Над пожарищем, как стервятники, кружили два вражеских дрона, снимая результаты своей человекоубийственной работы. У них могли быть и сбросы.
Проскочив Геройское, военмеды облегчённо вздохнули. Казалось, что всё позади.
Лиля наложила турникет одному раненому, у которого была пробита нога в районе бедра и большая кровопотеря. Перебинтовала голову второму. Ожоги не трогала. Обоим через камуфляж вколола промедол.
– Вот и спасаем ребяток… – наконец-то подумала она, до этого думать было некогда. – Значит, всё это было не зря.
И тут же чуть не завалилась на раненого.
– Сука! – Добрый, оглядываясь, вдавил газ до упора, и «буханка» загнанно рванулась вверх и в сторону.
Уже виднелись домики на окраине Рыбальче.
Водитель снова оглянулся, тогда уже и Лиля посмотрела туда, куда смотрел Добрый.
Сверкая маленькими лопастями на огромной скорости к ним приближалась серая, всё нарастающая точка. Она немного вихлялась из стороны в сторону – то ли повторяя изгибы дороги, то ли просто потому, что удержать равновесие на такой скорости было трудно.
Широко раскрытыми глазами Лиля ещё успела увидеть все четыре работающие одновременно мотора по краям маленького хищного тельца, под которым был привязан жёлтым скотчем какой-то острый конус.
После чего её обожгла вспышка, она куда-то покатилась, ударяясь головой и всем телом о сиденья, крышу, ящики в салоне машины, и всё погасло.
… – Девочка моя, как ты? – над нею стоял Седой, и сжимал её голову в своих руках. Она видела только наплывающее любимое лицо, чувствовала его сильные ладони – и всё.
Ни себя, ни своих рук, ни своих ног она не ощущала. Боль и тяжесть поломанного тела придут потом. А пока она просто плыла, поддерживаемая руками командира.
– Ну что, ожог правой руки – наверно, она закрылась ею от взрыва, множественные ушибы ног, скорее всего – перелом нескольких рёбер. Ну и сотрясение, думаю, – подытожил начмед отряда с позывным «Небо».
– А в целом? – спросил командир, поворачиваясь к нему.
– В целом, два двести и два триста. Жаль Доброго, всё-таки успел вывернуть «буханку» в последний момент. Коптер врезался в дорогу, а не в машину. Ну и второму раненому повезло, Жираф ему хорошо турникет поставила. Будет жить. А первый всё…
– Ещё раз скажи, что у нас?
– Да говорю же тебе: два двести и два триста!
– Три триста! – поправил Седой и наклонился над Лилей.
– Всё у нас с вами, дорогие мои трёхсотые, теперь будет хорошо! Держитесь! – и поцеловал Лилю в живот.
Небо, ничего не понимая, хлопал глазами, но переспрашивать не рискнул.
Херсонская область – ЛНР,
октябрь 2023 г.
По ту сторону глиныРассказ
Всѧ҄ и҆́дѹтъ во є҆ди́но мѣ́сто:
всѧ҄ бы́ша ѿ пе́рсти и҆ всѧ҄ въ пе́рсть возвраща́ютсѧ[1].
Узбека не могли достать уже второй месяц.
Ждали, пока пойдёт дождь. Или снег. Или вообще что-то такое пойдёт, что не смогут летать эти чёртовы дроны!
РЭБа не ждали.
Где-то он был, работал, но только не у нас.
Коптеры хохлов ходили по головам, заглядывали в блиндажи и даже гонялись за одинокими мотоциклистами, рискнувшими ехать вблизи ЛБСа днём.
Единственное ПВО, которое мы видели, – это была «шилка», ровесница самых старых из доброволов. Она бодро взрёвывала, рывками ездила по Кодеме и поливала бездонное небо железом из ДШК.
Иногда работала ночью, по теплаку.
Тогда сидевшим на «ноле» казалось, что хохол зашёл в тыл и там его встречают из крупнокалиберного.
Это, конечно, нервировало.
Но стоявший справа дивизион «дэ двадцатых» работал не смолкая, работал, судя по всему, неплохо, потому что время от времени обозлённый хохол накидывал по нашей арте из ствольной и реактивной, но достать не могли.
Головастый комарт поставил свои гаубицы за крутым отвалом глиняного карьера, поэтому всё, что летело по прямой или настильной его не брало. А миномётам было далеко. «Хаймерса» в тот момент тоже на нашем участке фронта не нашлось, а то б, конечно, не пожалели.
Работающая своя арта ободряла пехоту, но вот вражеским «птичкам» ничем помешать не могла.
Ходили и днём и ночью.
Подступиться к двухсотым было невозможно.
Ночью следили через теплаки, любые шевеления наших давили артой и сбросами, особенно усердствовала крупнокалиберная летающая нечисть со стодвадцатыми минами. «Баба Яга» нацистов ночь за ночью летала над нашим «нолём» в поисках техники и арты.
И Узбек лежал уже очень долго.
Говорить «тело» или «двухсотый» о нём не могли.
Пока он был там – он был как живой.
Хотя в батальоне уже знали, что его задвухсотило.
Главное, что не его очередь была идти на передовой НП. Хотели вообще «кашников» послать, бывшие зэки были ребята надёжные, наш командир их хорошо обстрелял на полигоне (что вообще-то с «кашниками» бывало, прямо скажем, не часто, многие кадровые относились к ним, как к мясу, и гнали «шторма Z» в самое пекло неподготовленными).
В общем, зэки понимали, что нужно искупать, и шли в горячее спокойно и убеждённо. Статьи почти у всех были тяжёлые, а что у этих спокойных на вид мужчин творилось в душе, попробуй пойми.
Но Узбек вызвался сам.
Хотя какой Узбек! Чистокровный русак, девяностые провёл в бывшей Узбекской ССР, вот и всё узбечество. Но позывной прилип, он и не возражал.
– Давайте, я хоть голову принесу! – в сердцах сказал Минор, когда очередная группа разведчиков вернулась ни с чем. – Голова и так уже еле держится! Отправим в госпиталь в Ростов, на экспертизу ДНК.
Ну что за дела? Второй месяц пошёл, а Узбек всё БВП! – старшине никто не возражал, но командир посмотрел так, что всем стало понятно: по частям бойца возвращать не будем.
Сказать, что разведгруппа вернулась ни с чем – не совсем правильно. Нахватались осколков на полпути к бывшему НП.
Едва разведосы выдвинулись за двухсотыми, со стороны укропов выкатился танчик и отработал по ним. Три раза.
Слава Богу, что не напрямую, наводили по «птичке». Первые два совсем далеко, а вот третьим почти накрыл.
Обратно уже тащили одного контуженного, двух ещё посекло осколками, но не сильно. В мягкие ткани.
Начмеда, увязавшегося с разведкой – в совсем мягкие. Он ещё месяц потом сидеть не мог и на совещаниях у командира стоял столбиком.
Телевизионщикам, приехавшим в батальон снимать кино про наших медиков, он, помолчав, скажет: «Посекло конечности».
Если вдуматься – так оно и есть…
– На нём уже два, а то и три слоя хохлов! – будто оправдываясь рассказывал Варан, командир разведгруппы. – Мы метров на сто в этот раз подошли.
«Казбек», передовой НП батальона перед железкой, хохол отжал, но закрепиться не успел.
Там его накосили особенно много.
Накаты украинской пехоты под Бахмутом были как-то особенно бессмысленны и безжалостны в первую очередь по отношению к своим.
Это мы после узнаем, что за ними стояли баты «Айдара» и «Азова».
Получается как заградотряды.
Стоявшие против нас две бригады теробороны к исходу лета только и были способны, что стоять.
Да и то только потому, что у нас сил наступать не было.
Враг ещё несколько раз пытался зайти на «Казбек», но безуспешно.
А когда они вышли за железку выше наших позиций, батальону пришлось откатиться на восемьсот метров. НП так и остался ничейным.
Двухсотых не могли забрать ни мы, ни они.
Кроме Узбека, там оставалось ещё двое наших, «кашников».
Хотя и сам Узбек был из «кашников», правда, уже бывший.
Потому что, когда заслужил своё УДО в мясорубке под Бахмутом в июле 2023 года, остался на контракт.
Так и сказал: «до Победы».
Так и сказал.
Анна Михайловна после семидесяти стала глохнуть, в последние года полтора как-то особенно быстро.
Врач в районной поликлинике только плечами пожал:
– Что Вы хотите, дорогая? Загляните в свой паспорт, всё согласно возрасту.
Сказал по-доброму, но Анне Михайловне стало совсем грустно.
В последнее время стена между ней и миром стала ещё прочнее и молчаливее. Особенно остро она почувствовала, что отошла от людей – после посадки сына.
До этого очуждение было не так заметно, но всё к тому шло: смерть мужа, потом – многих общих друзей, родственников.
Такое ощущение, что так и задумано, чтобы к старости человек оставался один, как в младенчестве. С тою лишь разницей, что маленький человек радостно надувает розовые пузыри и сам верит в них, а в старости – с грустью смотрит, как они лопаются.
Но должно же что-то оставаться, что не лопается?
Собственно, ради чего и было всё это?
Анна Михайловна поняла, что для неё это – сын и Бог.
И воспоминания.
В общении со всеми ними глухота не мешала.
Особенно с Богом.
Как и все в её поколении, она пришла в церковь в 90‑е. То есть была тайно крещена бабушкой в конце сороковых, но после этого пятьдесят лет достаточно бодро строила развитой социализм.
Вообще-то Анна Михайловна строила своё семейное благополучие и работала, но как-то так незаметно получалось, что вместе с этим строился и развитой социализм.
И надо сказать, неплохо строился. Потому что девочка из учительской семьи, выросшая в служебном одноэтажном деревянном доме на две семьи в маленьком зауральском городишке, сначала закончила институт, потом вышла замуж, как молодые специалисты они сразу же получили с мужем двухкомнатную квартиру в областном центре и стали жить.
Всё это без каких-либо сверхусилий. Они просто работали и делали то, что умели. И делали это хорошо.