Грюневальд закутался в халат и начал писать:
Я собираюсь отстранить Кугера от следствия. Он ужасный пораженец. Англия с Францией, как я и предвидел, обосрали подштанники… — два последних слова он вычеркнул — наделали в штаны от страха. У нас в друзьях США, Россия, Италия и Япония. А у них кто? Польша, которая уже сдыхает, потому что Сталин вонзил ей нож в спину? Мы заняли Варшаву. Их власти бегут по шоссе на Залещики. Англичане вооружают каких-то старичков охотничьими двухстволками и создают... — он не знал, как это назвать, поэтому придумал: — Фольксштурм.
А Кугер сидит в кафе с кружечкой пивка и просит Бога, чтобы Бреслау остался немецким! Потому что, видите ли, он любит этот город! А что могло бы случиться с городом? И еще лучше. Он просит Бога, чтобы на него не налетали никакие бомбардировщики. Совсем с ума сошел. Какие бомбардировщики? Чьи? Откуда? Ведь ни у каких из них нет ни малейшего шанса.
Сташевский позвонил Земскому. В трубке он услышал сонный женский голос.
— Дааааа?
— Прошу прощения, — представился он. — Застал ли я…
— Да, застали, — женщина сразу же поняла Сташевского. — Сейчас его разбужу. Только не обращайте внимания на ругательства, которые будут из него фонтанировать. — Она рассмеялась. — Вообще-то он просыпается где-то через час, так что будет вести себя очень грубо. А вы из прессы или с радио?
— Из полиции.
— Ой, холера! Снова кого-то побил? Почему я ничего не знаю?
— Нет, нет. Прошу не беспокоиться.
— Потому что рука у него тяжелая, как приделает, так клочки летят.
— Но это и вправду не дело о побоях.
— А он никого не застрелил? Правда? Скажите, что он никого не застрелил. Пожалуйста.
Сташевский только вздохнул.
— К вашим услугам. — И очень серьезным тоном произнес: — Он никого не застрелил.
— Потому что его уже много раз допрашивали по поводу драк. А оружие у него легальное. Если стрелял, то в случае самообороны или в состоянии… ну, в состоянии…
— Нетрезвом? — подсказал Сташевский.
— Нет! В состоянии наивысшей необходимости!
Славек решил пошутить:
— А после скольких кружек пива он доходит до такого состояния?
— Ах! — опомнилась собеседница. — Он превысил скорость. — Сташевский услышал вздох облегчения. — Но ведь это же спортивный автомобиль. На нем просто невозможно ехать медленно. Сколько там у него было на спидометре? Сто восемьдесят? Двести?
Славеку это уже начало надоедать.
— Меня не интересуют нарушения дорожного движения, — рявкнул он. — А вы, собственно, кто такая?
— Его литературный агент.
— И живете вместе?
— А это, по-видимому, уже не ваше дело?
— Да, конечно. — Теперь вздохнул уже он. — И если пани не боится, разбудите, пожалуйста, бестию.
— Я-то не боюсь. Есть собственные способы. Но вам сочувствую.
На какое-то время сделалось тихо. Потом какие-то урчания. После этого вязанка ругательств, настолько ужасных, что телефонная трубка в руке Сташевского должна была бы расплавиться. Он услышал звон разбитого стекла. Кто-то, явно, грохнулся с кровати, судя по отзвукам. Наконец в трубке раздался сонный и в то же самое время взбешенный голос:
— Ты, курва, знаешь хоть, который час?
— Ну, немного ориентируюсь. У меня такие часы, которые сами связываются со службой точного времени во Франкфурте. Сейчас тринадцать минут десятого.
— Ну тогда, курва, отъе… Дорогая, дай-ка пистолет и патроны!
Где-то на фоне Сташевский услышал:
— Хочешь стрелять в трубку? Что, с утра бо-бо?
— Давай пистолет с патронами? Поеду к сукину сыну!..
— Хорошо, хорошо. Что ты выпьешь: пива, кофе или сока?
— Пива! И где ключ от сейфа с оружием?
— Ох, куда-то сунула.
— А патроны?
— Тоже где-то тут. Поубираю и найду. — Пять секунд тишины. — Проснись наконец. Ну ладно, ладно. Так что выпьешь: пива, кофе или сока? — спросила женщина еще раз.
— Сока с лимоном и кусочком льда, если у нас есть.
— А воды вчера подлил?
— Нет.
— Тогда посмотри на холодильник и фотки с пингвинами! Может, будет холоднее.
Сташевский услышал смех, потом, на фоне, поцелуи и шепот. Из того, что удалось понять, довольно приятный. Действительно, у женщины имелись собственные способы, разоружила писателя моментально. Голос в трубке теперь звучал совершенно иначе:
— Чего вы хотите?
— Это я записывал вашу беседу с Мариолой.
Тишина затягивалась.
— Ну нет. Я в шоке. Полицейский, который признается в незаконной прослушке…
— Я хотел бы поговорить о вашей книге.
— Хорошо. Когда и где?
— Может, «Санкт-Петербург»?
— А вы можете позволить себе такую забегаловку? За себя, ладно, я заплачу, но вот вы…
— Это я вас приглашаю, — сухо бросил Сташевский. — Закажу бифштекс по-татарски с пивом, а потом кофе по-русски[17].
— Тишина. Тишина. Тишина.
— О, Матерь Святая. Сколько же это вы обо мне знаете…
Полицейский решил его добить.
— Но на сей раз без каких-либо девочек. Я знаю, что официанты вас любят и притворяются перед очередной биксой, что видят вас впервые. Вы это неплохо проработали. Можете приходить туда с очередными девицами, а они и словечка не проронят о предыдущих.
— Именно так. В отличие от «Метафоры», где официантки докладывают очередной бабе с кем и когда я был. — Земский изумленно замолчал. — Погоди. За мной что, следят?
— Нет.
— Тогда откуда информация?
— Просто я люблю много знать. Следствие, грубые допросы, тайные сотрудники, агенты, повсюду подслушка, спутниковые снимки… И тому подобное.
— А серьезно?
— А серьезно: возможно, мы интересуемся одной и той же женщиной.
— Которой?
Тут до Земского дошло и он рассмеялся.
— Ладно. Можете не говорить.
Сташевский тоже рассмеялся.
— Так вы уже поняли, которой.
— Ясен перец. — Писатель явно развеселился. — Буду, родственничек.
Он положил трубку.
Мищук с Васяком проснулись, замерзшие как собаки, на бетонном балконе, окруженном мешками с песком. Прикрыты они были только собственными куртками. После такого ночлега трудно расправить кости, но у них имелся российский тренинг. Так что справились. В этом городе никогда не будет минус сорока. «Флаги на марш — Вроцлав ведь наш!» Все были ужасно голодными. Кольский пихнул немца в бок:
— Du, kommst zu Schabermensch. Brot.[18]
Тот чуть инфаркт не заработал.
— Schabermensch? Nein. Schießen! Они фтъелять! — пытался он говорить по-польски. — Они фтъелять, те шабермены!
— Тогда иди с белым флагом. Скажи, что дадим тушенку за хлеб.
Мищук покачал головой.
— Хочешь выставить его на смерть?
— Да ты что, пан. В немца не стреляют, оно им не надо. Это в нас стреляют, ведь это мы «власти».
— А эти двери можно закрыть снаружи? — спросил Мищук.
— Да.
— Тогда пошли всем отрядом.
Вышли они, словно английские коммандос. Строем и с прикрытием. Немец и проводник тащили гранаты. Через несколько минут они вышли из громадного зала.
— Куда? — спросил Мищук.
— Туда. — Кольский показал в сторону Киностудии[19]. Сначала они пытались укрываться за рахитическими деревцами, потом припали к стене.
— Эй! — заорал Мищук. — Мародееееры!
На это заработали автоматную очередь. Все тут же выполнили команду «ложись».
Ответили огнем. Мищук из шмайсера, Васяк — из ППШ, Кольский — из немецкого РКМ, проводник — из маузера, а немец бросал гранаты.
— Стоп! — крикнул Мищук. После канонады мало чего можно было слышать. — Эй, вы там! — орал он. — Хотим договориться!
— Чего? — Раздалось изнутри. По-видимому, на них огромное впечатление произвел пулемет Кольского. Опять же, гранаты тоже были не просто так.
— Хлеб у вас есть?
— Есть.
— Тогда махнемся. Две буханки — на две банки тушенки.
— А как, курва, махнемся?
— Один из ваших подходит к нам, а один из наших — к вам. Обмен посредине. Оба без оружия.
Долгая тишина. Какие-то приглушенные голоса, которых, оглушенные пальбой, понять не могли. И тут громкий крик:
— Ладно! Наш сейчас выходит!
— Тогда, пускай покажется!
Из здания вышел небритый тип с двумя буханками хлеба в поднятых руках. Васяк отложил ППШ и взял две банки тушенки. Шли они в направлении друг друга. Васяк понятия не имел, что эта сцена станет основой культового вестерна «Рио Браво». Они приближались друг к другу.
Тут кто-то выстрелил. Васяк бросился на мародера и свалил его на землю. Кольский ответил огнем по окнам. Мищук полз к двери. Проводник застрелил кого-то из своего маузера. Немец забросил вовнутрь гранату. Мищук поднялся и забежал в дом.
— Не двигаться! — орал он. — Гражданская милиция!
В первом помещении он застал двух совершенно оглушенных мужиков. Заорал: «На пол! Милиция!». По-видимому, его не слышали. Тогда он пальнул в потолок очередь из автомата. Теперь поняли и тут же улеглись.
Кольский настолько действенно пулял из своего РКМа, что даже в коридоре нужно было опасаться рикошетирующих пуль. Мищук вскочил в очередное помещение. При этом от традиционного «приветствия» милиционеров он отказался. Как только он всадил в потолок очередную порцию пуль, четверо мужчин тут же свалилось на пол. Без единого слова. Мищук сменил обойму.
— Сколько вас тут?
Никто не отвечал. Прибежали Васяк с проводником.
— Дальше никого уже нет.
— Что?
— Мы проверили все помещения. Есть только эти шестеро. Но все проверить просто невозможно. Эти коридоры — прямо катакумы какие-то.
— Чего?
— Я понимаю, ты не расслышал, — вмешался проводник. — Он хотел сказать: «катакомбы».
— Так что? Забираем этих шестерых и сваливаем?