казались длиннее линий первой манипулы раза в полтора. В третьем ряду рядом с центурионом и вексилярием (знаменоносец от лат. vexillarius, от vexillum — знамя, штандарт) стояли человек сорок.
Наверное, центурион собрал в третью линию только гастатов. Странное решение. Я бы «разбавил» новобранцев, обученными легионерами. Да и преимущество в растянутом строю первой манипулы выглядело сомнительным. Любой атаке нужен «кулак».
Находясь в предвкушении незабываемого зрелища, я забыл обо всем, что приключилось со мной.
Я наслаждался видением воочию не каких-нибудь ролевиков, а настоящих солдат древнего мира. И все гадал кто победит. Смогут ли новобранцы числом одолеть обученных, но не «нюхавших пороха» гастатов первой манипулы?
Наконец буцинатор ставки затрубил, и воздух наполнился криками командующих центурионов. Двенадцатая манипула медленно тронулась с места.
Приблизившись к обороняющимся, метров до сорока, легионеры перешли на бег. Атаковали! Не вышло! На секунду раньше, легионеры первой, дружно бросили в атакующих пилы.
От этого удара многие из атакующей линии рухнули вместе со своими скутумами.
От второго акта захватывающего зрелища, я пришел в полный восторг! После столь эффектно выполненного маневра, отбросив противника, легионеры первой, развернулись и быстро побежали ко второй линии своей манипулы. Одновременно бойцы второй линии сняли со щитов пилы и медленно пошли на встречу бегущим.
Увидев, что «враг» бежит, вторая линия двенадцатой манипулы ударилась в преследование и сильно сблизилась с легионерами первой, еще не ставших в строй.
Их просто забросали дротиками. Потеряв щиты, легионеры двенадцатой падали от метких попаданий и пятились, не зная, что предпринять.
Центурион двенадцатой со своими гастатами участие в атаке не принял. Они стояли на прежней позиции, равнодушно наблюдая за боем.
Я мысленно подводил итоги увиденного, но оказалось преждевременно. Легионеры первой манипулы, взяли в руки деревянные мечи и приступили к избиению деморализованного, сбившегося в кучу противника.
Били с неоправданной жестокостью в лицо, по рукам и ногам. Я невольно представил, что мог бы почувствовать от таких ударов и под шлемом зашевелились волосы. Арбитраж утратил смысл: те, кто в полной мере ощутили на себе удары скутумом или гладиусом, корчились от боли на земле. Другие, видя, что происходит с товарищами, падали сами, так и не вступив в бой.
Буцинатор затрубил отбой, сражение прекратилось почти мгновенно. Легионеры первой манипулы отошли на свою позицию.
С холма, где расположилась ставка, спустился всадник.
Антониус Тит подъехав ко мне, дружелюбно улыбнулся и передал приказ Консула — взять под командование двенадцатую манипулу. А через неделю, ко дню Меркурия (к среде) подготовиться к повторному состязанию с первой манипулой.
Он говорил громко, так, что бы его слова услышал не только я. Потом, тихо добавил: «Мне жаль, Алексиус. Первая манипула — одна из лучших в этом легионе», — развернул коня и поскакал назад.
Какой то червячок внутри терзал сомнениями о грядущей подставе, но поскольку мотива я не понимал, решил пока не заморачиваться.
Антониус сумел привлечь внимание легионеров и около двух десятков из поверженной манипулы, подобрав оружие, уже стояли рядом со мной, ожидая распоряжений.
Поймав взгляд здоровяка с подбитым глазом, я обратился к нему: «Как тебя зовут?»
— Новобранец второго легиона, двенадцатой манипулы, второй центурии, четвертого контуберния (подразделение центурии от 8 человек) Септимус Помпа, центурион! — ответил тот.
— Как зовут центуриона? — я указал рукой на не вступавших в бой легионеров, по-прежнему стоящих в некотором отдалении, но уже обративших на меня внимание.
— Мариус Кезон, центурион!
— Позови его, Септимус, — солдат опустил обе руки, сжатые в кулаки и голову, развернувшись на пятках, побежал исполнять приказ. «Нужно запомнить этого Септимуса Помпо», — мне этот солдат понравился. А то, что его центурион допустил избиение солдат и сейчас на полном морозе стоит со своими гастатами, вместо того, что бы командовать — не понравилось: «Чувствую, проблемки с ним у меня возникнут».
Септимус передал мой приказ Мариусу и уже возвращался, при том бегом, а центурион все еще оставался на месте.
Он что-то сказал окружающим его легионерам, те заржали. Неторопливо, в сопровождении ухмыляющихся рож, он все же соизволил подойти.
Остановившись в метрах трех от коня, уставился в небо, словно не замечая меня.
Командовать таким отморозком — себя не любить. Я уверен, что, услышав любой приказ, Мариус начнет ломать комедию.
В школе я любил предмет «История древнего мира» и с удовольствием читал все, что попадалось в руки от учебника и хрестоматий до исторических романов. Помниться в армии Древнего Рима существовал широкий арсенал наказаний, но я в Этрурии. И пусть это государство очень похоже на Рим, такое поведение подчиненного позволяло сделать вывод о мягкости наказаний, если они вообще применяются.
Впрочем, возможно, что этот центурион как-то участвует в подставе. Наверное, я не зря занимался в школе Айкидо. Решение пришло практически сразу: коль он меня игнорирует, я буду делать то же самое!
— Всем построиться! Манипула идет в казарму! — я постарался не кричать, но отдал команду громко и с чувством.
И тут меня Маркус удивил. Быстро он сообразил, что если манипула начнет построение без его участия, то мне и дальше ничто не помешает обходиться без него. «Строится в колонну! Быстро!», — закричал Маркус и стал раздавать новобранцем пинки.
Я тут же делаю второй ход: «По прибытию в казарму, привести себя в порядок. Всем, кто нуждается в помощи врача (medicuscastrorum) позаботиться о скорейшем выздоровлении», — решив, что сейчас и так сделал все, что мог, я с места пустил коня в галоп, мечтая о куске мяса и термах (римские бани).
У городских ворот, стал расспрашивать стражника о термах. Он не понял меня. Значит, термы в Эртурии еще не строили. Пообщавшись с ним немного, я понял, что только в особняках богатых горожан могли быть оборудованы балинеи (бани). Я получил совет обратиться с пожеланием омыть тело к хозяину термополия (лат. Thermopolium, от греческого thermСs — «тёплый» и polИo «продавать»).
Узнав о расположении конюшен, я попрощался и поехал к ипподрому. Там при школе возниц (factio) обеспечивался уход и за лошадьми легиона за счет магистрата.
Без проблем, пристроив коня, я пошел в направлении казарм, по пути, с интересом разглядывая лавки. Дома в Клузии строились так, что на улицу выходила глухая стена. Лавки, хоть и не имели витрин, но за каменным прилавком суетились продавцы и приносили на показ нужный товар.
Уловив запах еды, я как пес, взявший след, поспешил к источнику.
По началу мне показалось, что в обычной лавке кто-то решил перекусить, но встроенные в каменный прилавок — печь большие чаны с супами и кашами, источающие аппетитный запах не вызывали сомнений — я набрел на термополий.
Коротышка — толстяк едва увидел меня, закричал: «Центурион! Не проходи мимо! Ты найдешь тут лучшую в Этрурии еду!», — я подошел к прилавку, агитатор перешел на шепот, — «Если молодой центурион желает рабыню, могу предложить комнату».
— Я хочу смыть пот и пыль, а потом поесть в комнате и не это, — я указал на содержимое чанов, а мясо и подай лучшее вино. — В какую цену может обойтись такое удовольствие, я понятия не имел, но положил на прилавок серебряную монету и грозно добавил, — Быстро!
Корчмарь спрятался за прилавком, мне только и осталось, что снять шлем и взъерошить мокрые от пота волосы. Волосатая лапа коротышки, вынырнув из под прилавка загребла монету.
Спустя мгновение показался довольный хозяин. Он дал мне увесистый мешок со сдачей, наверное, медной (за 1 серебряную монету в Этрурии перед римским владычеством давали приблизительно 120 единиц в меди) и пригласил во двор.
Чрезвычайно обрадованный ценой за предстоящее удовольствие, я воспользовался приглашением и, обойдя здание, оказался во внутреннем дворике.
Там без лишних разговоров попал в умелые руки дородной тетки. Она так ловко сняла с меня доспехи, а за ними и набедренную повязку, что протестовать стало неуместным. Присев на лавку, стал снимать калиги сам.
Чувствую, что-то прохладное растекается по моей спине и рукам. Попробовал пальцем, вроде оливковое масло.
Тетка оказалась немой, но очень сильной и настойчивой. Натерев меня маслом, уложила на лавку и стала разминать плечи и руки, потом спину и ноги. Мне понравилось так, что от приступа раcслабона потянуло в сон.
После массажа еще пол часа немая деревянной палочкой соскребала с меня масло и грязь. Потом пришел черед натирания каким-то мыльным раствором из миски (Лат. sapo — мыло, произошло от названия горы Сапо в древнем Риме, где совершались жертвоприношения богам. Животный жир, выделяющийся при сжигании жертвы, скапливался и смешивался с древесной золой костра. Полученная масса смывалась дождем в глинистый грунт берега реки Тибр, где жители стирали белье. Наблюдательность человека не упустила того факта, что благодаря этой смеси одежда отстирывалась гораздо легче). Мыло пахло розами и жасмином.
Смыв с меня пену, рабыня подала чистую повязку и принялась за стирку моей рубахи и штанов. Намотав на себя римские труселя, решил отблагодарить тетку за старания медяком.
Та монетку приняла с улыбкой и, спрятав за щеку, продолжила стирку.
Надев калиги, я решил спрятаться куда-нибудь от палящего солнца. Тут появился хозяин и пригласил войти в дом.
Маленькая комнатка, где мне накрыли столик, располагалась сразу за кухней, выходившей на улицу. Где спал сам хозяин и его рабы я так и не понял.
Увидев огромный кусок мяса на блюде, тут же позабыл обо всем на свете.
Утолив голод, прилично выпил вина. Хоть и старался разбавлять его водой, все одно — быстро захмелев, уснул.
Разбудила меня немая рабыня. Показав на выстиранную одежду и очищенные от пыли доспехи, стала размахивать руками — мол, давай, пора.