Скажи, почему ты взялся за оружие?
Винцо расставил ноги и привычным движением стал расстегивать прореху. Это было отвратительно, гадко. Он отвернулся, но все равно было противно. Что ж, он оттягивал время, как мог. Вопрос капитана его огорошил — в голове пронеслась уйма ответов. Стоя спиной, он выбрал такой:
Чтобы мне стало лучше.
Ответ устроил его, и он повторил его уже капитану в лицо.
Чтобы тебе стало лучше? — спросил капитан.
Да.
Ну что ж. Тебе так тебе. Ни отцу, ни матери, ни раненому брату, ни младшему. Только тебе.
Только мне, упрямо подтвердил Грнко. И с угрозой в голосе добавил: Родителей не поминай, они на том свете. Брата оставь в покое, потому что он с нами. Тут. Младший — сопляк, мог бы — тоже пришел бы, но раненого не касайся.
Он вдруг перешел на ты. Капитан заметил это и счел дальнейшим успехом, хотя был не очень-то в этом уверен.
Отчего же тебя так мучит боль брата, Винцо? Тебя-то она не касается, это его боль. Его.
Молчание.
Капитан не отступал.
Или я ошибаюсь? Он сделал вид, что ответ ему безразличен; на самом же деле ему очень хотелось услышать его, но он боялся, что припертый к стенке, растерянный Грнко обидится и уйдет. Поэтому капитан, решив облегчить его положение, спросил:
Что, если надежды твои не сбудутся и лучшего ты не дождешься?
Грнко бился еще над первым вопросом — второй не сразу дошел до него. И мысль его неотступно возвращалась к раненому брату. Опустив голову, он смотрел на ямку под ногами, сапогом нагреб в нее земли, потом стал на нее, будто этим хотел дать понять, что он снова хозяин своих решений. До сих пор было просто. Без всяких сложностей. Хотел жить, надо было работать. И баста. Какие там решения? Но этот тип с бело-сине-красной кокардой на бригадирке[6] не дает ему передохнуть.
И такое может случиться, капитан, и такое, ответил Грнко. Но тогда мне некого будет винить. Скажу себе: чего хотел, то и получил. На первый взгляд просто. На первый взгляд. Потому как между тем, что было, и тем, что будет, — великая разница. К тому, что было, я вовсе не стремился, того я не хотел.
До сих пор молчавший Метод Галагия недовольно произнес:
Одна болтовня.
Капитан не согласился.
Галагия сказал:
Не пойдет он. Ну что, угадал я? Ясное дело, не пойдет.
Тем самым он решительно положил конец разговору и стал торопливо потирать руки — это не только напомнило капитану о прибывающем холоде, который все злее добирался и до его тела сквозь скудную одежду, но и подсказало ему, что пора кончать этот пустой разговор — в нем не было проку. Грнко упрям, что баран над его тюфяком, и такой же бесчувственный, и вообще — невозможный.
Мыслимое ли дело, чтобы среди стольких людей не нашелся другой, кто знал бы этот край, кто знал бы особенно те места? И Галагия ткнул большим пальцем через плечо.
Грнко следил за пальцем Галагии. Палец вдруг оказался на груди, Галагия стучал им по плащ-палатке и говорил:
Найдем — хорошо, не найдем — тоже хорошо. Я пойду первым.
Что он — серьезно или только хочет раззадорить Грнко? — думал капитан и без усилия вспомнил, каким был этот Галагия минуту назад, когда над ними пролетал «хейнкель». Но капитан тут же выкинул его из головы. Коснувшись плеча Грнко, сказал:
Говорят, там пещеры и подземные русла. И еще говорят, что если кто их и знает, так только ты, Винцо. Только ты.
Взгляд Грнко сделался вдруг растерянным, и злоба была в нем. Вложил он ее и в резкий взмах руки, от которого дернулось тело.
Ну, выкладывайте, куда я должен идти и что вам от меня надо. А то откуда мне это знать — из пальца, что ли, высосать?
Капитан понял, что предложение Галагии раззадорило Грнко. Так вот он какой! Честолюбивый... Это уж точно, но что до этого «высосать из пальца», он прав, подумал капитан, и потому почти виновато, спокойным голосом извинился:
В самом деле, ведь я тебе до сих пор ничего не сказал.
Он все медлил; отошел к низкому можжевельнику, постоял там, повернувшись боком, долго смотрел в направлении долины, даже сделал несколько шагов, шагов пять, не больше. Видно было уже не так, как полчаса назад, вместе с холодом быстро сгущались сумерки, и этими несколькими шагами он, верно, хотел как бы сократить расстояние. Да, вот самое главное! Эта долина притягивала его. Долина и задание. Он быстро воротился к Винцо и сказал:
По донесению разведки в Старой долине сосредоточилось около тысячи наших солдат...
Слова-то какие — «сосредоточилось»! — насмешливо сказал Грнко, что-то еще заворчал себе под нос, да вдруг осекся — капитан Бела, вытянувшись по стойке «смирно», взревел командирским тоном:
Дисциплина касается тебя точно так же, как и других! Ясно?
Грнко передернуло.
Капитан прикурил еще одну сигарету и продолжал уже более спокойно:
Так вот, тысячу, а то и больше наших солдат фашисты согнали в Старую долину, окруженную войсками Хёффле. И ликвидируют их. Они избрали самый зверский способ: с сегодняшнего дня, точнее с сегодняшнего утра, бомбят их регулярно через каждые три часа. Используют всего один «хейнкель-111», больше для этой цели у них, вероятно, самолетов нет. Может, один и тот же «хейнкель» используют умышленно. Может, и такие длительные интервалы — тоже умышленны. С бомбами они сбрасывают листовки с призывом сдаваться. Обещают солдатам беспрепятственное возвращение домой. Вот и представь, какая там обстановка. Речь идет о том, чтобы этой ночью мы попытались вывести наших из долины. Пробиться к ним нам не удается, для прорыва у нас нет ни людей, ни огневой силы. Попытки солдат вырваться из долины провалились — слишком очевидный маневр. Они внизу, немцы над ними. Лишь нескольким удалось прорваться, двое из них у нас в штабе. Теперь ты знаешь все.
Он судорожно затянулся.
Ты из этих краев, тебе знакомы каждый овражек, тропка, скала, дерево. Говорят — даже подземные ходы между пещерами.
В руках у него появилась карта местности, он разостлал ее на земле, ткнул в одну точку и сказал:
Речка теряется вот здесь.
Он провел пальцем по путанице зеленых пятен разных оттенков и множества линий, значение которых Грнко не понимал.
Она пробивается вот здесь, видишь, совсем на другом склоне, в другой долине. Тут Яловянка, он показал пальцем, и тут Яловянка, он передвинул палец несколько дальше и продолжал, глядя на Грнко: А что между? Что между этими двумя точками? Высота 1109, возвышенность шириной по меньшей мере в восемьсот-девятьсот метров.
Он снова глубоко затянулся, дым выпустил на карту, откуда тот сполз в сырую траву. Затем капитан встал, сложил карту и спрятал ее в планшет. Выплюнув окурок, раздавил его носком сапога.
Теперь очередь за тобой. Мы надеемся на тебя. Солдаты в Старой долине тебя ждут. Их жизнь в твоих руках. Отбери ребят — отделение или взвод — и иди.
Галагия глядел на обоих, Грнко — ни на кого. Он теребил густую бороду, смотрел в землю, на карту, в пространство. Минуту спустя поглядел в карие глаза капитана. И начал:
Антон, это мой старший брат, погиб в концлагере. У него худая малокровная жена и семеро ребятишек, у которых, как назло, нормальные человеческие животы. Жена и дети осиротели. Это начало. У Рудо — четверо. Рудо тот, который был с нами и теперь лежит там, он кивнул головой в сторону замка. Это продолжение.
Грнко глубоко вздохнул.
И еще я. Тоже с четырьмя. Четверо своих, семеро Антоновых, всего одиннадцать. Похоже, что нынче их станет пятнадцать. Дело серьезное. Посерьезнее, чем, наверно, вы думаете. Для меня, конечно.
В голове у него пронеслось множество мыслей, только выразить он их словами не мог, поэтому сказал:
Вернусь домой, так, пожалуй, буду жив. Бог знает. Останусь тут, может, погибну, может, и нет. А пойду туда, в Старую долину — надежды на возвращение почти никакой, это как кинуть камнем в летящего воробья — вряд ли в него попадешь. Вот какая надежда. Смешная.
Опять вздох.
Кое-что я могу взвесить, сказал он, настолько еще ума мне хватает.
Вмешался Метод Галагия:
Я же говорил, что не пойдет.
Бедняга капитан. Он был в незавидном положении. Думал — придет и прикажет. Его сбил с толку Галагия, который знал Грнко и знал, о чем речь. Но постепенно Галагия пришел к выводу, что Винцо откажет. Как он пришел к такому выводу? Да так же, как и капитан, когда узнал все обстоятельства. Только ведь Метод Галагия — рядовой боец. Звучит это пусть глупо и, пожалуй, не совсем точно, но рядовым он останется и в том случае, если найдется десять, а то и все сто более подходящих выражений. Командир есть командир. На нем не только звездочки, но и вся тяжесть ответственности. Ну, если даже не вся, то основная часть — несомненно. Что же теперь? Я командир, я обязан решить. Решить — значит: принять во внимание каждую мелочь, ничего не упустить, найти наилучшее решение, отдать приказ. Итак, еще раз и все по порядку, сказал он себе и снова повторил задание, полученное от командира бригады. Взвесил возможные и непредусмотренные варианты. Он был кадровым офицером, на случайность не полагался, хотя где-то в подсознании верил в нее. Верил и опасался ее, ибо в бою случайность редко когда облегчает дело. Обычно она застигает врасплох. Именно это и есть самое страшное, ибо в бою человек, действует ли он в одиночку или в составе боевого подразделения, подобен заведенной машине. Он идет. Он исполняет приказ. Голова у него занята только тем, что он должен выполнить. Разумеется, он при этом и думает. А как же не думать, когда самые непредвиденные опасности грозят его жизни и он должен защититься от них. Иной раз силы его на исходе, он просто изнемогает, он при последнем издыхании... Тогда его ободряет товарищ или самое обычное воспоминание: о матери, о сыне, о девушке или даже о ручье близ родного дома, где полощутся гуси. И силы чудом возвращаются. Мгновенно. Хуже с мыслями — в такие минуты они мешают, носятся в голове и докучают, точно вороны. Отчаянное чувство безнадежности, пассивная покорность судьбе, безысходное уныние. Налетят — и нет человека. Как с этим Винцо Грнко. В самый неподходящий момент. Едва он допустил мысль, что раненый брат, по всей вероятности, не выживет, в нем проснулось чувство ответственности за семью — ни о чем другом он не думает. Предчувствие гибели брата так его оглушило, что он совсем потерялся. Стоит, глаза зажмурены, суставы сжаты