– Показывай, что там дальше.– И направился в сторону мастерских, сделав вид, что не замечает короткой расправы, учиненной над нахальным парламентером. Он прошел мимо урок, тащивших свежесрубленные вековые деревья, чуть поодаль урки пилили брёвна на чурки, а другие урки рубили чурки на дрова.
У самых дверей мастерских его догнал запыхавшийся главарь урок, на ходу протирая окровавленную дубинку. Сарумян остановился у входа в цех, где отливали чугун,– оттуда шел нестерпимый жар. Он жестом показал спутнику, что они идут дальше.
В следующем цехе стоял невообразимый шум – работали сотни токарных и сверлильных станков. Сарумян поморщился, словно от зубной боли, и не останавливаясь прошел дальше. Сквозь распахнутые ворота следующей мастерской виднелся невообразимо длинный конвейер, на котором урки собирали оружие.
Сарумян постоял немного у самого входа, после чего кивнул сопровождающему его урке и пошагал обратно в штаб.
Агроном и карапузы стояли около забора, за которым высилась полуразрушенная халабуда. Заспанные и помятые подростки стояли, сбившись в кучу,– примерно с полчаса назад Агроном растолкал их сонных и пинками погнал сквозь ночной лес в неизвестном направлении, пока они не выбрались к этому самому забору.
– Это старая заброшенная турбаза Омон-Сул. Тут и заночуем.– Агроном снял плащ. За широким кожаным поясом оказалось несколько кинжалов. Он протянул их карапузам:
– Это вам на всякий пожарный. Держать под рукой. Я пойду, заценю, чё как. Никуда не уходить.– Он перемахнул через забор, и через секунду его крадущиеся шаги перестали различаться в ночи.
Карапузы подошли поближе к дому, но входить внутрь не решились, расположившись у одной из стен, на которую выходили только окна второго этажа. Фёдор сбросил котомку, изрядно натершую не привыкшие к пешему туризму плечи, нарвал десяток листиков, попутно отказавшись от дружески предложенного Мерином Геком борщевика, и со словами «Пойду, проведаю березки» скрылся за углом.
Вскоре Пилигриму Чуку удалось без особого урона для себя и окружающих разжечь небольшой костерок, и дела пошли на лад. Сеня и Гек развязали котомки со снедью и завели неспешную беседу. Пламя отбрасывало на бревенчатую стену развалюхи причудливо искривленные тени, карапузы медленно жевали подсохший хлеб, покуда на огне жарилась колбаса, а в углях запекались яйца. Гек наклонился поближе к огню и многозначительно сказал:
– У меня яйца лопнули.
Пилигрим Чук моментально откликнулся:
– А колбаса не подгорела?
Из-за угла с озабоченным видом подошел Фёдор:
– Вы чё, вообще опухли?
– Да мы, типа, хавчика немного надыбали.– Гек протянул в качестве доказательства порядком обгоревший кусок колбасы.
– Не шуми, Фёдор, сейчас не получилось – потом получится, я тебе листиков сам нарву!!!
– Туши костер! Уроды! Позицию засветите! – вскипел Фёдор и, бросившись к костру, принялся разбрасывать горящие поленья и исступленно топтать ногами угли.
Мерин Гек так и застыл с куском колбасы во рту:
– Толково придумано – золу прямо на мои яйца! – договорить он не успел, за забором раздалось громкое лошадиное ржание.
Карапузы вскочили на ноги и в ужасе принялись вглядываться в темноту.
За забором громыхали конские копыта, топот скакунов проносился слева направо и опять назад. Похоже было, что всадники ищут ворота. Так продолжалось до тех пор, пока чей-то резкий громкий выкрик не разнесся в ночи – через несколько секунд над забором появились темные фигуры в плащах.
Где-то за забором ржали брошенные лошади. Весь верх забора был усеян ржавыми гвоздями, и плащи всадников цеплялись за них, оставляя длинные черные лоскуты ткани на остриях. Скинув плащи, всадники остались в чёрной эсэсовской форме с одним погоном, увешенной всевозможными знаками отличия – дембельские аксельбанты, дубовые кресты и значки за три парашютных прыжка, подводный поход и сдачу Берлина светились в лунном свете, как древние кольчуги.
Мягко ступая по прошлогодней листве хромовыми сапогами, эсэсовцы неспешно приближались к карапузам, на ходу вынимая из ножен шашки.
Первым очнулся Фёдор:
– Бежим!
Карапузы бросились бежать, совершенно не разбирая дороги в сгустившейся темноте. Ноги сами принесли их к заброшенному футбольному полю. Они бросились к другому концу поля, туда, где начинался мелкий лесок, но с разбега угодили прямо в футбольные ворота, повиснув в маскировочной сетке, натянутой на деревянном каркасе. Все тем же неспешным шагом к ним подошли эсэсовцы. Спеленатые, как младенцы, карапузы извивались, будто жертвы гигантского паука. Сеня бился за свою жизнь почище любой мухи – он зубами разгрыз захлестнувшую его лицо веревку и, брызжа слюной, проорал:
– Отвалите, я щас милицию вызову! – впрочем, его персона интересовала эсэсовцев в последнюю очередь. Штурмбанфюрер с самым толстым аксельбантом и самым большим количеством значков (мечта старика Фрейда) безошибочно выделил в беспорядочной груде тел, повисших в сетке, Фёдора и, подойдя к нему поближе, принялся выцеливать острием шашки Фёдору прямо в глаз.
Когда острый кончик оцарапал его щеку, Фёдор принялся истерично визжать:
– Помогите, хулиганы зрения лишают! – Свободной рукой он ухитрился достать из кармана кольцо и нацепить его на палец.
Когда перед штурмбанфюрером закачалась пустая сетка, он в недоумении отдёрнул шашку, но немецкая практичность одержала победу, и он почти тут же ткнул своим оружием практически наугад. Невидимый Фёдор издал вопль дефлорируемого опоссума и потерял сознание от боли.
Секундой позже на футбольное поле выбежал Яг-роном с дробовиком наперевес. Грохнуло несколько выстрелов, оказавшихся весьма меткими,– несколько темных фигур рухнуло на землю.
Пока Агроном перезаряжал дробовик, эсэсовцы, подхватив раненых, отступили в глубь территории. Добежав до забора и перекинув через него тела павших товарищей, прыгнули следом и растворились в ночи.
Фёдор очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо, кольцо было крепко зажато в его руке, но он все еще продолжал болтаться, как и остальные карапузы, в маскировочной сетке. Он почувствовал страшную боль в правом плече – с трудом повернув голову, Фёдор обнаружил, что из его плеча торчит обломок эсэсовской шашки. Он укоризненно покачал головой и провыл:
– Блин, курточке новой – хана! – И снова вырубился.
Сеня, висевший рядом, забился в истерике:
– Бомж! Слышь, бомж! Он бредит, слышишь??? Он бредит!!! Помогай уже.
Подбежавший Агроном перехватил дробовик левой рукой, уперся ногой Фёдору в живот и с видимым усилием выдернул железяку из его плеча. С противным бульканьем из раны полилась струя крови.
Агроном еле успел отпрыгнуть в сторону. Оглядев себя и убедившись, что его не забрызгало, он снял с Фёдора ботинок, обтер его листом подорожника (для дезинфекции – смекнул Сеня) и каблуком зажал рану. Оглядев результат проделанной работы, он сплюнул себе под ноги – прямо на валявшийся на земле обломок клинка – и безапелляционно заявил:
– Он ранен мега-клинком. Это очень сильное колдунство! В до ветеринара два дня ходу. Ему бы день простоять да ночь продержаться! Бегом!
Он полоснул ножом по маскировочной сетке, и карапузы попадали на землю, как прошлогодние яблоки. Сам Агроном взвалил Фёдора на плечо и, не дожидаясь, пока бедолаги придут в себя, ломанулся в лес.
Запыхавшиеся карапузы нагнали Агронома только через добрый десяток минут, тот хотя и бежал с грузом на плечах, но при этом показывал невероятную прыть.
Сеня, первым нагнавший бродягу, «наелся» до чертиков. Еле сдерживая стремящееся выпрыгнуть из штанов сердце, он обратился к Агроному:
– Сколько, говоришь, до ветеринара? Фёдор не выдержит!
Агроном зло посмотрел на Сеню и потрепал Фёдора по щеке:
– Держись, Фёдор!
Едва добежав до опушки леса, беглецы, трудно дыша, повалились на землю. Сеня наклонился над раненым другом. С минуту пытался найти в практически бездыханном теле хоть какие-то признаки жизни, после чего положил руку на лоб и тут же отдернул:
– Фёдор холодный! Его даже трогать неприятно!
– Чё, уже преставился? – просипел Мерин Ген. Агроном взял Фёдора за руку, помолчал пару секунд и поставил точный диагноз:
– Еще нет. Но ласты уже заворачиваются!
И верно – Фёдор закатил глаза, тельце карапуза забилось в конвульсиях, изо рта уверенно и обильно пошла зелёная пена. Карапузы испуганно смотрели на умирающего приятеля.
Из темноты донеслось лошадиное ржание.
Перегрин Чук вскочил на ноги:
– Они рядом!
Агроном притянул к себе Сеню и, не давая тому перехватить ни глотка воздуха, спросил:
– Сеня, ты в траве разбираешься?
– Только в ганджубасе! А что? – испуганно пролепетал карапуз.
– А то, что надо хорошей травы.
– Хорошей? Щас найдём. Хотя откуда на этих болотах хорошая трава? – последнюю фразу он уже пробурчал себе под нос.
– Трава содержит природный пенициллин! Ме-ресьева знаешь? – Сеня отрицательно помотал головой.– В общем, подробности тебе ни к чему!!! Но если вкратце – чувак тоже ранен был нехило, к своим пробирался – неделю одни шишки жрал, тем и спасся!!! Так что – живо шишки ищи!!! – На эту тему Сеню два раза просить никогда не приходилось. И он, и остальные карапузы принялись рвать траву обеими руками, оставляя за собой полосы голой земли.
Агроном тем временем наклонился к Фёдору, отер рукавом ошметки пены с губ издыхающего карапуза и принялся делать искусственное дыхание рот в рот.
Увлеченный этим занятием, он и не заметил, как из кромешной темноты к его шее протянулся клинок, в зеркально начищенном лезвии которого блеснула убывающая луна.
Насмешливый женский голос произнес из темноты:
– Так. Так. Так. Ну что, завалил службу, зёма? «Неотложку» вызывали?
Даже не взглянув в сторону ночной гостьи, Агроном молча указал ей на место рядом собой. Он словно боялся оторваться от губ Фёдора – как будто тот мог сдуться, как надувная баба в самый неподходящий момент.