В госпиталях время появилось – не писать, а все обдумать, в том числе вспомнить булгаковское: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!»
Написал повесть Шорохов уже в Бахмуте, вернувшись из госпиталя. «Бранная слава» рождена в самом пекле войны, и если читать внимательно, то можно почувствовать запах этого пекла. В смысле интонации и писательских инструментов шороховская «Бранная слава» ближе к повести «Это мы, Господи», выстраданной Константином Воробьевым в разгар Великой Отечественной войны. Перед нами художественный слепок «нутра» новой войны с нацизмом, и кажется, именно в таких слепках живет дух: «Яша, ехавший наполовину высунувшись из люка, посмотрел направо и вздрогнул – около одного из последних домов села, на пригорке, стоял старик. Длинная тень от него протянулась в сторону дороги. Старик стоял неподвижно и отдавал честь проходившей мимо колонне. – Это Донбасс! – до мурашек по спине осознал тогда для себя Яша. И не он один».
Это снова мы, Господи!
Война в «Бранной славе» переплетается с жизнью в легкомысленной Москве, в которой со времен «Мастера и Маргариты» совершенно ничего не изменилось: Акимов бежит отсюда на Волгу, берет круиз, и там, на теплоходе, встречает свою Маргариту – телевизионного редактора из Мариуполя, чьи родители погибли при штурме города. Дальше Бахмут, Угледар и Луганск рифмуются с Костромой, Ярославлем, Мышкиным – у русских в этой географии все «права на первородство».
Закончится повесть в Мариуполе, здесь Мастер и Маргарита образца 2023 года от Рождества Христова ищут надежду на фоне восстающих из тлена кварталов, где «город из своего покорёженного, опалённого нутра, из закопчённых поломанных рёбер – выталкивает наружу новую, неубиваемую жизнь!».
Повторим: «новую, неубиваемую жизнь!»
Алексей Шорохов, будучи настоящим русским писателем, говорит словами, от которых не коробит.
Максим Васюнов
О себе
Родился в городе Орле в 1973 году. Предки – донские казаки и вятские крестьяне. Первые присоединяли к России Сибирь, Дальний Восток и Среднюю Азию, защищали Веру, Царя и Отечество, вторые – охотились в непролазных вятских лесах и возделывали землю.
Мой родной дед – Флегонт Анфилович Шорохов охранял последнего русского царя, служил в лейб-гвардии Семёновском полку, заслужил Георгиевскую медаль за храбрость в Первой мировой войне.
Мой отец, Алексей Флегонтович Шорохов, ветеран Второй мировой войны (закончил её в Румынии).
После революции 1917 года и Гражданской войны (дед-казак воевал на стороне красных, его братья – на стороне белых) весь уклад русской жизни нарушился, сословия перемешались, и я родился не на Дону и не на Вятке, а в верховьях Оки – в Орле, городе славном своими литературными традициями. Неудивительно, что первые стихи были написаны в шесть лет, первые публикации – в пятнадцать лет.
В 1990 году поступил на филологическое отделение Орловского педагогического института, затем – Литературный институт имени А.М. Горького в Москве и аспирантура при нём.
Член Союза писателей России с 2001 года. С 2004 года – секретарь Союза писателей России. Главный редактор интернет-портала «РФ Хистори» и заместитель главного редактора журнала «Отечественные записки».
Книги, вышедшие в течение последних тридцати лет, переведены на многие европейские языки, изучаются в университетах США, Сербии и Болгарии.
Лауреат всероссийских и международных премий.
В качестве поэта и военного корреспондента ездил на Донбасс с 2015 года, выступал перед бойцами НМ ЛДНР, в библиотеках и вузах республик.
С началом СВО география и количество поездок на фронт увеличились, являюсь организатором и участником волонтёрского проекта «“Буханка” для Донбасса», в рамках которого приобретаются и отправляются на фронт машины повышенной проходимости со снаряжением для бойцов ВС РФ.
Член Сенаторского клуба Совета Федерации РФ.
С января 2023 года пошёл воевать добровольцем в отряд специального назначения «Вихрь» Георгиевской разведывательно-штурмовой бригады Союза добровольцев Донбасса.
В июле 2023 года был ранен в боях под Бахмутом.
Награждён медалями Министерства обороны и Министерства культуры РФ.
ЖирафРассказ
Светлой памяти Володи Браги, позывной «Скиф»
Его привезли на Кинбурнскую косу перед самой войной. До него в маленьком импровизированном зоопарке Кинбурнского лесничества, что построили на краю леса, между Васильевкой и Покровским, жили только местные звери и птицы: фазаны, косули, волчок, семейство кабанов…
Из экзотики были только павлины и верблюд. Позже добавилась пума.
И вдруг – жираф.
Дикарей-палаточников эти хвостатые и клыкастые достопримечательности не интересовали, они жили на побережье, и со зверьём крупнее и страшнее комаров сталкивались редко.
А вот для экскурсий из Очакова, приплывавших на катере – зоопарк стал изюминкой Косы. А изюминкой изюминки – жираф.
Он и вправду был удивительный – высокий, задумчивый, когда шёл по вольеру – из-за забора казалось, будто он плыл. Будто коричневый парус с накинутой на него сеткой оснастки колыхало обессилевшим сухим жарким ветром, невесть как добравшимся сюда из саванны.
А ресницы! А удивительные женские глаза за этими длинными ресницами! Всегда немного грустные, откуда-то из своего заоблачного далека смотрящие вниз, на тебя.
Не помню, кто сказал: «Бог точно есть, иначе откуда бы среди гиен, обезьян и крокодилов появился жираф?» Такое признание в любви ко Творцу дорогого стоит.
Летом двадцать второго года боевые действия на бывшей Украине докатились и до Кинбурнской косы – она нависала над Очаковым и Николаевым, к тому же – запирала устье Днепра и была стратегически очень важна для российской армии.
Зачищать Косу отправили отряд специального назначения «Вихрь» с казачьими добровольческими частями из бригады «Дон» и Росгвардией.
Это удалось без ожесточённых боестолкновений и потерь, за исключением нескольких подрывов на минах.
Понимая, что без сухопутного коридора Косу не удержать, хохол не упирался, и остатки своих подразделений эвакуировал на украинский берег Днепровского лимана.
А вот дальше началась позиционная война, с безжалостной артой, зажигательными снарядами и вездесущими дронами.
И первое, что нацисты сделали, когда наши закрепились и окопались на Косе – размолотили артой зоопарк в Кинбурнском лесничестве, а затем, осенью двадцать второго, по принципу «так не доставайся же ты никому», зажигалками запалили ещё и леса в своём бывшем «біосферним заповіднике».
Русским бойцам этим они особо не навредили, а вот обезумевшие табуны диких лошадей и коров, носившиеся ночами на фоне пылающих лесных массивов – запомнились тогда всем, и солдатам, и местным жителям, надолго!
К одному из таких табунов и пристал жираф.
Как он перезимовал, Бог его знает, зимы здесь, на самом юге Новороссии тёплые, снег если и выпадает, то ненадолго. Травы вдоволь.
Но всё равно – не Африка.
Однако перезимовал.
Может, возле горячих сернистых озёр отогревался, их на Косе хватает.
По весне, среди загоравшихся потихоньку алым пламенем маков, бойцы его ещё видели пару раз, всё так же скакавшего с дикими лошадями, возвышаясь над табуном, как сигнальная вышка с наброшенной на неё светло-коричневой маскировочной сетью..
А потом исчез…
Лиля приехала в отряд из Москвы. На должность санинструктора.
Ей было уже за тридцать, но комфортная столичная жизнь не спешила избавить её от иллюзий. Она считала себя православной, верила в героизм и приехала спасать бойцов, раненых на поле боя.
Может быть (и даже наверняка), были и другие мотивы (Лиля была не замужем), но в них она не признавалась даже сама себе.
Верующая она была по-новомосковски. То есть с комфортом.
Это когда в воскресенье из чистенького храма выходят чистенькие прихожанки в необыкновенном душевном волнении, близком к эйфории, после сладкозвучной проповеди молодого батюшки, выпускника духовной академии, проповеди обильной цитатами из святых отец и яркими риторическими фигурами и образами.
Выходят с переполняющим душу чувством чего-нибудь совершить. Об этом чувстве лучше всех осведомлены профессиональные нищие, потому что именно в такие моменты они стараются караулить поблизости, не приставая, не клянча, – а в смиренной покинутости и безгласности пребывая в ожидании чуда и благодати.
Чудеса, как правило, в этот час на них обильно низвергаются в виде нерядовых пожертвований и милостыни.
Благодати экзальтированным прихожанкам ещё порой хватает и на домашних, но к вечеру это проходит.
И если не в ту же ночь, то уже точно со следующего утра начинает заполняться новыми грехами манускрипт, исписанный убористым женским почерком для следующей исповеди.
В таком благодушествовании и благорастворении воздухов нет, наверное, ничего плохого.
Кроме одного, войны.
Которая всегда идёт по пятам такого благодушествования.
И Лиля, попав на неё, поначалу выглядела диковинным животным.
Длинные загнутые кверху ресницы и нескладная высокая фигура определили позывной нового санинструктора.
Так на Кинбурнской косе по весне появился ещё один «жираф».
Честно говоря, в её медицинских талантах наш начмед усомнился довольно быстро и, будь его воля распростился бы с Лилей уже через несколько недель её пребывания на передовой.
Сам он тоже, кстати, был москвичом, но на Донбассе гуманитарил с четырнадцатого года, и после нескольких месяцев «скорой помощи» в Горловке, после детей, заваленных украинскими снарядами в подвалах, и окровавленной ежедневности той восьмилетней войны – необязательная московская жизнь с широко распахнутыми глазами и восторгами его коробила. А именно такой и с таким настроением Лиля приехала на фронт.