Я никогда не забуду момент, когда наш общий друг, ваш наилучший сотрудник, мадемуазель Мария Сивере, привела Вас ко мне. Это было в апреле 1906 года. Рискуя вызвать улыбку людей, никогда не испытывавших подобных чувств, я должен признать, что, увидев Вас входящим в свой кабинет, я испытал одно из наиболее глубоких потрясений в моей жизни.
Я могу привести только два подобных примера: моя встреча с Рихардом Вагнером и с женщиной, которой я посвятил «Великих Посвященных».
Это напоминает, как будто в некоем ином пространстве с первого взгляда открывается весь мир. Чтобы доказать читателям, что я не единственный, на кого ваша личность производит столь необычайный эффект, я приведу здесь свидетельства человека, который не является теософом и может высказываться наиболее проникновенно и понятно в отличие от многих интеллектуалов. Я говорю о графе г. Прозоре, изысканном переводчике и комментаторе Ибсена во Франции. Вот что он два месяца назад сказал о Вас: «Редко увидишь творение природы, сделанное столь совершенно: своим интенсивным блеском глаз, экспрессивностью лица, гибкостью членов и движений, тип чувствительный, способный однажды превратить медитацию во вдохновение, эмоцию — в энергию, способный, сверх того, судя по его мощному лбу и поразительно развитому черепу, соединить в себе мощь, импульсивность и фантазию с такой сильной волей, которые, движением души рождают произведения искусства»[7].
Что меня поразило в этом изможденном и изборожденном шрамами размышлений лице, так это — прекрасная ясность, выражающая успешное завершение той борьбы, следы которой носило на себе лицо. Там присутствовала уникальная смесь крайней нежности и предельной энергии, отмечающая наиболее полное владение собой. Замечательная победа воли над природой, способная все понять и все почувствовать. Душевная чистота ребенка, имеющая силу мудрости, вот о чем говорила улыбка этих тонких и сжатых губ. И потом из его черного глаза исходил луч света, который, казалось, пронзал наиболее густые вуали и читал в невидимом. Нравственное и интеллектуальное существо, полностью кристаллизовавшееся вокруг духовного центра сияющей ясности — вот то удивительное зрелище, которое Вы мне подарили.
Наши частые беседы, прослушивание цикла Ваших лекций, поражающих богатством идей, и чтение Вашего главного произведения «Оккультная наука»[8] окончательно упрочили это первое впечатление.
Вы соединили высокую научную и философскую культуру с высочайшей интуицией и исключительным ясновидением. Она Вам позволяет контролировать и уравновешивать Ваши самые разносторонние восприятия и создавать нечто единое. Совершенная связь Ваших идей, которые взаимоподдерживаются и союз которых имеет отношение к общему центру, является безоговорочным подтверждением их верности. Если бы ясновидение наделило Вас высшими знаниями, Вы бы признали их лишь после того, как просеяли через мелкое сито и классифицировали по порядку в иерархии феноменов, согласно великого закона каузальности и универсальных аналогий. Вы побуждаете не слепое подражание и лепет заученных наизусть истин, а инициативу и абсолютную независимость, повторяя на лекциях: «Если ваше мнение и ваш разум не согласны с тем, что говорю я, не верьте мне!»
Таким образом, вы принесли мне желанный свет. В Вашем изложении христианский эзотеризм раскрылся передо мной во всем своем размахе и широте, на которые я не рассчитывал, поскольку то, как Вы его представили, показало мне его способность охватить, осветить и расширить все другие традиции.
Это нежданное исполнение одного из моих наиболее дерзких желаний вернуло меня к старому проекту: сделать эскиз истории христианского эзотеризма.
Но насколько, благодаря Вам, расширился мой горизонт! Позади, как и впереди Христа, открылись безбрежные пути. Но в этой бесконечности Вы пролили яркий свет на две основополагающие загадки, которые совершенно справедливо занимают современную мысль. Невозможность решить их обычными методами исследования, стала для множества умов камнем преткновения всех духовных концепций жизни и всех религиозных верований. Первый из вопросов касается космогонии — происхождения человека, второй, касающийся теогонии, — вопрос о природе Христа. В общем, наша вечная судьба зависит от этих двух проблем. Рассмотрим их ближе: если мы не легитимные сыновья Богов, зачем нам следовать процессу становления, и что означает это тщетное слово о бессмертии? А если Христос не Бог, в полном понимании этого слова, то как он может быть Спасителем человечества? По Вашему мнению, эти два вопроса решаются при их рассмотрении совместно с планетарной эволюцией, освещенной с одной стороны, современной наукой, с другой — наиболее древними религиозными преданиями, в которых нашли отражение ясновидение и первичная мудрость. Христианство, по-настоящему католическое, то есть действительно вселенское, раскрывается здесь во всей своей глубине, расширяясь вплоть до истока вещей.
Проблема, поставленная в такой острой форме, означает, что наиглавнейшим является не описание истории христианского эзотеризма, а показ того, какое отношение имеет феномен Христа к загадке всей земной эволюции и к тайнам нашей солнечной системы. Необходимо было повторить путь «Великих Посвященных», охватив как можно больший круг и поднявшись еще выше. С этой новой точки зрения горизонт и пространство невообразимо расширяются, как будто подымаешься на аэроплане, чтобы осмотреть континент и преодолеть множество морей. В «Великих Посвященных» я пытался проникнуть в то, как воспринимается божественный мир через сознание великих пророков человечества, как бы рассматривая звезды с высоты маяка. Сейчас я сделал обратное, Я стремился увидеть Землю с точки зрения небесных светил, или, иначе говоря, узреть человеческую эволюцию через действие космических сил, грандиозную иерархию и способ функционирования которой вы мне открыли.
Исходя из этой концепции «Божественной Эволюции», я предлагаю сегодня моим читателям первую часть: «От Сфинкса к Христу», не зная, напишу ли когда-нибудь вторую: «От Христа к Люциферу».
Ах, конечно, я подозревал об этом... в каждом начинании есть свои авантюрные стороны... и огромные недочеты! Сколько головокружительных вознесений и сколько падений! Я должен был во весь дух преодолеть больше ужасных бездн, чем я смог коснуться вершин, и пересечь больше бесплодных пустынь, чем цветущих долин. Достичь цели, пусть даже избитому ветром и поврежденному шквалом, было моим единственным желанием... Среди тревог гибельного путешествия мне оставалась лишь надежда. Я выражаю Вам в этом бесконечную признательность. В подвижных фресках, звучащих панорамах, которые Ваши магические слова породили во мне, могли бы вы узнать великие пути Истины, которая блистает, ослепляет под Вашим взглядом.
Сила, гораздо большая, чем все сомнения, голос, более повелительный чем все страхи, дали мне силы написать эту книгу. Возможно она послужит знаком к объединению всех тех, кто чувствуя важность нынешних времен, решится идти в будущее под знаменем христианско-эллинского эзотеризма.
Февраль 1912
Э.Ш.
Книга первая. Планетарная эволюция и происхождение человека
Боги думают совсем иначе, чем люди. Мысли людей — это образы; мысли Богов — живые существа.
Рудольф Штайнер
Глава I. Загадка Сфинкса и исконная мудрость
Всякая мудрость ставит своей целью разрешение загадки человека, последнего предела планетарной эволюции. Эта загадка содержит в себе загадку мира. Ибо малый универсум человека, или микрокосм, является зеркалом и крошечным синтезом большого универсума, или макрокосма. Образованные по одним и тем же принципам, оба они (один и другой) являются различными, хотя и согласованными выражениями невидимого Творца, видимого в своих творениях суверенного Духа, называемого нами Богом.
Примерно в течение десяти тысяч лет, т.е. от истоков первых африканских и азиатских цивилизаций, вплоть до нынешних европейских цивилизаций, величавый, высеченный в скале Сфинкс из Гизы, возлежащий на рыжеватом песке пустыни, предлагает каждому проходящему опасную проблему. Ибо от его молчаливой фигуры и высокомерного чела исходит некая нечеловеческая речь, более выразительная, чем человеческая: «Посмотри на меня, — говорит он, — я — Сфинкс-Природа, совмещающий в себе Ангела, орла, льва и тельца. У меня величественное лицо забытого древнего Бога и тело неведомого крылатого животного. У тебя нет ни моего крупа, ни моих когтей, ни моих крыльев, но твоя грудь подобна моей. Кто ты? Откуда ты? Куда идешь? Ты вышел из ила, из земли или спустился со сверкающего солнечного диска, внезапно появляющегося из-за аравийской горной цепи? Испокон веков я существую, я все видел, я все знаю. Ибо я — один из вечных Архетипов, обитающих в несотворенном свете... но... я имею право говорить только через свое присутствие. Что касается тебя, эфемерный человек, безвестный странник, очередная тень, то ты ищешь разгадку и пытаешься ее найти, но не найдя — ты приходишь в отчаяние!»
На протяжении истории различные мифологии, религии, философские школы пытались ответить на этот навязчивый вопрос, повелительный приказ крылатого существа. Безуспешно пытались они утолить эту жажду истины, горящую в сердце человека. Несмотря на различие в учениях и ритуалах, все они согласны в одном существенном пункте. Своими культами, символами, жертвами, бичеваниями, обещаниями эти духовные поводыри неустанно повторяют человеку: «Ты пришел из божественного мира, и ты можешь туда вернуться, если захочешь. В тебе есть что-то эфемерное и нечто вечное. Не предавайся первому, чтобы развить второе».
С приходом христианства, обещавшего истину наиболее обездоленным и заставившего затрепетать надеждой сердца людей всего мира, легенда об утраченном из-за ошибки первого человека рае и о спасении, ниспосланном падшему человечеству через искупительную жертву Бога, убаюкивала людские души на протяжении почти двух тысячелетий. Но популярный и суггестивный рассказ больше не удовлетворяет людей в этой своей инфантильной форме, ибо повзрослевший человек становится повелителем сил природы. Это — человек, который с помощью своего разума хочет проникнуть во все тайны универсума и который, подобно Фоме Неверующему, верит лишь тому, к чему можно прикоснуться.