Не проявив ни способностей флотоводца, ни личной отваги, З. П. Рожественский и в последующие 5 часов боя, находясь па "Суворове", оставался столь же непостижимо равнодушен к происходящему и судьбе приведенной им на убой эскадры. О предельном маразме, в котором он пребывал все это время, и унтерском уровне мышления, свидетельствует эпизод с появлением раненого адмирала в башне 152-мм орудий. Не считаясь с тем, что башня повреждена и поворачиваться не может, что подача испорчена и кораблей противника в углах обстрела ее орудий не видно, адмирал приказал вызвать прислугу и начать стрелять!
Уже в первые полчаса боя, когда жестоко избитый "Ослябя" едва держался в строю, а "Суворов" оказался под неслыханно метким, частым и плотным огнем, командующий должен был решиться на какое-то кардинальное решение. Нельзя было столь бездарно играть в поддавки, позволяя японцам, которые пользовались почти двойным превосходством в скорости, с легкостью охватывать голову русской колонны и сосредоточенно расстреливать всем флотом ведущий ее корабль, одновременно прикрываясь от огня концевых кораблей за дугой изгибавшегося строя. Ведь можно было, рискуя даже потерей действительно тихоходных кораблей, увеличить скорость и не позволить японцам столь безнаказанно концентрировать огонь на головном корабле. Можно было в момент, когда японцы сближались, броситься на них строем фронта уцелевших броненосцев. Таран, мины из носовых аппаратов и кинжальный огонь могли бы смешать строй японской эскадры и заставить их отойти, дав русским кораблям передышку, хотя бы на ночь. Но адмирал оставался безучастен, сидя под прорезью рубки.
Приведя эскадру, словно по сговору с японцами, в самый центр их сосредоточившихся сил, связав корабли гибельным приказом тянуться один за другим и превратив флот в караван смерти, выключив из действия всех своих флагманов и фактически полностью устранившись от руководства боем, З. П. Рожественский, по существу, самым подлейшим образом предал своих матросов и офицеров, предал последние надежды маньчжурской армии, предал вековые традиции флота и его славную историю.
Но корабли, поставленные своим командующим в условия гарантированного истребления, вступили в бой и вели его с редким, превзошедшим все прошлые сражения мужеством. И первыми были броненосцы типа "Бородино".
Цветы для генерал-адъютанта.
Их предали
14 мая 1905 г. в Цусимском бою броненосцы типа "Бородино" подверглись самому жестокому из возможных в то время испытаний – на полное уничтожение всей мощью сосредоточенного артиллерийского огня, какой располагал японский флот, в условиях, лишавших корабли возможности активно противодействовать этому уничтожению.
Условия для такого уничтожения предоставил японцам сам командующий русской эскадрой генерал-адъютант Зиновий Петрович Рожественский, и будет его имя проклято наравне со всеми самыми страшными злодеями русской земли. Он не только не обучил свои корабли искусству массирования огня, о котором, по своему бескрайнему невежеству, по-видимому, не имел даже представления, но отнял у них и скорость, и возможность маневра, и право на инициативу. Единственное, что он был пе в силах отнять у преданных им экипажей кораблей – быть и умирать героями. В этих особых, едва ли повторявшихся когда-либо в мире условиях ярко проявились мужество и стойкость, истинное величие души и верность долгу, самоотверженность и святое чувство воинского братства – все те качества, которые из века в век отличали русского воина.
Непопулярна была та война на далекой и даже не принадлежащей России окраине, отсталой оказалась тактика, и не лучших образцов было, оружие. Великую, подчас фантастическую бездарность проявлял генералитет, но рядовые и офицеры всех родов войск в массе своей сохранили достоинства, благодаря которым побеждали на Куликовом поле и под Бородиным, в альпийских и кавказских ущельях, на Балканах и в Средней Азии.
Об этом бесценном феномене национального характера, проявившемся и во время русско-японской войны, писал прошедший ее в Маньчжурии генерал-майор Е. И. Мартынов: "Посреди развалин нашей старой военной системы, при падении несокрушимых до тех пор авторитетов, при полном банкротстве идей, еще недавно бесспорных, одно лишь стоит непоколебимо – это мужество русского солдата. Армия, которая неизменно каждый день, в самый разгар ожесточенного (для многих частей удачного) боя, получала приказание отступать, которой в течение полутора лет прививали сознание бессилия перед врагом, которая по большей части давно потеряла всякую веру в своих начальников и которая тем не менее, при всех неблагоприятных условиях, до самого конца войны сохраняла полную боевую готовность – такая армия, несомненно, должна отличаться исключительной нравственной упругостью".
В этой "нравственной упругости" и состоял секрет стойкости русских моряков при Цусиме, где их не устрашили ни японское оружие, ни леденящие душу картины гибели кораблей с сотнями человек на борту. На всех кораблях до последнего момента их существования люди оставались на своих боевых постах, поддерживая безостановочное действие всех механизмов и систем, не прекращали подачу боеприпасов, стрельбу из орудий, управление кораблем и подачу электроэнергии, спасение раненых и борьбу за живучесть. Офицеры во всем подавали пример, и корабли, даже ложась на борт в безвозвратном, гибельном крене, успевали сделать последний залп из последней, еще действовавшей башни. И не вина экипажей в том, что во множестве совершавшиеся в бою подвиги героизма и самоотверженности не принесли победы.
Строй эскадры перед началом Цусимского боя.
Неумолимый, не подвластный людям рок и вполне материальная адмиральская бездарность уже в дневном бою погубили практически со всеми их экипажами флагманский "Князь Суворов" и следовавшие за ним "Император Александр III" и "Бородино". Из штатной численности их экипажей в 2665 чел. остался жив (исключая несколько снятых с "Суворова" в середине боя вместе с командующим штабных чинов) лишь один матрос." И только показания этих штабных да наблюдения с соседних кораблей и с "Орла" – единственного уцелевшего из этих четырех новых кораблей – позволяют судить о том, что было с ними, последовательно принимавшими на себя всю мощь уничтожающего огня главных сил японского флота. Вот как это происходило.
Этот корабль, который весь поход был средоточием безраздельно царившей над эскадрой власти командующего, с началом боя вместе с "Ослябей" стал объектом первого, жестко и целенаправленно осуществленного акта устрашения шквалом массированного огня всех японских броненосцев и крейсеров. Десятки ежесекундно обрушивающихся на корабли снарядов в считанные минуты превратили их в охваченные пожарами остовы, содрогавшиеся от разрывов снарядов и собственной стрельбы и подчас скрывавшиеся из вида в дыму разрывов и непрерывно вскипавших у бортов водяных фонтанах.
Люди на кораблях, последовательно попадавших под эту лавину, не имели возможности даже осмыслить и осознать сущность примененного японцами массированного огня. И только издали- с крейсеров, как это удалось лейтенанту с "Авроры" А. Н. Лосеву, оказалось возможным увидеть в японской стрельбе новый метод и описать эту несущую смерть и разрушения, гигантскую-дугой в А-6 км – "струю" сотен снарядов, непостижимо точно и неотвратимо, словно из ствола брандспойта, направляемую на избранную цель. И цель этого сосредоточения, пока жертва не выводилась из строя, была всегда одна. Хорошо было заметно, как эта струя, когда цель пыталась уйти из-под накрывающего ее потока, снова нащупывала ее (сближением или отходом колонны стреляющих кораблей) до восстановления прежнего, установленного последней пристрелкой, прицельного расстояния. Это, как определили наблюдавшие стрельбу офицеры крейсеров и как впоследствии формулировал один из виднейших русских флотских артиллеристов капитан 2 ранга Н. И. Игнатьев (погубленный в ГУЛАГе), был метод "стрельбы пристрелкой". Метод "весьма грубый", сопряженный, в силу принципа струи, с огромным расходом боеприпасов, но обеспечивавший гарантированное уничтожение противника с предельных (недоступных русским из-за отсутствия опыта) расстояний одними только фугасными снарядами. Хорошо усвоив европейское изречение о том, что "война дороже всех кораблей", японцы не скупились на расход снарядов и для пополнения их имели в трюмах обширные запасы, которые (по некоторым сведениям) и были перегружены во время ночного перерыва боя из трюмов в погреба.
Постоянно нависая дугой своего строя над русскими, поместив в фокусе головной корабль (что не составляло труда при огромном превосходстве в скорости) и прикрываясь таким образом от огня следовавших за ним броненосцев, по "Князю Суворову" жесточайший массированный огонь вели броненосцы "Микаса" (флаг командующего адмирала Того), "Шикишима", "Фудзи", "Асахи" и замыкающие их колонну броненосные крейсера "Кассуга" и "Ниссин" -те самые, от приобретения которых З. П. Рожественский отказался под более чем смехотворным предлогом их несоответствия тому конструктивному типу, который был принят в русском флоте. К этим главным силам, составляющим 1-й боевой отряд, в отдельные моменты боя периодически присоединялся тесно с ним взаимодействовавший 2-й боевой отряд, включавший броненосные крейсера "Идзумо" (флаг вице-адмирала Камимура), "Адзума", "Токива", "Якумо", "Асама", "Ивате" (флаг младшего флагмана контр-адмирала Симамура). Такой "принцип парома", когда на концевых кораблях колонны имеется ответственный флагман, посвященный во все подробности и задачи боя, а потому и обеспечивающий оперативность и гибкость командования при любой ситуации и любых поворотах и изменениях строя, являлся одним из тех разительнейших отличий в боевой подготовке и организации японского флота, о котором не было и намека на эскадре З. П. Рожественского, вообразившего себя полубогом.
Начало боя. Положение эскадр в период с 13 ч. 30 мин. до 13 ч. 40 мин.