Разумеется, о разрушении подвала не могло быть и речи…
Самой большой сенсацией в репертуаре театра „Аист“ станет пьеса, которую пишет для детей Бранислав Нушич. Она будет называться „Путешествие внука Йованче Мицича вокруг света…“».
А через два дня Аги не стало. На столе его лежали наброски одного действия пьесы «Вошел черт в село». Уже написано было много страниц сатирического обозрения «Путешествие с того света». Ага хотел возродить своего Йованче Мицича, этого сербского Тартарена, и вернуть его в страну сербов, хорватов и словенцев. В раю мужчины играют в карты, женщины сплетничают.
Вызволив Йованче из рая, Нушич собирался провести его по всем кругам современного ада. Мицич должен был побывать на заседаниях акционерных обществ и скупщины, на футбольном матче и в театре, в тюрьме для политических, «Главняче», и на аэродроме…
И, наконец, на столе осталась недописанной сатира «Власть», которая обещала стать лучшей из пьес Бранислава Нушича.
Власть — его коронная тема. Власть дразнит воображение обывателей. Уже с первых страниц Ага рисует великолепные портреты людей, неожиданно оказавшихся причастными к власти. Правда, они всего лишь родственники и знакомые только что назначенного министра. Тесть министра, не свыкшийся еще с новым положением, ежедневно ходит в министерство, торчит в приемной и наслаждается властью, которой обладает его родственник, сидящий там, за дверью, в министерском кабинете.
Министр — ничтожество, но какие дела можно делать за его спиной! Можно брать взятки, распродавать страну иностранцам….
А чего стоит диалог, который Нушич набросал для третьего действия:
«— Я слышал, что у нас будет жандарм.
— Какой это еще жандарм?
— У калитки, чтобы нас охранять…
— От кого охранять?
— От народа.
— А что у нас общего с народом?
— Именно поэтому неплохо иметь ангела-хранителя».
В завершенном виде Ага оставил только первое действие.
Конец его таков. Два приятеля разговаривают о власти. Весь фокус в том, говорит один, чтобы уметь говорить с людьми свысока, с высоты своего положения. Он велит другому стать на скамеечку.
«— Ты смотришь поверх моей головы?
— Поверх.
— Правильно! Власть и должна смотреть не на народ, а поверх голов. Это тебе, так сказать, первая ступенька. А теперь поднимись на стул».
Так они добираются до стола. С этой высоты тот, кто внизу, кажется очень маленьким. А снизу почти не видно головы у стоящего на столе. «Поэтому народу и кажется, что власть безголовая».
«Я на высоте!» — звучит последняя реплика со стола.
Нушич написал слово «Занавес», и оно было последним в его жизни.
Можно сказать, что Ага умер с пером в руке.
Внезапно отказало все — сердце, легкие…
Семнадцатого января Ага окончательно перестал курить и слег. Он еще интересовался первой постановкой детского театра. Потом терял время от времени сознание. 19 января с утра ему было лучше.
Собрались родственники и друзья. Старшая сестра Аги, Анка Вукадинович, сухая, крепкая старушка, непрестанно повторяла:
— Отец наш был такой же худой и слабый, а все же дожил до девяноста шести лет.
Пришел книготорговец Райкович.
— Даринка, дай Райковичу стул, — сказал Ага.
Жена то и дело подносила больному пить.
— Даринка, я совсем ослаб. Почему такая слабость? — спрашивал Нушич.
Потом он попросил дочь прочесть, что пишут в газетах о загребской премьере «Покойника». Под чтение он затих, закрыл глаза и, казалось, заснул.
Около полудня Гита вышла из комнаты вся в слезах. Немного погодя врач взял Агу за руку. Пульса не было…
Из речей и статей, сказанных и написанных в первые дни после смерти Аги, можно составить целую книгу.
Казалось, с его смертью только и началось его бессмертие. Казалось, только теперь и друзья и враги поняли, что популярность его непреходяща. Левые в те дни окончательно отобрали его у правых, приняли в свои ряды. А сам Ага не мог свернуть ни влево, ни вправо с прямого пути на кладбище.
Похороны были очень пышными. Тысячи и тысячи белградцев со слезами на глазах прощались с человеком, который смешил их, радовал и заставлял задумываться на протяжении полувека.
И все же в день похорон родился еще десяток анекдотов о Нушиче.
— Даринка, а журналисты здесь? — будто бы спросил Ага перед смертью.
— Какие журналисты, Ага?
— Те, что досаждают мне каждый день. Все никак не дают умереть.
— Нет их, Ага.
— Ну, в таком случае я могу умереть спокойно. Открой окна!..
Синиша Паунович оправдывался, что он «по чистой случайности» оказался в тот день не у смертного одра Аги и упустил свою великую сенсацию.
ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО
В день отъезда из Белграда я пошел на кладбище, чтобы попрощаться с Браниславом Нушичем. Чистые дорожки между рядами могил были пустынны. Пирамидальный склеп смотрел на меня темным отверстием входа строго и печально.
Я стоял с обнаженной головой и думал о тебе, человек маленького роста и большой души. Я мысленно называл тебя Ага, что значит по-турецки «Отец». Я пытался представить себе, что и как бы ты ответил на сотни вопросов, которые накопились у меня к этому последнему дню. И понял, что ответа уже не получу ни от кого и никогда, потому что не найду равных тебе по находчивости и остроумию.
И ты уже никогда не узнаешь о том, что твои комедии в оккупированном Белграде были запрещены, и в то же время они составляли более половины репертуара партизанских театров. Ты, «развлекатель мещан», оказался в боевых условиях очень нужным и верным соратником. На спектакле «Хаджи Лойи» в Боснии сотни партизан устроили пальбу, заставив немецкие гарнизоны в ближайших городах с перепугу занять боевые позиции. Твой когда-то молодой друг Сташа Беложански рассказал мне, как он и другие югославские офицеры, оказавшись в первые дни войны в немецком плену, строчку за строчкой вспомнили твою «Подозрительную личность» и сыграли ее в бараке. А ныне реплики из твоих комедий так же вошли в повседневную речь югославов, как в нашу — реплики из «Горя от ума».
Ты никогда не узнаешь о спорах нынешних критиков, которые объясняют твой успех у народа тем, что ты:
революционер, так как «мотив власти есть основной мотив революции» (М. Хрибар-Ожегович),
представитель театра абсурда наряду с Ионеско и Беккетом, потому что тебя «зацепило неповторимое чувство абсурда как мощного источника смеха» (Й. Чирилов),
представитель антидрамы, потому что ты «по-бунтовщицки не признавал никаких поношенных традиционно-рутинерских прописей» (Б. Глишич), реалист,
надреалист,
ярко выраженный национальный писатель, интернациональный… и т. д. и т. п.
Так кто же ты есть, Ага? Неужели ты с разрушителем театра Сэмюелем Беккетом, который в дублинском Тринити-колледже начал с того, что поставил пародию на «Сида» Корнеля? Он тогда играл дона Диего и держал в руках колокольчик, которым издевательски звонил после каждой реплики, а однажды, совершенно пьяный, вышел на сцену на четвереньках. Последователи Беккета есть теперь всюду, они пытались читать тютчевское «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…», испуская дикие вопли, гримасничая, кувыркаясь, изгиляясь над дорогим нам обоим именем России.
Я стоял у пирамидального склепа и думал о человечности Нушича, о том, что он был созидателем, что никому не найти в его произведениях беккетовского «ничего не происходит, никто не приходит». Я думал о том, что разрушителям не удастся завербовать его в свои ряды. И я поклялся рассказать об Аге правду, чистую правду, ничего, кроме правды.
Я это сделал. И если меня обвинят в том, что я влюблен в тебя, Ага, и слишком пристрастен в своих суждениях, то я скажу, что это не самый большой грех, что я волен любить и ненавидеть кого хочу.
Прощай, Ага. Если эта книга даст хоть малейшее представление о прошлом Югославии и тем самым еще больше укрепит традиционную дружбу наших славянских народов, буду считать, что моя цель достигнута.
БИБЛИОГРАФИЯ
Документы из различных архивов Белграда, Приштины, Скопле, Битоля, Сараева. Цетинья.
Архив дочери Нушича — Гиты Предич-Нушич.
Неопубликованные воспоминания зятя Нушича, драматурга Миливое Предича.
Письма, заметки, хранящиеся у друзей и знакомых Нушича, а также их устные воспоминания.
Докторская диссертация профессора Драголюба Влатковича о творчестве молодого Нушича.
Многочисленные публикации о Нушиче и его эпохе на сербском, болгарском и других языках.
Мил пво ј Предић, Нушић у причама, кя. I, II, Београд, 1937.
Боян Ничев, Бранислав Нушич, София, 1962.
Велибор Глигорић, Бранислав Нушић, Београд, 1964.
Милан Ђоковић, Бранислав Нушић, Београд, 1964.
А. Хватов, Бранислав Нушич, М.—Л., 1964.
Бранислав Нушић (1864–1964), Зборник музеја позоришне уметности, Београд, 1965.
Bora Glisic, Nusic njim samim, Beograd, 1966.
Нушич Б., Сербские рассказы, Спб., 1903.
Нушич Б., Хаджи Лойя, Спб., 1912.
Нушич Б., Сын тринадцати отцов. — «Время», 1925. (Перевод романа «Дитя общины» с немецкого. Автором ошибочно указан вместо Нушича переводчик романа на немецкий язык.)
Нушич Б., Комедии, М., «Искусство», 1956.
Нушич Б., Избранное, М., Гослитиздат, 1956; изд. 2 — 1958.
Нушич Б., Юмористические рассказы, М., Гослитиздат, 1957.
Нушич Б., Одноактные комедии и сценки, М… «Искусство», 1959.
Нушич Б., Автобиография, М… Гослитиздат, 1959.
Нушич Б., Ослиная скамья (фельетоны, рассказы), М. — Л., изд-во «Художественная литература», 1964.
Нушич Б., Избранные сочинения в 4-х томах, Белград, «Нолит», 1968.