Я обалдел.
– Мясом – страусов?
– Надо же им что-то кроме пшённой каши есть!
– Пшённой каши? – совсем смутился я. – Они разве в природе кашу едят?
Тетерина услышала разговор. Слух у неё, вопреки фамилии, был острейший.
– Не знаю, как в природе, а у нас чё дадут, то и жрут. Понял?
– Понял он, понял, – лениво ответил Сергей.
Тетерина свалила нарезанное мясо в кривую кастрюлю, взяла её в руки и подошла ко мне.
– Ты смотри у меня! – Тетерина неожиданно сильно ткнула в меня кастрюлей.
Грудь моя слиплась со спиной. С минуту я пытался вздохнуть, но у меня ничего не получалось. Наконец воздух со свистом ворвался в лёгкие. Я бухнулся на табуретку.
Тем временем Тетерина скрылась в левом крыле, где был проход к страусам.
Сергей посмотрел ей вслед.
– Вот ёлка зелёная!
Он подошёл ко мне и похлопал по спине.
– Не обращай внимания.
Но я не понимал, как можно не обращать внимания на то, что тебя тычут кастрюлями.
Тем временем другие работники успели приготовить в гигантском тазу мешанку для уток-лебедей и разойтись по клеткам. В зоопарке наступил час кормления. Это единственное время, когда здесь царит тишина. Жевать и клевать животные умеют почти бесшумно.
Сергей поднял таз и высыпал остатки мешанки в ведро, где было написано «Пруд».
Мешанки оказалось много. Она горкой выглядывала из ведра. Сергей подошел ко мне.
– Ну как, брат-юннат, жив?
– Вроде бы.
– Тогда бери ведро!
От тяжести плечи мои распрямились, лёгкие расправились. Дышать стало легче.
– Куда идём?
Сергей огляделся, будто вспоминая, что мы должны сделать.
– Идём на пруд! Уток кормить.
Мы пересекли дворик с ванной и пошли между посетителями. Некоторые люди замечали ведро с надписью «Пруд», и на их лицах появлялось любопытство.
Дорога между клетками пролегала по склону. Увлекаемый ведром, я с трудом удерживался от того, чтобы побежать вниз. Наконец мы остановились у водной глади, блестевшей за невысоким чёрным забором.
– Понимаешь, – Сергей отворил калитку, – Тетерина – обычный человек. Таких в зоопарке большинство. Она раньше на фабрике фартуки шила, поэтому и работает, как рабочий на заводе. Без души. Оттарабанит своё и домой. А ведь, чтоб с животными работать – душа нужна!
Мы зашли в калитку.
– Нужно постоянно быть рядом с животными: наблюдать, как они принимают пищу, заносить в дневник особенности их поведения.
Я решил завтра же завести дневник, чтобы заносить туда наблюдения за животными.
– Если подходить к делу серьёзно, то в зоопарке нужно работать без выходных и даже круглые сутки! Только тогда можно увидеть, чего животным не хватает!
Я тут же захотел подойти к делу серьёзно и стал думать, что скажет мама, если я буду пропадать в зоопарке круглые сутки.
Неожиданно водная поверхность передо мной разделилась надвое. Одна половина была круглой и лежала у ног, другая имела прямоугольную форму и находилась на возвышенности. Хотя водоёмов было два, их в зоопарке объединяли общим словом «Пруд».
Между верхним бассейном и нижним прудом находился сложенный из камней водопад, откуда никакая вода, однако, не падала. Вместо воды с него свешивались бурые палки, падали скрюченные кулачки прошлогодних листьев. Правильной работе системы мешал затор. Видимо, водопад давно не чистили.
По берегу нижнего пруда двигалась толпа уток разных цветов и форм. Двигалась она так ловко, что умудрялась не выходить за пределы клочка земли, центр которого обозначала огромная кормушка. Это утиное сборище было похоже на разноцветные стёклышки калейдоскопа, которые то и дело складывались в новые узоры. Но если для получения калейдоскопического орнамента нужно вертеть трубу, то для создания новых утиных узоров никаких посторонних сил не требовалось. Птицами двигал голод.
Недолго думая, Сергей взял у меня ведро и опрокинул в кормушку.
Утки, едва не сбив нас, хлынули к мешанке. С удивлением я услышал, как они рычат друг на друга, хватая зёрна и тёртые овощи. На дороге у таких уток стоять не следовало!
– Смотри! – Сергей ткнул пальцем в середину нижнего водоёма.
Там, на водяной ряби от лёгкого ветра, колебался большущий поплавок, верхушку которого украшали длинные чёрные перья. Он то откланялся влево, то забирал вправо. Казалось, что рыба в глубине трогает крючок, привязанный к странному поплавку.
Неожиданно поплавок перевернулся, и я увидел голову с потрясающе красным клювом. В центре клюва вздувалась огромная шишка, похожая на помидор.
– Пампасный нырок, – объяснил Сергей.
Обойдя скалящихся друг на друга уток, мы стали подниматься по склону, заросшему невысоким густым ивняком.
Рыжее солнце и голубое небо остались над нижней частью Пруда. Своды над нами были зелёными. Деревья шевелили над головами узкими длинными листьями. Деревья будто хотели что-то нам рассказать, но вместо слов выходил только негромкий шелест.
По склону мы вышли на другую сторону зарослей, где снова открылись солнце и небо. Показались лёгкие, как тополиный пух, облака.
Под солнцем матово блестела квадратная кормушка. Чуть левее располагался верхний водоём – бассейн. Абсолютно гладкая поверхность воды сверкала, как металлическая крышка. В центре торчала изогнутая ручка. Это был чёрный лебедь-шипун. Как бы подтверждая свое видовое название, он зашипел, вздыбил перья на крыльях и направился к нам.
Сергей ловким движением вывалил в кормушку остатки мешанки и перемахнул через ограду. Он вроде бы даже немного повисел над ней и лишь спустя несколько мгновений опустился на дорожку для посетителей.
Тем временем лебедь приблизился настолько, что я различил его клюв, смахивающий на широкий красный нож, и багровые от ярости глаза.
Я хотел понаблюдать за тем, как водоплавающее будет производить своё кормление, а потом записать увиденное в дневник. Но изогнутая вопросом лебединая шея будто бы спрашивала: «Тебе что, больше всех надо?»
Поэтому я тоже решил прыгнуть через забор и понаблюдать оттуда. Но Сергей уже бежал к отделу, потрясая пустым ведром.
– Разве мы не будем смотреть, как птицы едят?
– Еще чего! – отмахнулся Сергей. – И так сожрут!
10 клетка
Когда мы вернулись во дворик с ванной, кормление животных закончилось. Работники домывали вёдра, прибирались на кухне. Узбечка Гульнора откручивала от маленького расшатанного стола мясорубку.
Сергей вопросительно оглядел дворик и впился зубами в усы.
– Где корм для мускусных уток? Когда я уходил, тазик стоял на столе!
Тазика действительно не было. Зато я хорошо видел возмущённых мускусных уток. Их главарь Вахлак со звоном грыз пустую кормушку.
– Безобразие! Утки же голодные!
Не ограничившись порчей усов, Сергей взъерошил волосы.
Конечно, он мог сделать упрощённую мешанку. Для этого достаточно три раза зачерпнуть совком из разных отделений ларя. Но, во-первых, Сергей не любил делать два раза одно и то же. А во-вторых, понимал, что, если он не обратит внимания на пропажу и сделает новую мешанку, тазики, возможно, будут пропадать и впредь.
– Гульнора Сабировна!
Узбечка наконец отвинтила мясорубку и в неё дунула. В воздухе повисло желтоватое облако перемолотого корма.
– Так нельзя относиться к животным! Вы меня понимаете?
– Понимаем, – Гульнора вынула из мясорубки винт и поглядела сквозь неё на Сергея. – Твой мешанка под столом. Он мне молотить мешала.
Сергей недоверчиво заглянул под стол. Там и правда стоял тазик с кормом.
Другой бы извинился, сказал: «Кечерасиз, Гуль-опа!» Да не таков был мой шеф.
– Специально спрятала! – проворчал он. – Чтобы нервы потрепать!
Сергей повернулся ко мне.
– Знает, что за животных переживаю, вот и прячет!
Он сел на крыльцо. Видимо, нервы у него и вправду никуда не годились. Сергей даже схватился правой рукой за сердце. Левой он указал на уток и тяжело выдохнул:
– Накорми!
Я взял тазик с кормом и направился через анфиладу клеток. Во мне теплилась надежда, что мешанка в моих руках сделает Вахлака более приветливым. Но не тут-то было. От голода он стал ещё злее. Вахлак рвался ко мне, наваливаясь на сетку мощной грудью и злобно кусая металл.
Спасти меня могла только скорость. Я выдохнул и влетел в дверь.
От удивления Вахлак поднял хохол так, что тот заслонил глаза.
Пока утиный главарь тужился понять, что происходит, я опрокинул мешанку в кормушку и «очистил помещение».
Остальные утки, видимо, меня просто не заметили. Зато внезапно появившийся корм их напугал. С кряканьем они забились в дальний угол и полезли друг другу на головы.
На обратном пути я чуть не врезался в Сашку-секретаря, который вылез из зимника. Ужасно вскрикнув и хлопнув крыльями, он развернулся на одной ноге и снова исчез в доме. Оттуда он стал громко ругаться.
Когда я добрался до крыльца дома, мои нервы натянулись так, что на них можно было играть, как на арфе. Тяжело вздохнув, я сел возле Сергея.
Сквозь сетку я видел, как из зимника появилась голова с гусиными перьями за ушами. Она, видимо, раздумывала, можно ли телу позволить выйти или лучше поберечь его в зимнике?
Судя по всему, голова склонялась к последнему. Вдруг она возмущённо заверещала, и непослушное тело вытолкало её наружу. Своих мозгов у него не было, а к чужим тело не прислушивалось. Высоко поднимая жёлтые ноги, оно стало носиться по клетке и по-глупому хлопать крыльями. Голова гневно трясла гусиными перьями и убеждала тело прекратить безобразие. Про таких, как Сашка, говорят, что они живут без царя в голове. У Сашки царь был в ногах.
Вдруг меня больно ударили. Я вскрикнул не хуже Сашки и повернулся. Позади покачивалась огромных размеров поварёшка. Над нею чернел гигантский закопчённый казан, а выше, как некая ещё не открытая планета, окутанная облаками розовой пудры, тускло светилось широкое лицо Тетериной. В атмосфере этого газового гиганта бушевала гроза.