — У вас будет общая с другими монастырями лавка! Даже не лавка, а торговый ряд. Ведь что получается? Люди пожили, многое повидали и, уйдя в монастырь, могут на склоне лет посвятить себя творчеству. У них нет необходимости готовить пищу, думать о ночлеге и держать в голове заботы родичей.
— Ты упускаешь общение с Богом, — наставительно заметила Анастасия.
— А это только поможет раскрытию таланта, — серьёзно ответила Дуня. В первые дни своего пребывания в монастыре ей жалко было времени, которое она стояла на заутрене или вечерне, а потом втянулась и уже не представляла себе, что приступит к важной работе без порядка в мыслях, а день завершит без подведения итогов.
Аграфена и Анастасия одновременно одобрительно кивнули, а Дуня излагала свои думки дальше:
— Может, кто-то займется резьбой по дереву, а другой покажет себя в обработке камня или выпечет дивный хлеб, засолит по-особенному рыбку, сварит крепкий клей, придумает пропитку дерева от огня, да мало ли чего редкого и необходимого можно делать сообща? Это же коллективная мысль, общие стремления к одной цели разных умов!
— Мечтательница, — улыбнулась Анастасия — и у Дуни немного отлегло: всё-таки она многое наболтала, чего не следовало бы.
— Всему началом было слово, — рассмеялась боярышня и с воодушевлением расписала преимущества сообщества перед частниками.
Она умудрилась походя выдать рецепт лёгкой травяной бумаги для упаковки лекарственных сборов. Причем обратила внимание, что надо сразу приучать людей к разным цветам бумаги для трав разного назначения. Так бумага из цветков одуванчика может подойти для хранения желудочных сборов, а зеленоватая из обычной травы — для сборов от простуды. Или бумага из камыша, сена, ивовых мохнатушек…
— Из всего можно сделать бумагу, если сырьё выварить несколько часов, потом истолочь в однородную массу, ввести немного крахмала или рыбьего клея и высушить на сетке.
— Коли всё так просто, так почему же её не делают повсеместно?
— Эта бумага не годится для письма, да и прочность у неё… хотя, если клей будет хороший или найти что-то другое, придающее пластичности, то вопрос насчет прочности будет снят. Я не знаю, но, может, качество бумаги улучшит капелька воска в составе или варка травы в щёлочи, а может, достаточно мощного пресса, — Дуня сморщила носик и помассировала ухо.