— Можно, — разрешил Кроликов. — Но, во-первых, через час, во-вторых, со своей бутылкой. У нас большая редакция.
Таким вот образом началось наше вживание в коллектив газеты, некоторые его называли вливанием.
На летучку, которая проходила по понедельникам, Петров пригласил меня и Кроликова.
— Нужно знать требования руководства, — сказал он. — Вы хоть и чужаки, но свои. В газете за все отвечает главный.
— Даже за Белоруссию? — спросил Кроликов.
— А как же! — удивился Петров. — Мы ведь Союзное государство.
Никто из нас не знал, что оно собой представляет, но на бумаге оно существовало. А может, и не на бумаге.
— Деньги, во всяком случае, нам выделяют, — сказал Петров.
— И немалые! — поднял вверх указательный палец Кроликов.
У них с Петровым привычка поднимать вверх указательный палец была общая. У меня ее не было.
— Приобретешь, — усмехнулся Петров. — Посидишь с нами годик-другой и начнешь. Дурной пример заразителен.
Я это хорошо знал по работе на телевидении и в издательстве. И там, и там я легко приспосабливался к неписаным правилам, выработанным за долгие годы. Во-первых, нельзя было заводить романы с сотрудницами. Во-вторых, надо было безотрывно смотреть в рот начальству. Последнее, надо сказать, давалось мне с трудом.
— Поэтому ты и не сделал нормальной карьеры, — сказал Саша Максимов, с которым мы изредка встречались в издательстве. — Смотрел бы в рот — уже был бы богатеньким.
— Богатство зависит не от этого, — вздохнул я. — Происхождение у нас не то.
2
На первой же летучке я узнал, что в редакции действуют те же правила, что и в армии. Пункт первый: начальство всегда право. Пункт второй: если начальство не право, смотри пункт первый.
— А ты как думал? — спросил Петров, когда мы с ним остались наедине. — Союз писателей был в стране вторым генеральным штабом.
Отчего-то он любил остаться со мной один на один. Неужели писательское прошлое памятнее журналистского?
— Конечно, — кивнул Петров. — Вспоминаешь прежние времена?
Я вздохнул. Хорошие были времена. Мы вот с Михаилом в конце сентября отбывали в Пицунду. Компании, правда, у нас были разные. Но пляж один.
— Сейчас надо переключаться на другие курорты, — сказал Петров. — Нам Испания нравится.
Он сказал — «нам». Стало быть, Испанию выбрала Татьяна. Интересно, почему?
— Там климат хороший, — посмотрел в окно Петров. — Я имею в виду Каталонию. Был в Барселоне?
— Не был, — тоже вздохнул я.
— Про нее стишок есть: «Коста-Брава — русских орава». А ты, значит, в Беловежскую Пущу?
— Не я, Кроликов.
— Он же писать не умеет.
Да, здешнее начальство действительно все знает. Я вот о способностях Кроликова не осведомлен.
— Ничего, один раз съездит, убедится, что это не царское дело, и отправит тебя.
— Куда? — не понял я.
— В командировку, — пожал плечами Петров. — Деньги ведь отрабатывать надо. Вместе с темой. Короче, скоро сам во всем разберешься.
Петров как в воду глядел. Кроликов съездил в командировку, показал фотографию, на которой он сидел в санях с какой-то барышней, и в следующую командировку отправил меня.
— Самогон там больно крепкий, — объяснил он Тамаре.
— Сколько градусов?
— Больше пятидесяти. А мне крепкие напитки противопоказаны. Мы пошли в местное сельпо за вином. «Нету», — говорит продавщица. «А водка?» — «Ёсть-ёсть-ёсть!»
Кроликову было приятно корчить из себя знатока белорусского языка. А вот самогон, чувствовалось, ему действительно не пошел. Но это и понятно. Хорошему самогону нужна хорошая закуска. Впрочем, как и хорошая компания.
— Что это за барышня с тобой в санях? — спросил я.
— Журналистка, — ответил Алексей. — Откуда-то из Сибири. Ей, между прочим, самогон понравился.
— А вы? — спросила Тамара.
Я заметил, что ей нравились разговоры о санях и выпивке.
— При чем здесь я? — удивился Кроликов. — Нас в сани тамошнее начальство посадило.
— Зачем? — поинтересовался я.
— Об этом их надо спрашивать, — крякнул Кроликов. — Садитесь, говорят, в сани, поедем на экскурсию в Пущу.
— В Беловежскую? — перебила его Тамара.
— В какую же еще? Выдали нам тулупы...
— Кожухи, — сказал я.
Мы с Тамарой перебивали Алексея строго по очереди. Ему это не нравилось.
— Да, кожухи, — взглянул он сначала на Тамару, потом на меня. — Рассказывать дальше?
— Конечно, — фыркнула Тамара.
Ей тоже определенно что-то не нравилось. Спокойствие сохранял один я.
— Да, привозят нас на поляну, а там под елкой стол с бутылками. И на всех бутылках написано: «Минеральная».
— Самогон! — догадалась Тамара.
— Мы выпили по стаканчику, по второму, и дальше можно было только на санях.
— Почему? — удивился я.
— Ноги не шли! — тоже удивился Алексей. — Там нас и сфотографировали.
— Как ее звали?
В этот раз я перебил Алексея без очереди.
— Кажется, Люда, — пожал плечами Кроликов. — Разве в этом дело? Вина в сельпо не было.
— Зато была водка, — сказала Тамара.
«Повторы ей не нравятся, — догадался я. — Точно так же, как самогон Кроликову. А на фото в санях они действительно пьяные».
— В следующий раз в командировку поедешь ты, — поставил меня на место шеф-редактор. Именно так теперь называлась его должность.
— А материал? — подняла голову, как встревоженная кобра, Тамара.
— Какой материал?
— О поездке.
— Я заказал, — после небольшой паузы ответил Кроликов. — Скоро пришлют.
— Людмиле? — спросил я.
Мне не ответили ни он, ни Тамара. Устали, наверное.
3
— Тебе не кажется, что нужно провести оптимизацию редакторского коллектива? — спросил меня Кроликов, когда я в понедельник пришел на работу.
— Оптимизацию? — не понял я.
— Ну да. Определенно у нас в редакции есть лишние.
— Я? Или Тамара?
— Не говори глупостей. Скажи, вот зачем нам Козловский? Точнее, его должность?
— Писать о театре, — предположил я.
— Да он в нем был лет пять назад! Компьютерщики в театры не ходят.
— Но ведь говорит о нем?
— Мало ли о чем мы говорим. Я, например, чаще всего рассказываю Вовкины истории.
— Психические? — вспомнил я.
— Да, психические. Или строительные. Я ведь баню строю.
— Да, — кивнул я, — без бани на даче не обойдешься.
— Я строю двухэтажную. На втором этаже спальня.
— Зачем в бане спальня? — удивился я.
— Сразу видно, что у тебя нет дачи, — усмехнулся Кроликов.
— Есть, но не такая, как у всех. У меня квартирка в лесу.
Когда-то наша внуковская дача была пионерлагерем, затем творческой мастерской, теперь дача. Но Кроликов прав, от дачи там одно название.
— Мы отвлеклись от главного, — вернул меня на землю шеф-редактор. — Я спрашиваю: зачем нам Козловский?
— У него компьютеры, — сказал я.
— Были компьютеры. А теперь у нас свои, вместе со столами. Или тебе редакционный компьютер не нравится?
— Нравится, — сказал я. — Нормальный компьютер. Даже Тамара не ворчит.
— Вот! А у вас с Козловским, между прочим, одинаковая зарплата. Усёк?
Я понял, что у одних предполагается что-то отнять, другим прибавить. Типичная комбинация для времен миллениума.
— Мне тоже строителям платить надо, — сказал Кроликов. — Кстати, это внутреннее дело редакции. У нас ведь собственное финансирование.
— Ты шеф-редактор, а не я, — сказал я. — С Рыбиным посоветовался?
— Он и предложил. Его, между прочим, устраивает твой уровень. Экономику бы подтянуть...
Да, с экономикой были проблемы как в стране, так и в редакции. Интересно, как выглядят девушки, пишущие об этом?
— Нормально выглядят, — отворотился от меня Кроликов. — Вот поезжай в пресс-тур в Белоруссию и напиши что надо. Я тебя включил в список.
— Когда ехать?
— На следующей неделе.
— Я тоже хочу в пресс-тур! — заявила Тамара, когда узнала о командировке. — Там ведь за проезд платить не надо?
— Ему не надо, — показал пальцем на меня Кроликов. — А тебе зачем пресс-тур? Верстать?
— Просто съездить, — пожала плечами Тамара. — Я еще ни разу не была в Белоруссии.
— В другой раз, — закрыл тему шеф-редактор. — На Старой площади говорят, у нас верстка плохая.
— Почему это плохая?! — возмутилась Тамара. — Какие материалы, такая и верстка. Между прочим, в ресторанном приложении они были живее. И на дегустацию мы чаще ходили...
— Вспомнила! — вздохнул Кроликов. — Здесь тебе литература, а не мясо по-французски с грибами. Или оно не с грибами?
— С сыром, — тоже вздохнула Тамара.
Да, людям есть что вспомнить. А ты? Ни грибов, ни сыра.
— В пресс-туре чем-нибудь накормят, — подмигнул мне Кроликов. — Нас в Беловежской Пуще лосятиной угощали.
— И самогоном, — напомнила Тамара.
— Отчего он такой крепкий? — посмотрел на меня шеф-редактор. — Он у вас всегда такой?
— Разный, — сказал я.
Я не стал рассказывать, что самогон бабы Зоси, у которой я жил в Крайске, когда работал физруком в школе, был, во-первых, слабый, а во-вторых, с отвратительным сивушным запахом. Но именно он приобщил меня к нашему национальному напитку. Во время учебы в университете я самогон не пил. Как, впрочем, вино и водку. Спортсменом был.
— Паном? — взглянул на меня Кроликов.
— Борцом, — кивнул я. — А также фольклористом. Давай я напишу в «Лире» что-нибудь о фольклоре?
— Лучше о поэзии. Когда появилась профессиональная белорусская поэзия?
— Лет двести назад.
— Очень хорошая рубрика: «Два века белорусской поэзии». Или три.
— Да, начнем прямо с истоков, — согласился я. — Адам Мицкевич, Ян Чечот, Владислав Сырокомля, Павлюк Багрим, Франтишек Богушевич... У меня есть автор, который об этом напишет.
— Из Белоруссии?
— Иван Бурсов, москвич. Корнями он могилёвский.
— Пишите, — разрешил Кроликов. — Все лучше, чем о самогоне.
Я не стал с ним спорить. Самогон пусть остается в моих творениях. Жене, правда, сильно не нравится, когда мои герои вдруг начинают о нем говорить или, хуже того, употреблять, но куда тут денешься? На зем