ней и сосудов». Шестилетним Робертом, первенцем Эммануила Нобеля, была подписана (!) официальная бумага, патентная заявка и по сей день хранящаяся в Национальном архиве Швеции в Стокгольме. Согласитесь, комичный случай в истории патентного дела – хотя, конечно, чего только в истории не бывало… Скорее всего, «съев собаку» на предыдущих научно-технических проектах и прожектах и накопив, помимо долгов, жизненный и профессиональный опыт, Эммануил таким образом намеревался обезопасить себя от притязаний кредиторов в случае провала. Ну а если бы хитроумная авантюра «выстрелила» и дала долгожданный доход, сверхдоход, вся семья разделила бы победу, обретя, наконец, благосостояние.
Но длительное время обводить вокруг пальца Коммерц-коллегию не удалось по объективным причинам. Предоставить патент шестилетнему мальчишке официальные власти никак не могли, и в очередной раз вызвали на ковер человека, заварившего всю эту кашу. Со стеклянными глазами, понуро и смиренно, будто бы не понимая, как это «недоразумение» произошло, Эммануил покатил бочку на саму Коммерц-коллегию с просьбой переписать патентное свидетельство теперь уже на его «честное» имя. Вернее, на двойное имя сына и отца, за чем последовал второй акт трагикомического фарса всей этой истории.
2 мая 1835 года в «Государственном почтовом вестнике» Стокгольма появляется имя Эммануила Яльмара Нобеля, получившего исключительное патентное право на десять лет на «изобретение по производству эластичных тканей и ремней» – далее следовало все вышесказанное. Но гражданина Швеции с таким именем не существовало в природе, а в рукописном варианте патентного свидетельства в записанном имени «Роберт Яльмар» имя «Роберт» было зачеркнуто и хитро заменено на «Эммануил». Благодаря этому получился некий «Эммануил Яльмар», что лишь еще больше запутало дело.
Подводя промежуточный итог повести о «мертвых душах» Чичикова-Нобеля, подчеркнем, что Эммануил Нобель даже не числился владельцем основанной им фабрики по производству каучука. Всю ответственность он возложил на плечи старшего судебного помощника Отто Вестфельдта, который сдавал ему помещение под производственный цех и числился на бумаге владельцем и главным организатором предприятия. Запутанная система займов и выплат, скрываемое число работников и зарплат позволяли держать кредиторов на отдаленном расстоянии, наводить тень на плетень и задвигать любые проблемы в дальний угол. При этом в области маркетинга и рекламы быть на плаву и какое-то время даже преуспевать, убеждая клиентов в том, что товары (на минуточку – 94 наименования!) производятся исключительно высокого качества и что жителям Швеции, в особенности ее отдаленных северных областей, просто необходимо приобрести полезные и практичные изделия из каучука.
Казалось бы, предлагаемые изделия действительно были необходимы и весьма практичны – например, надувные воротники, предназначенные для туристов, долго пребывающих в сидячем положении (аналог тех воротников, что выдаются сегодня в самолетах). А ведь были еще охотничьи сапоги, подстилки для сидений, каучуковые шланги и даже мочесборники для тех, кто имел проблемы с недержанием. Добавьте к этому несколько специальных предложений для разных военных целей, например, прорезиненную непромокаемую ткань для солдатских плащей и палаток. Или ранцы двойного использования, превращаемые при выворачивании в надувные спасательные круги для солдат, переходящих вброд широкие реки.
Среди объективных причин очередного краха Эммануила Нобеля было то, что «резиновый бум» в Америке и Англии начался на несколько лет раньше, чем в Швеции, и состязаться с зарубежными конкурентами, производящими подобные чудо-товары, представлялось делом трудным. Кроме того, как и во все времена и в любой отрасли производства, тут же нашлись «специалисты», днем и ночью копировавшие эскизы, выкройки и лекала, которые разрабатывал путем проб и ошибок Эммануил Нобель.
Окончательно разочаровавшись в людях, в том числе в партнерах-перебежчиках, столкнувшись с повседневным лицемерием, предательством, жаждой личного обогащения, пресловутой коррупцией, Эммануил, памятуя девиз своей молодости «полагаться лишь на самого себя», в который раз поднимает голову и смотрит дальше. Смотрит за горизонты своих возможностей, в прямом смысле за горизонты столичного города и даже государства, не оглядываясь, не возвращаясь к тому и к тем, кто проявил себя, мягко скажем, не с самой приглядной стороны в прежних его начинаниях.
Кредиторы снова портили ему нервы и сон, когда он в очередной раз подал в канцелярию ходатайство с просьбой о погашении долга. Уточним, что до середины XIX века в Швеции существовала система так называемых долговых тюрем, куда заключали недобросовестных должников. Таким образом, любое, даже смехотворное по сегодняшним меркам финансовое преступление могло поставить под угрозу свободу должника и его репутацию, а если он являлся единственным кормильцем, то и лишить всю его семью последнего куска хлеба. Мрачная перспектива заключения побудила Эммануила Нобеля, используя все возможности, еще раз попытать судьбу и во что бы то ни стало выйти на новый виток, новый поворот жизни.
Интуиция и предпринимательский нюх приводят его на министерский ужин, где посланник США в Стокгольме, господин Хьюз[14], хорошо разбиравшийся в военном деле, по достоинству оценил планы Нобеля по производству все тех же каучуковых солдатских ранцев. Он рассказал о проекте изобретателя губернатору города Або (ныне Турку, а в то время самого «шведского» из всех финских городов) Ларсу Габриэлю фон Хартману[15], находившемуся тогда в шведской столице с целью заключения договора о торговле с Великим княжеством Финляндским, входившим в состав России с 1809 года, после очередной русско-шведской войны.
На счастье Эммануила Нобеля, барон Хартман предложил опытному изобретателю «попробовать себя» в России и Финляндии. Нобель, видимо, даже не имел возможности отказаться – отступать было некуда, в ноябре 1837 года судебные приставы описали и реквизировали все его имущество. Поэтому он с благодарностью согласился и бросился оформлять необходимые бумаги. Дорожный чемодан был давно собран и припрятан у друзей, когда 30 ноября Эммануил Нобель явился в канцелярию губернатора на Вестерлонггатан, чтобы расписаться в получении паспорта на имя «И. Нобель, механик». Расписаться одновременно в своем будущем и прошлом, так как роковая дата вступления в силу решения о лишении его свободы – 15 декабря 1837 года – наступало прямо на пятки.
Одолжив какие-то средства у родственников жены, большей частью у тещи Каролины Альселль; оставив в Стокгольме многочисленную семью (Андриетта уже родила не только сыновей Роберта, Людвига, Альфреда, но и девочку Генриетту), Эммануил Нобель в одиночестве, в кромешной ночи, отправляется в новый для себя и своей будущей династии край – в Россию!
Уже в сырой каюте парома «Евле – Стокгольм» он «на коленке» придумывает новые проекты, рисует схемы и эскизы, скучает по родным, но вовсе не по дому и городу, который, как он считает, так несправедливо с ним обошелся. С надеждой Эммануил Нобель засыпает и грезит, что в Финляндии, в России, в любых других передовых странах его замыслы и масштабные идеи наконец найдут воплощение и признание.
Глава третьяУмом Россию не понять…
Дайте детям книги и ручки. Это самое могущественное оружие на свете.
Обычно путь от Стокгольма до Або занимал чуть менее суток, но начиналась суровая скандинавская зима. Недавно начавший курсировать между двумя городами пароход встал на зимовку, и добираться беглому банкроту (будем называть вещи своими именами) Эммануилу Нобелю пришлось на утлом почтовом катере. Причем часть тяжелого пути пришлось вместе с командой перетаскивать судно по тонкому, то и дело проламывавшемуся льду. По свидетельству Ингрид Карлберг, «не раз и не два Иммануил Нобель вместе с другими пассажирами повисал на перилах по пояс в ледяной воде». Именно во время этого путешествия, когда он не раз в буквальном смысле слова был на волоске от гибели, к Эммануилу, бывшему давно убежденным атеистом, на мгновение вернулась вера в Бога, и, как впоследствии он признавался в записках, он мысленно послал благодарность “Тому, Кто так странно правит судьбами и Кто спас меня ради моих дорогих родных”».
Впрочем, на кону было явно большее, чем судьба его семьи. Погибни Нобель тогда, зимой 1837 года, – и вся история, как России, так и мира пошла бы по-другому. Забегая вперед, скажем, что без мин Нобеля-старшего Россия в Крымскую войну с большой вероятностью потеряла бы Кронштадт, а затем под угрозой британского флота оказался бы и Санкт-Петербург, и тогда итоги этой войны могли оказаться для России куда худшими. Без сомнения, динамит был бы в итоге создан и без Альфреда Нобеля, а Баку и без братьев Нобель все равно стал бы центром нефтяной индустрии мирового значения. Но, во-первых, все это случилось бы несколько позже, а во-вторых, с куда меньшей пользой для нашей страны. Так что немалое счастье России заключалось в том, что Эммануил Нобель 17 декабря 1837 года отметился на российской таможне на озере Эккере, а уже 20-го благополучно добрался до Або.
В те дни город все еще приходил в себя от пожара 1827 года, вошедшего в историю как самый крупный пожар за всю историю Скандинавии. Следы этого бедствия и спустя десять лет были видны повсеместно, но город стремительно строился, и потребность в архитекторах и инженерах была огромна. К тому же близилось Рождество, у жителей было предпраздничное настроение, и лучшего времени для визита к губернатору Ларсу Габриэлю фон Хартману, с которым Нобель познакомился в Стокгольме, и в самом деле придумать было нельзя.
Тут надо сказать, что в те годы среди жителей Финляндии все еще продолжались бурные дискуссии по поводу того, должны ли они бороться за возвращение в состав Швеции или же, напротив, пребывание в составе Российской империи имеет свои выгоды. По мнению И. Карлберг, немалая часть местного дворянства и нарождающейся интеллигенции склонялась ко второму. «Жители Финляндии, – пишет она, – похоже, не терпели от русских особых притеснений. Напротив, некоторые даже оживились после “развода” со Швецией, особенно в среде дворянства и чиновников. Они избавились от тяжкого бремени шведских налогов. Зарплаты выросли, работы стало больше, а жесткая узда Стокгольма сменилась куда более свободным правлением из Санкт-Петербурга. Великое княжество Финляндское получило широкое самоуправление –