Сестра жмется ко мне. Я прикрываю ее собой. Пара шагов до столба – и мы спасены. Утешители приедут быстро, вот только дождемся ли мы?
Над стройкой тянется едва заметная дорога. Одна. Странно не видеть паутины маршрутов.
– Давай я их отвлеку, – предлагает Элла.
– Не высовывайся.
– Это я виновата. – Голос дрожит. Она плачет.
– Не спорю, – мрачно хмыкаю я. – Приготовься.
Я нажимаю на кнопку. Арена тонет в тишине. Внезапно «недети» кидаются на Эллу. Я не успеваю ее защитить. Сущности выстраиваются в полукруг и шипят. Девчонка, одурачившая меня, подбегает к моей сестре. Из глаз этой твари к глазам Эллы тянутся нити.
Она ее ест.
Ко мне ковыляют две сущности.
Я вспоминаю об электрошокере – он слабый, но этого достаточно, чтобы их отпугнуть, – и хватаю за кисть девочку лет одиннадцати. Раз за разом умираю, причиняя боль ребенку. У сущностей от малейшего удара током на теле возникают гематомы, но у меня нет выбора.
Первая девочка испуганно отпрыгивает. Затем вторая. Спазмы в желудке не дают мне покоя – ужин просится на свободу. Я со всех ног несусь к маске. Сущности бросили ее неподалеку от арены. Успею.
Десять шагов в секунду. Вот, что мне нужно!
Я прыгаю и растягиваюсь на земле. За мной идут. Захлебываясь в песке и пыли, я продолжаю ползти к маске.
Пальцы касаются шершавого мягкого материала. Я отчаянно сжимаю наше спасение и поднимаюсь. Я вновь безлика. Вновь в одежде. И больше не боюсь маленьких монстров.
Элла не кричит. Ниточки с каждым мгновением тоньше, а ее лицо – бледнее. Сестра не шевелится – не может. Когда из тебя выкачивают столько кармы, мышцы становятся деревянными.
– Отпустите ее! – визжу я и бросаюсь к Элле.
На тросе появляется черная кабина. Крепление удлиняется и опускает ее к нам.
Я рада. Счастлива.
И мчусь к Элле, но кто-то бьет меня по голове. Я падаю. Хватаюсь за края реальности, только бы не выпустить из виду сестру. Сейчас я ничем не смогу ей помочь, но должна видеть. Я не потеряю сознание и не брошу ее одну наедине с этими тварями.
Утешителям остается совсем чуть-чуть, когда локоны Эллы начинают седеть – волосок за волоском, быстро, нестерпимо быстро.
Я воплю, надрываюсь, но ползу к ней.
А она как ни в чем не бывало смотрит на сущность, нагло выкачивающую из нее последние капли жизни. Методично и беспощадно. Для седой девчонки это – способ утолить голод на пару часов, а для моей сестры – конечная станция под названием «необратимость».
– Элла! – Я цепляюсь за ее лодыжку. Встать не получается. Мир танцует, а я не попадаю в ритм. – Пожалуйста, опомнись! Умоляю!
Элла ничего не замечает. В ней бурлит сомнение, но кокон слишком плотен, чтобы она смогла пробить его и разорвать связь между собой и сущностью. У моей любимой сестренки – седые локоны.
Они тебе не идут, Элла.
Из кабины выпрыгивают две безликие женщины в светлых костюмах – рубашках и брюках. Они безупречны. Идеальны. Одинаковы. Стройные фигуры, длинные ноги, сильные мышцы.
Движения Утешительниц резки и четки. Без лишней суеты они оглушают сущностей. По очереди, одну за другой, словно щелкают орехи, без жалости и сожаления. Они понимают, что перед ними не дети, и работают.
Маленьких монстров ждут палаты в третьем блоке. Им там даже понравится.
Головы Утешительниц пропитаны информацией о болевых точках, а сердца тверды. Со временем привыкаешь к сломанным судьбам. Вырабатывается иммунитет. Эти женщины разучились жалеть. И я не знаю, завидовать им или сочувствовать.
Сущности не сопротивляются – вялые удары не в счет. Они истощены и поэтому слабее людей. Без кармы так будет всегда, а восполнить ее после черного порога невозможно.
Не проходит и минуты, как Утешительницы побеждают. Седые дети без сознания. Теперь они не выглядят угрожающе. Они снова маленькие и наивные.
Связь между сущностью и Эллой тает, и сестра хрипло втягивает воздух. Я до сих пор сжимаю ее лодыжку.
– Все позади, – шепчу я. – Все позади…
Женщины смотрят на Эллу.
– Она не переступила черный порог, – убеждаю я сама себя. – Не успела.
Поднимаю голову, чтобы обрадоваться светлым кудрям, и сердце тонет в море ужаса. Моя сестренка опускает глаза. Белые глаза.
– Прости меня, Шейра. Мне… жаль. Не проболтайся родителям, хорошо?
Она будто не понимает. Будто не ощущает, что пересекла черту.
– Вставай, родная. – Она подает мне руку, но я пячусь.
Нет, это ложь. Я сплю.
Давай, Шейра, просыпайся. Просыпайся!
– Почему так светло? – хмурится Элла, поворачиваясь к Утешительницам.
О, сестренка, теперь ты всегда будешь видеть слишком ярко, слишком пронзительно. Чтобы не давать шансов жертве. Чтобы ни на миг не забывать, в кого превратилась. Ты наказана, как наказывают серийных убийц и маньяков. За что? За то, что проиграла.
– Мы ее забираем, – цедит одна из Утешительниц, а затем обращается к Элле: – Надеюсь, тебя не надо обрабатывать, как этих?
– Почему… – Сестра закусывает губу. – Почему так тошнит? И кружится все. Холодно. Мне… Мне плохо…
– Пойдем. – Женщина увлекает ее в кабину.
Вторая Утешительница переносит в салон безжизненных детей.
– Нет! Не надо! – воплю я. Сердце-молот стучит в каждой клеточке тела. Откуда-то появляется немного силы, и я трачу ее на то, чтобы вскочить. – Пожалуйста! Элла! ЭЛЛА!
– Я сущность? – одними губами спрашивает сестренка. Она спокойна, но мне ли не знать, что за тонкой корочкой льда – отчаянное пламя. – Шейра, не говори им. Хотя бы сейчас, пока они в командировке.
Элла переступает порог кабины.
– Да послушайте вы меня! – Я цепляюсь за плечо Утешительницы, поднимающей чумазого мальчишку. – Она не виновата! Она не хотела, чтобы так произошло!
– А они хотели?
– Нет, – хриплю я. – Разве это честно?
– Понедельник и пятница – дни открытых дверей. Блок номер три, отделение невиновных.
– Так нельзя! Нельзя! Отпустите ее! – Я пытаюсь ее ударить, но она перехватывает мой кулак.
– Вы тоже поедете с нами. Мы довезем вас до первой безопасной остановки.
Лицо Эллы не выражает ни грусти, ни страха, ни сожаления. Неужели она сдалась? Неужели смирилась с тем, что ее заберут? Неужели не поняла, что это… навсегда? На всю жизнь.
Я задыхаюсь. В голове ни одного убедительного довода.
Я – марионетка. Снова.
Что я скажу родителям? Как буду оправдываться перед собой? Мою сестру лишили жизни, счастливой и здоровой, а я не нашла в себе сил победить сущностей.
Я ненавижу себя дважды. За Ника и за… Эллу.
Из раздумий меня вытягивает писк. Он разносится по венам, превращается в хор. Индикатор краснеет, моргает, плавится.
Стук-стук. Стук-стук.
А дальше – тишина. Я ослепла, оглохла, заблудилась во мраке. Но мне все равно. Я вдвойне заслуживаю кошмары. Заслуживаю обнуление. Заслуживаю.
Глава 4
Что-то мягкое и теплое обволакивает тело. Мне приятно слышать тихие разговоры и шаги. Но…
Почему так болит голова?
В нее будто налили кипящей воды и встряхнули.
Я распахиваю веки и вижу белый потолок. Ярко, до чего же ярко.
Колышутся занавески, открыто окно, сквозняк хлещет меня по высунутой из-под одеяла лодыжке.
Что со мной случилось?
Силюсь вспомнить – не получается. Я в больнице. Почему? Как я здесь оказалась?
Я закатываю рукав кофты. На запястье зеленеет индикатор. Значит, дело не в нем.
Пытаюсь подняться – затылок тянет к подушке, невидимая сила вжимает меня в постель, и я не смею сопротивляться.
Набрать Кира? Или родителей? Но они в командировке, им лучше позвонить вечеро…
Стоп.
Элла. Сестренка.
Словно внезапно налетевшая темная буря, в мой рай врываются воспоминания. Спокойствие гаснет, словно вывеска магазина с рассветом.
Десятки седых макушек. Десятки мутных пар глаз без жалости и сожаления.
Я не спасла Эллу. Я отдала ее не Утешительницам – двум роботам в человеческом обличье. А ведь она не опасна.
Я встаю и понимаю, что кровать слишком высокая. Или мне чудится?
Соберись, Шейра.
И беги, беги, беги… Быстро. Чтобы забыть, чего заслуживаешь дважды.
Ноги совсем меня не держат, и я вынуждена опереться на кровать. Кипяток в голове превращается в раскаленный пар, я – в беззащитный комок слабости.
Громко выдыхаю и чертыхаюсь. Тело не слушается. Я падаю. Холодный пол пропитан запахом хлорки.
Я багровею от стыда: за мной наблюдает Утешитель – мужчина лет сорока с бородой, заплетенной в косичку.
– Куда вы собрались, Шейра? – Он поднимает меня и укладывает в кровать.
– Мне… пора.
Утешитель садится рядом.
– Пойдете. Когда подлечитесь.
– Что произошло?
– Вы почти обнулились.
– Как мне вас называть?
– Джон.
– Почему, Джон? Ведь я была в маске. – При упоминании о недавних событиях болезненно сводит скулы.
Он задумчиво чешет бороду.
– У вас планемия. Понимаете меня?
В детстве я слышала от родителей нечто подобное. А сейчас сжимаю кулаки и стискиваю зубы так, что вот-вот их сломаю.
– Вам нужно успокоительное.
– Нет, пожалуйста! – прошу я странным высоким голосом. Слова мне не принадлежат.
Не я контролирую тело – оно контролирует меня. Я ищу, за что бы ухватиться, и не нахожу. Руки и ноги танцуют в собственном ритме и тянут, тянут меня в пропасть.
Когда бешеная карусель разгоняется до отметки «потеря сознания», в вену вливается спасительная жидкость. Я расслабляюсь.
– Умница. – Утешитель выкидывает шприц в урну.
На тумбочке возле кровати загорается планшет. Джон читает.
– Не томите, – прошу я.
– Ваша карма не задерживается в организме. – Он смотрит на меня с сочувствием. – Сколько бы вы ни пополнялись, сколько бы благородных поступков ни совершали, она будет иссякать. Я подсоединился к вашему индикатору. – Утешитель показывает на планшет. – Вы больны с детства? Вас уже лечили?