— Серьёзно? Григорий? Это ты так решил, что мне подойдёт имя члена сельсовета? Или Григория Мелихова из Тихого Дона?
Я медленно закрыл дверь. Потом снова открыл. Он всё ещё там.
— Э... Гриш?
— Вот это, — он лениво махнул лапой на радио, — чтобы больше не звучало в мою сторону. Я ориентал, мать твою. Я — шерстяной титан. А ты назвал меня так, будто я читаю лекции по бухгалтерии в ветаптеке.
— Ну я не знал, что ты начнёшь говорить!
— Ага, а то, что ты носишь с собой кнопку, исполняющую желания, тебя вообще не смущает, да?
Я попытался отдышаться. Присел в кресло. Посмотрел на него:
— Слушай... мне просто было скучно ехать в одиночку. Я подумал — раз у меня теперь всё можно, почему бы не сделать тебе мозги и способность говорить.
— Ну пипец, поздравляю. Ты создал меня, теперь расхлёбывай. Я уже пять минут думаю, как выбраться из этого уазика на стероидах и вернуться в цивилизацию.
— Это Порше Панамера, между прочим.
— Да хоть Паганини. У меня шерсть электролизует сиденье.
— Ну извини, что не лимузин.
Он огляделся, затем снова посмотрел на меня. Его взгляд стал подозрительно серьёзным.
— Так. Кто такая Пайка? И почему мы удираем в сторону Бреста так, будто за нами Росгвардия с кувалдами и желанием поговорить?
— Еще это имя. Пайка. Как будто кто-то назвал так страшного канадского сфинкса.
Я вздохнул, нажал на кнопку зажигания, и машина мягко загудела, будто знала — сейчас поедем, будет жарко.
— Это... история, Григорий. Длинная. Полная страсти, ошибок и… воровства.
— Как и вся твоя жизнь, по сути.
— Ну… да. Значит так, слушай: Пайка — певица. Не просто певица, а вулкан в ботфортах. У неё пропал брелок. Волшебный. Исполняет желания. Я его подобрал. Чисто случайно. Случайно посмотрел, случайно положил в карман, случайно загадал себе iPhone, одежду, тебя... говорящего.
— Стоп. Я — «случайно»?
— Ну я хотел себе говорящего кота! Чтобы не скучно. Только, ну, не обычного. Чтобы умный, с характером, и чтобы мог диалог поддержать.
— И вместо кота ты получил трёхкилограммовый сарказм на лапах. Молодец, гений. Ну ладно, раз уж ты создал монстра — объясни, с кем мы в конфликте.
— С ней. С Пайкой. Если она найдёт нас — всё, хана. Причём не сразу, а с песней и хореографией.
Григорий зажмурился, открыл глаза и спросил:
— И ты решил не извиниться, не объяснить, а просто угнать меня в Евросоюз, как какого-нибудь... контрабандного Винни-Пуха?
— Да.
Он посмотрел в окно. Подумал. Потом сказал:
— Ладно. Окей. Будем считать, что это моё перерождение. С этого момента зовите меня... хм... Григориан.
— Чего?
— Григориан. Так звучит. Широко. Как будто я пью капучино в Милане и шлёпаю по лапам официанта за плохой крем-брюле.
— Нихрена, ты Гриша...Гришка. Понял?
— Григориан!
— Ладно, Григориан. Пристегнись. У нас впереди таможня, граница и, возможно, ещё много людей, которые будут спрашивать, почему кот разговаривает. Так что на людях веди себя естественно и не болтай попусту. А то люди начнут пачками в психушку обращаться. Не шуточное дело - говорящий кот.
Он лизнул лапу, поправил шерсть, обернулся ко мне и невозмутимо ответил:
— Скажи им, что я из России. Тут такое бывает.
И мы оба заржали в голосину.
ГЛАВА 7 «НУ, и КТО ТУТ КРУТОЙ?»
Пайка сидела на подоконнике, как кошка, выдрессированная играть злодейку в бондиане. Она грызла ноготь, смотрела в одну точку и напоминала взведённую пружину, которую скоро раздастся по стеклу, а потом — по Бобу.
Боб стоял у стены, с планшетом, глазами хакера, привыкшего искать смысл в бинарном коде, но сейчас безнадёжно терявшегося в женщине, которой не хватает одного "да" до термоядерного "бах".
— Значит, Смирнов? — уточнил Боб, старательно делая умное лицо.
—Смирнов, мать его— Пайка говорила сквозь зубы.
— Сбежал. В неизвестном направлении.
— Да ты гений, Боб.
Он щёлкал по экранам: спутники, камеры, дроны — всё бессмысленно. Смирнов исчез, как свежая мысль после трёх стопок.
— Я не понимаю, зачем он это делает. Что он знает? Кто он вообще такой?
Пайка хмыкнула. Протяжно. Слишком многозначительно. Но ничего не сказала. Ты не поймёшь, Боб. Ты — человек фактов. А тут… дело личное. И магическое.
— У него осталась мать и брат. Мы найдём их, и он выйдет на связь, — продолжал Боб, тыча в карту Смоленска.
— Мать? Уже в Египте. До того — Турция. До того — Грузия. Говорят, в июле у неё «мечта детства» — Будапешт. Потом Испания. Брат — с ней.
— Погодите… Она уволилась с работы?
— Да, за неделю, до его исчезновения. Хоп — заявление. С утра — уволена. А через два дня уже «Герой Труда Российской Федерации»! Я, мать его, в новостях Смоленска нашла! Губернатор должен лично вручить медаль!
Боб завис.
— Подождите... Медаль? Пенсия? Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, — Пайка поднялась, — что он не только сбежал, он ещё и продумал всё так, что мама не подозревает, что теперь она получает на карту сто штук чистыми и живёт, как министр культуры в изгнании. И всё это устроил он.
— Зачем? — Боб потер висок. — Ну сбежал. Ну спрятался. Но зачем так сложно? Чего он боится?
Пайка усмехнулась — Он не боится. Он умный. Чертовски умный.
— Извините, но... что вообще произошло? Почему из-за какого-то замерщика окон мы тут весь Смоленск подняли?
Пайка медленно подошла к нему, заглянула в глаза и положила руку на его плечо.
— Боб, — сказала она мягко, как будто сейчас пригласит его на семейный ужин, — ты хороший. Ты талантливый. Ты лезешь в камеры, спутники, мысли. Но запомни: есть вещи, о которых ты типа знать не должен.
— Типа?
— Типа почему я тебя взяла. Почему я здесь. Почему один человек из Смоленска встал поперёк всей Москвы, как рыба в горле золотой щуки.
— Это что, политика?
— Хуже, Боб... Это — личное.
Пауза. Боб проглотил сухо.
— Значит, мы ищем его просто потому, что... он вам должен?
— Да. — Она кивнула. И добавила, чуть тише: — И он забрал то, чего забирать не должен был.
— Что именно? Тот самый брелок? Что в нем такого?
— Не твоё дело.
Боб открыл было рот, но Пайка уже отвернулась. Она смотрела в окно, как маршируют голуби, и представляла себе, как Смирнов, гад, в каком-нибудь Бресте с Бакалом шампанского, ржёт над ней.
Он думает, что сбежал. Он думает, что умный. А я — Пайка. Я доведу до конца. И верну. Всё.
***
Я уже почти успокоился. Граница пройдена, бензобак полон, кот Григорий — на переднем сиденье, вытянулся как шейх из Дубая, лапы раскинул, хвостом обмахивается. Течёт Польша за окном: поля, редкие коровы, синие остановки, которые выглядят, будто их проектировал грустный геометр. В динамиках играла унылая польская попса с аккордеоном, и я даже начал думать, что жизнь налаживается.
И тут. Телефон. Зазвонил.
Точнее, завопил, как будто ему в SIM-карту вживили сирену МЧС.
И на экране — незнакомые цифры.
Я аж притормозил. Григорий приоткрыл один глаз, фыркнул, как будто: ну вот опять, и закрыл обратно. Типичный ориентал — кот, у которого даже смертельная угроза вызывает только скуку.
Я взял трубку.
— Ало...
— Смирнов – сказала она так, как будто моя фамилия была исчадьем ада.
У неё голос — как у диктора на железнодорожном вокзале, только вместо расписания — желание убить.
— Привет, Пайка.
— Ты думаешь, ты умный?
— Я не думаю, я знаю, что я умный.
— Тебе весело, да? Машина. Европа. Курортные страны на выбор.
— Прости, я плохо слышу, можешь чуть тише? Григорий спит, у него тонкая нервная система.
— Слушай внимательно, — она понизила голос, от чего стало ещё страшнее, — у тебя есть ровно сутки. Или ты сам объявишься, или…
— Или?
— Или я приду за твоей семьёй.
Я усмехнулся.
— Придёшь в Египет? Или в Будапешт? Там, кстати, вкусные гуляши.
Пауза. Я прям слышал, как она скрипит зубами.
— Значит, ты уже в курсе.
— Пайлушечка, я не просто в курсе. Я всё продумал. Мамуля уволена с работы не без помощи брелка. Она теперь Герой Труда, между прочим. Губернатор готовит ей медаль, а брат в Тунисе научился ловить хамсу прямо руками. Так что… нет у тебя рычагов.
— Ах ты... — она что-то резко сказала, но звук сорвался. Или микрофон перегорел. Или от ярости она попыталась перегрызть айфон.
Тут в разговор встрял Григорий. Разговор уже, напомню, шёл по громкой связи.
— Слышь ты, Пайка или как тебя там, — раздалось с переднего сиденья. Голос у него был с налётом интеллигентной наглости, как у советского лектора, перебравшего вина на банкете, — я тут сплю вообще-то. Ты что орёшь, женщина?
Тишина.
Настолько гробовая, что у меня замерли дворники.
— Кто это? — прошипела Пайка.
— Это мой кот, — ответил я спокойно.
— Ты... ты научил КОТА говорить? Ты что придурок, Смирнов?
Григорий встряхнулся, сел по-человечески, поправил себя лапой за ухом.
— Он не учил, я сам. Просто у меня мозги были. А молчал я, потому что у него музыка плохая. Кстати, тебя как зовут? Пайка? Это же как... сух паёк или припой с канифолью для пайки электронных схем?
— Я ТЕБЯ НАЙДУ, ГРЕБАНЫЙ КОТ!
— Найдёшь, поговорим. Но если МОТа тронешь — он тебе память сотрет. Я в курсе. Он может.
— Смирнов! — заорала она. — Это всё ещё не конец!
— Это всё ещё только начало, Пайка, — сказал я, сбрасывая звонок. — А конец... будет за границей. С сыром, вином и, если повезёт, француженкой.
Я перевёл взгляд на Григория.
— Ты чего влез?
— Знаешь, — сказал он, расправляя хвост, — если уже всё равно в дерьме, то хотя бы шутить можно. Иначе зачем жить?
Я рассмеялся и прибавил газу.
Граница была всё ближе, и я впервые за долгое время почувствовал: вот она, свобода. Свобода — это ты, твой умный кот и девушка с фиолетовой прядью, которая сходит с ума, потому что не может тебя догнать.