Боярич же казался взволнованным и вроде даже уже не слушал Дуняшу, но когда необычная гостья сказала про других воинов, то его словно громом поразило.
А ведь верно! Не у одного него такая беда случилась! Славные мужи потеряли руки, ноги в битвах и участь их незавидна. Одни милостыню просят, другие забиваются в глухой угол своего дома, чтобы дождаться там смерти и освободить поскорее своих родных от нечаянной обузы. Никому они не нужны и всем в тягость. А Пётр может это изменить! Он всем покажет, как сделать так, чтобы вернуть прежнюю жизнь. Вот только его сохнущая рука…
Дуня заметила, что боярич воспрянул после её слов, а потом взглянул на свою руку и помрачнел. Она повернулась к боярыне и робко спросила:
— Евпраксия Елизаровна, не смею давать советы…
Дуня не успела продолжить, потому что Пётр Яковлевич фыркнул, а сидевший во главе стола древний дед, которого боярыня уважительно звала батюшкой-боярином и сверливший её взглядом из-под кустистых бровей, захохотал. Заливистым смехом его поддержала Евпраксия Елизаровна. Дуня сжалась, но глядя на всех присутствующих, улыбнулась, а потом, вежливо прикрыв ладошкой рот, засмеялась. Отчего-то её жест скромности ещё больше всех развеселил.
Слуги за дверью извелись, стараясь всё увидеть и услышать. Чудные дела творились нынче в доме Кошкиных. Дивно было, когда грозная боярыня велела провести маленькую Доронину в семейную горницу и посадить за стол как взрослую.
Боярская ключница выставила вон всех девок, и сама расставила плошки со сладостями, да помогла девочке красиво усесться на подушки. И уж совсем невиданным делом стало, когда старый Кошкин, не чинясь, сел во главе стола, признавая право малышки сидеть с ним за одним столом.
И вот тут была тонкая грань приличий. Если бы Дуняша была постарше, то все приличия были бы нарушены и происходящее вызывало бы только недоумение, но гостья была всего лишь маленькой девочкой, и вместо непотребщины получилось, что ей оказали невиданный почёт. Правда, сам думный боярин Яков Захарьев к столу не вышел, чтобы не перебарщивать с оказанной честью и не разводить сплетен на пустом месте.
Сына Яков Захарьевич обожал, и если Дунькина затея с деревянной ногой заставит Петьку наново полюбить жизнь, то он сумеет отблагодарить девочку, а пока того довольно, что её жена потчует, да и отец с лежанки слез, чтобы послушать малявку.
И старый Кошкин действительно внимательно слушал, что говорит дитя. До деревяшки вместо ноги они без неё догадались, да не знали, как парню предложить это.
Малявка же сразу заговорила о ноге, как о решённом деле и лишь обратила внимание на множество мелочей, которые следует учесть при её изготовлении, но и до этого догадались бы без неё.
Но её отношение к Петькиной беде поражало старика. Она же как своим детским умишком рассудила? Нет ноги? Ну и что? Возьми и сделай! Нога всего лишь опора, а ты страдаешь, как будто раньше деньгу ею печатал. Вот у неё зуб выпал, так пока новый на замену не вырос, есть не могла, язык прикусывала, и он пух. Все думали, что она умрёт в мучениях или от голода.
Поистине устами младенца услышишь истину!
И вот, наболтав уже без всякого стеснения с три короба, малявка вдруг выдала, что не смеет советовать. Да она тут рта не закрывала, сыпля советами и даже пряник остался лежать нетронутым!
— Ох, Дуняша, — вытирая слёзы, простонала Евпраксия Елизаровна, — что же ты сказать хотела? Говори уж, чего теперь стесняться…
— Видела я, как знахарка Катерина нашему холопу Гришке остановила высыхание руки. Она говорила, что причин тому много может быть, и не все можно вылечить, но Гришке помогла.
Он теперь меня к вам провожает и у него самого можно спросить, что Катерина делала. И он знает, где она живет.
— Ишь ты… Катерина, — хмыкнула боярыня, намекая на уважительно произнесенное имя знахарки. Дуня потупилась. Ей не раз пеняли, что обращаться к нижестоящим новгородским обычаем невместно. Не Григорий, а Гришка надо говорить, не Катерина, а Катька и сама она для вышестоящих не Евдокия, а Дунька. Девочка согласно кивала и пыталась соответствовать, но иногда забывалась, что пока по её возрасту ей прощали. Вот и сейчас.
Боярыня переглянулась со свёкром и кивнула ключнице. Та метнулась за дверь и, как подозревала Дуня, чтобы расспросить Григория.
Уже позже она узнала, что молодого боярича лечил иноземный лекарь, что ходил ещё за отцом великого князя. Правда, не он резал ногу Петру и паковал в лубки руку. Иноземец уже дома только проверял, не загнила ли нога и давал мазать рубец чем-то, а замотанную неподвижную руку только нюхал и рекомендовал не трогать. А через несколько месяцев Петру надоело, и он сам сорвал обмотки с лубками, за что получил нагоняй от княжеского лекаря.
Катерина прямо лицом каменела, когда слышала об этом лекаре — и Дуня была согласна с нею. Слов было много, а сказать ничего нельзя. Мама говорила, что прошлый великий князь, который Василий Тёмный, сильно кашлял, а лечили его возжиганиями на ТЕЛЕ сухой травы, отчего случились ожоги и загнили.
Князь умер от гангрены!*
И что тут можно сказать о самом лекаре, о тех, кто смотрел на садистский метод лечения и терпящем страшную боль князе? Но об этом Дуняша узнала после, а пока боярыня Кошкина повелела собрать маленькой гостье корзину сладостей и с улыбкой лично проводила её.
Дома Дуне пришлось несколько раз рассказывать, что с ней случилось. Любаша испугалась, когда её маленькую хозяйку позвали за стол у Кошкиных. Она-то не сразу поняла, что происходит, но вот боярские слуги как с ума посходили и строили разные догадки о происходящем.
Всю обратную дорогу девушка рассматривала Дуняшу, не смея расспрашивать, но переживая, а дома бухнулась Милославе в ноги и всё рассказала… А потом ещё Гришка добавил, что его пытали насчёт лекарки Катерины. Ну а дальше пришлось Дуне отдуваться. Вот так, ещё ничего не было сделано, а шум в боярской среде поднялся на всю Москву!..
На фоне суеты, поднявшейся вокруг Дуни, Машин визит в кремлевский терем остался незаметным. Уже вечером Дуняша стала расспрашивать сестру о том, что Машенька там видела и как её приняли, но девочка только разочарованно махнула рукой:
— Неинтересно, — буркнула она и попросила вновь рассказать, как Дуню посадили за стол и что она говорила.
Василий II — был болен туберкулезом и его действительно лечили, зажигая на разных частях тела трут. Делалось это не один раз в день.
А вообще, что можно сказать об этом князе? Он кажется неудачником и слабым правителем.
Его трижды прогоняли с престола, но москвичи отказывались подчиняться не москвичам
(бойкотировали, уходили из города) и Василий возвращался. Его брали в плен и чтобы выжить, он раздаривал земли… не совсем свои!
Создаётся впечатление, что этого князя никто не уважал, но если подвести итог его правлению, то мы увидим, что этот князь подчинил себе всех удельных князей и заложил основы централизованного управления княжеством, т. е. только он всему голова!
При Василии Темном зародилась идея, что Москва — третий Рим. Он оставил сыну цельное, подготовленное к дальнейшим действиям княжество и Иван III смог начать реализовывать идею собирания русских земель.
ГЛАВА 9
Следующий день оказался занят праздничным выходом в церковь. Туда долго собирались, потом ехали целым караваном, стояли на службе, далее вышли и долго обсуждали с другими, как прошла служба и не торопясь расходились-разъезжались… Дня как не бывало! А вечером из имения привезли поросёнка и Митьку. Пацан едва слез с телеги — сразу бухнулся в ноги и попросил оставить его в городе, потому что в деревне ему голодно. Дед поморщился, спросил, что Митька умеет делать и сказал, что подумает.
Дуню это не устроило, и она взялась ладить его судьбу. В конце концов, её здесь возродили именно за этим! Осталось только придумать, как не просто помочь выжить Митьке, а зажечь свет в его душе.
Она весь следующий день наблюдала за ним, пытаясь составить психологический портрет.
Парнишка добросовестно исполнял все поручения ключницы и старого Веденея, тем более успел приметить, что за ним наблюдают не только старшие в доме, но ещё маленькая хозяйка.
Он усилил старания и даже на кухне, когда его посадили есть, то запихивал в рот как можно больше еды, чтобы показать, что он отличный работник.
Дуня же сделала неутешительные выводы: Митька прожорлив, боязлив и делает всё напоказ.
Если бы она не знала его раньше, то оставила в покое. Но он ей здорово помог в конце лета, когда она получила возможность немного покомандовать.
Так что же придумать для него?
Быть может, поручить изготовление бумаги, а то больно дорого покупать. Вся бумага привозная и оплачивается каждый листок… из княжеской казны. Хм, и сердечко не особо ёкнуло, что дедушка — несун. Но в деле нравственности этого времени много противоречий: один и тот же человек мог быть душевным и одновременно спесивым, брать подарки по службе и считаться честным, радеть душой за отчизну и вступать в заговоры… И все делается от чистой души!
Дуня бросила разбираться в том, как же всё это укладывается в людях, и просто жила, стараясь не забывать о поставленной перед ней задаче. Вот сейчас вспомнила о ней, увидев Митьку и сосредоточилась, но ничего толкового не приходило на ум.
Нет, бумажная мастерская не подойдет. Дуня даже помотала головой. Это дело непростое и не для деревенского паренька.
А может, поручить ему ухаживать за лошадьми? Тогда он сам научится… Нет, ещё одного конюха им не надо, да и участие Дуни в этом случае будет минимальным.
Тогда можно научить его валять валенки! Что-то здесь она ни у кого их не видела*.
Но это лучше поручить Аксинье. Она женщина крепкая и ответственная, а вот в доме ей тесно. Дуняша частенько видела, как Аксинья буквально выпадала из дома на мороз, выдыхая, что ей душно.
И душно ей было не только из-за крохотных комнатушек, но и из-за обилия народа в доме.