лавки и деревянные столы, что окружали Ваньку. На убранство трактира! А синий и опухший он был не потому, что его задушили, а с перепою. И мёртвым он казался, так как спал беспробудным сном...
И самое главное: та самая фенечка, которую я Шарику давала понюхать. Была на нём одна бусина серебряная, заговоренная. Ванька её в последний момент навесил, перед тем, как на дирижабль до Лондона бежать. Так вот: она-то и служила индикатором самочувствия моего бедового напарника. Я об этом не то, чтобы забыла. Просто... Товарищ Седой с Бессмертным были так искренни встревожены, и беспокойство их было, мягко говоря, шибко заразным, поэтому я и не обратила внимания на то, что бусина сияет, как новенькая.
А во время путешествия по Нави у меня было время поразмыслить. И сообразить, что ни главный маг страны, ни тем более профессор, так хорошо как я, Ваньку не знали.
Для них не вышедший на связь оперативник, который находится на важном и ответственном задании - это почти что конец света. Значит, что-то пошло не так, значит, сотрудник попал в беду и нуждается в помощи...
Собственно, так оно и было - тут магистры не погрешили против истины. Ванька в одном городе с таким количеством пабов, да без Лумумбы - это форменная беда. И даже ёжику очевидно, что напарник страшно, просто до колик в животе нуждается в помощи... Потому как по собственному желанию, на своих ногах, заведение, где наливают, он ни за что не покинет.
В пабе было тихо, темно и очень накурено. Сквозь узкие бойницы окон пробивались робкие лучи вечернего солнца, в них привольно кружились пылинки и маленькие бабочки. На барной стойке, подперев пудовым кулаком пухлую щеку, храпел рыжий детина. На Ваньку он походил лишь статью и вихрами, но одет был не в косоворотку, а в кожаную косуху на голое пузо и линялые, с дырками на коленках джинсы. Грудь детины была украшена цепью, которую явно сняли с волкодава. На пальцах, сжатых в кулак, сквозь редкую рыжую щетину проступали угловатые знаки какого-то письма, вытатуированные синими чернилами.
- Мама, - шепотом сказала ворона.
- Чего? - не замечала я за птичкой такой сентиментальности...
- Татуха его, говорю, означает "Мама". Это огам. Древнее руническое письмо кельтов.
- А. Спасибо, - шепнула я. - Очень познавательно.
Детина зевнул, почесал голое брюхо и перевернулся на спину. Паб огласил могучий, с переливами храп.
- Как думаешь: стоит его будить? - спросила ворона.
- Не буди лихо...
Пол, столы и большинство широких лавок были заняты спящими мужиками. Все они были рослыми, в кожаных куртках или жилетках на голое пузо, обмотанные цепями, как сундуки пиратских сокровищ, и в старых обтерханных джинсах такого немодного покроя, что их отказалась бы носить даже шпана из моего родного города.
Иногда кто-нибудь сонно и задумчиво рыгал, иногда, в простоте душевной, гулко и забористо пукал...
- О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями... - пробормотала я, и пробравшись через эти живые руины, попыталась открыть окошко, расположенное над самым тротуаром. С четвертой попытки удалось, и дым, перемешанный с запахами немытых тел, пота и прокисшего пива, начал медленно улетучиваться из помещения.
- Тут еще одна дверь, - позвала ворона. - Заглянем?
Мы вместе, упираясь ногами в пол, толкнули дубовую дверь...
Такого даже я не ожидала. Ноги приросли к полу, лицо онемело а уши сделались такими горячими, что хоть печку от них зажигай.
- Упс... - сказала ворона и испарилась. Только машинным маслом пахнуло.
А я, стоя в дверях, всё никак не могла пошевелиться. И глаз от открывшейся картины тоже оторвать не могла.
Комната была в общем-то миленькая. Небольшая, с обоями в незабудки и розочки. На стенах - плакаты про мотоциклы и симпатичные занавески в тон покрывалу на кровати. А вот на самой кровати...
Да, там определенно был Ванька. Почему-то тоже в кожаной куртке на голое брюхо, а не в любимой косоворотке - все обереги, крестики, косточки и фенечки, что он носил на шее, всё наружу.
Но проблема была не в этом. А в том, что КРОМЕ этой самой куртки, на нём ничего не было. Если не считать двух девиц, тоже в полном неглиже, которые прижимались к моему напарнику с обеих сторон...
Наверное, я всё же издала какой-то звук. Потому что Ванька заворочался, снял руки с округлых попок девушек, со вкусом потянулся и сел на кровати. Затем кулаками, как ребенок, протёр глаза и... Посмотрел на меня.
Во взгляде его медленно, как негатив в проявителе, проступило узнавание. Губы округлились, чтобы сказать моё имя... И в этот момент я не выдержала. Развернулась на каблуках, и хлопнув дверью, испарилась.
Ворона, разумеется, уже хозяйничала за барной стойкой. Негромко громыхая посудой, она что-то деловито сыпала, добавляла и перемешивала в большой кружке. Как только я подошла, она подвинула эту кружку мне.
- Что это? - от жидкости удивительно пахло свежим мёдом и ромашкой.
- Как ни странно, знаменитый вересковый мёд, - каркнула Гамаюн. - Я думала, он только в литературе бывает, а вот поди ж ты...
Я осторожно сделала маленький глоточек.
- Вкусно.
- Ему приписывают удивительные целебные свойства, - с видом заправского бармена ворона протёрла пустую кружку, а затем открыла никелированный кран, который торчал прямо из барной стойки, и в кружку хлынула золотистая пенная струя. - Поднятие настроения, боевого духа, усиления поэтических способностей, а так же... излечение хворей физических и душевных. Самое то для тебя.
- Да нет у меня никаких хворей, - фыркнула я в кружку. Напиток приятно щипал язык, а в животе разливалось уютное тепло.
- Пей-пей, - ворона опрокинула в собственную широко открытую глотку сразу литр. - Тебе это сейчас необходимо.
- Слушай, - я хотела ей объяснить: то, что я видела Ваньку в компании девиц, меня совершенно не касается. Что мы просто напарники и никаких обещаний друг другу не давали. Что та парочка поцелуев - совершенно не в счёт, и он волен выбирать, что ему вздумается...
Вместо этого я мягко улыбнулась и повалилась головой на стойку. Было так тепло и уютно лежать на твёрдой, липкой и пропахшей пивом деревяшке... Высокий табурет, правда, норовил выскочить из-под седалища, но это ничего.
На полу тоже хорошо.
Открыв глаза, я обнаружила себя в той же кровати, что давеча - Ваньку. Я её опознала по лоскутному, с узором из звёзд и мельничных колёс, покрывалу.
В душе поднялась волна возмущения, но я её задавила. Нет. Ни за что. Никто не должен видеть, как мне плохо.
Рядом, на табуретке, сидел Ванька. Слава богу, в штанах и даже обутый. Увидев, что я проснулась, он встрепенулся.
- Ты зачем подстриглась?
Вот так, значит. Лучшая защита - это нападение, да?
Впрочем, было видно, что Ваньке жутко неудобно. Ну да я здесь ни при чём. Не меня же застали голую. С девками.
- И тебе не хворать, - я села и потянулась. - Долго я спала?
- Часов восемь.
- Чёрт.
Я поспешно выкарабкалась из постели - слава богу, и джинсы, и майка и куртка были на мне. Берцы аккуратно стояли на коврике, рядом с кроватью.
- Гамаюн тебе медовухи налила. А с усталости, да на голодный желудок...
- Ничего, всё в порядке.
Ничего не в порядке! Столько времени потеряли - что я товарищу Седому скажу? И главное, чем я теперь отличаюсь от Ваньки?..
- Маш... Не хочешь объяснить, как ты здесь оказалась?
А ты мне не хочешь объяснить, как оказался в постели с двумя красотками?
- Разве Гамаюн тебя еще не просветила?
- Да она тоже спит. Выдула бочонок эля, закусила пудом жареных крендельков и дрыхнет без задних лапок.
- Нас Товарищ Седой послал. Потому что ты пропал.
- А Лумумба им не мог сказать, куда я пошел?
- Базиль тоже на связь не выходил. Магистры забеспокоились, что у вас случилось что-то серьёзное, и послали...
- Вас с Гамаюн? Как самых крутых, что ли?
Вот тут мне сделалось больно. Будто лицом, со всего маху, саданули об стену.
- Может, и не самых, - сказала я, едва разлепляя губы. - Но Товарищ Седой сказал, что только я смогу тебя найти. И ведь получилось, верно?
Хоть ты, Ванечка, получается, этому совсем не рад...
- Слушай, ну извини, - напарник, как всегда в моменты душевного волнения, пошел красными пятнами. - Я же не думал, что каких-то пять-шесть часов окажутся столь критичными.
Магистр сказал, что Ваньки нет уже несколько дней. Да мы с Гамаюн проплутали по Нави суток двое...
- Неделю не хочешь? - спросила я, шнуруя берцы. Это давало возможность не смотреть на Ваньку. Правда, опущенная вниз голова гудела так, будто по ней бухали молотом... - Тебя нет в природе уже неделю. Между Лондоном и Москвой отношения натянулись, как сопли на морозе. А ты...
- Маша!
- Тамбовский волк тебе Маша! - меня прорвало. - Мы с Гамаюн двое суток не спали. Пешком. По Нави... Да она крыло сломала из-за тебя!.. А ты...
- Маша, я не виноват.
- Ой, правда? Наверное, тебя заставили. Ну да, точно. Пей, говорят, Ванюша, а то жизни лишим.
- Ну... честно говоря, почти так всё и было.
Закатив глаза, я протопала мимо него и распахнула дверь.
Упс... - как говорит наша вещая птичка. Зал был полон вполне себе бодрствующих мужиков. А так же девиц - к счастью, вполне себе одетых.
- Морриган! - закричал один из мужчин. По-моему, как раз тот, что давеча спал на барной стойке. - Ребята, поприветствуйте старушку великого Эогана, Морриган! - и он так стукнул кружкой по стойке, что пиво вспенилось и пролилось белой шапкой.
- Морриган! - закричали ребята и последовали его примеру.
Мне сразу вспомнились викинги. Эх, Сигурда бы сюда... Или уж нет. На худой конец.
- Здорова, ребята! - я помахала залу обеими руками.
В конце концов, в наших тёрках с Ванькой они не виноваты. Ну, напрямую не виноваты. Образно говоря...
- Завтракать будешь? - спросила вполне приветливо одна из тех девиц. Та, что обнималась с моим напарником. Подавив спонтанное желание вцепиться ей в космы, я мило улыбнулась. - А какое сейчас время суток?