— Гринев? — хмурясь, подозрительно переспросил драгун. — Не припомню такого!
— Прибыл в крепость вчера с пакетом от генерал-майора Кара! — кое-как взяв себя в руки, выдал молодой человек заготовленную легенду. Опровергнуть ее мог разве что сам губернатор, никакого пакета от Кара, разумеется, и в глаза не видевший.
— Не припомню такого… — повторил драгун — правда, уже не столь убежденно. — А что изволили делать в реданте? — спросил он, впрочем, тут же с прежней суровостью.
— Да так… — замялся Петруха. — Свежим воздухом дышал…
— Не пришлось бы вам, господин прапорщик, изведать спертого духа острога, — покачал головой драгун. — Извольте-ка проследовать со мной к его превосходительству!
— Его превосходительство, небось, давно почивать изволят, — заметил «Гринев» уже спокойно.
— То не ваша забота, господин прапорщик! Спускайтесь с вала!
— Охотно! — совершенно искренне отозвался Петруха, с энтузиазмом шагнув к лестнице.
Первым вниз сошел один из солдат, за ним — «Гринев», следом — второй солдат, четвертым — калмык. Завершал процессию драгун. Офицер находился еще на середине лестницы (выяснилось, что был он хром и оттого неспешен), когда Петруха, как бы невзначай бросив взгляд вдоль вала, внезапно вытаращил глаза, протянул руку и завопил, что было мочи:
— Глядите, Пугач!
Оба солдата дружно оборотились в указанном направлении, почему-то не подумав при этом даже вскинуть свои ружья, и, с силой оттолкнув того, что стоял у него на пути, «Гринев» зайцем рванул в противоположную сторону — туда, где ждал его товарищ-«казак». Уже на бегу молодой человек заметил краем глаза, что проклятый калмык на его немудреную уловку не попался и потянулся к колчану за стрелой — но менять планы было уже всяко не резон.
— Разини! — в ярости заорал с лестницы на подчиненных драгун. — Взять прапорщика!
Будто очнувшись от сна, солдаты бросились за Петрухой, калмык, хищно прищурившись, поднял лук…
Была ли послана ему вслед стрела, узнать «Гриневу» так и не довелось.
* * *
г. Оренбург, май 20** года
Текущий поток времени
Истерично возопили тормоза. Испуганно взвизгнули шины.
На миг Петруха встретился глазами с совершенно офонаревшим мужичком за рулем серебристой легковушки, на пути которой вдруг прямо из воздуха появился шальной пешеход, затем автомобиль резко вильнул в сторону, лишь чудом не задев замершего посреди проезжей части молодого человека.
— Идиот! — прорычал в открытое окно бледный, как снег на валу Оренбургской крепости, водитель. — Самоубийца чертов!.. Реконструктор недоделанный! — это он, должно быть, разглядел на несостоявшейся жертве наезда старинный военный мундир. — Псих несчастный!..
Крики продолжались и далее, но, уже не слушая их, опомнившийся Петруха рванул к тротуару и, скользнув между домами, нырнул в укромный, совершенно не просматривающийся с улицы закуток, где его ждал товарищ.
С тем лишь нырнул, чтобы нарваться на новую порцию упреков.
— Совсем обалдел?! — рявкнул «казак», едва завидя молодого человека. Тулупчик он успел снять и сейчас как раз стягивал с ноги валенок. — Что ты там залип на валу, как приклеенный?! Репетировали же: бросил — ушел! Все! Не медля!
— Пистолет не совсем туда полетел, — виновато развел руками Петруха. — Хотел убедиться, что лазутчик его заберет.
— Ну и как? Убедился?
— Нет, — печально вздохнул молодой человек. — Ну а ты: какого лешего не дождался, пока я до точки добегу? — перешел в наступление уже он. — По твоей милости меня прямо посреди улицы выбросило! Едва под колеса не попал!
— Это не я, это оператор — я на гранату таймер поставил, — заявил «казак». Но, похоже, некогда было ждать, еще секунда — и тот друг степей тебя бы подстрелил. Так бы ты и вывалился посреди улицы, только уже лежа и со стрелой в заднице — это в лучшем случае!
— Ладно, проехали, — нетерпеливо махнул рукой Петруха. — Ты, главное, вот что скажи: получилось что-нибудь? А то у меня после Скачка перенастройка сознания, бывает, на полчаса растягивается.
— Да? — непритворно удивился «казак». — У меня всегда сразу все по полочкам раскладывается… — он поднял глаза к вечернему уральскому небу, словно вдруг задумавшись. — Только знаешь, я, похоже, в этом потоке времени второй половиной XVIII века как-то особо не интересовался. Помню, что вроде был такой разбойник Пугачев, а как там у него сложилось с Оренбургом… Впрочем, есть же универсальное средство, — заметил он тут же, отступив к стене — уже босиком, оба валенка давно валялись на траве возле тулупчика — и принявшись шарить пальцами в вентиляционном продухе. Через несколько секунд в его руке оказался смартфон — его собственный, оставленный здесь перед заброской в прошлое. — Посмотрим в Википедии — вроде в этом потоке она не менее популярна… — явно довольный своей сообразительностью, заявил «казак».
Не прошло и минуты, как он уже читал вслух:
— «…перебежчик, имя которого история не сохранила, сообщил Пугачеву о ведущем в крепость с берега Яика подземном ходе. В ночь на 13 ноября отряд казаков проник по нему в Оренбург и открыл ворота основным силам повстанцев. После короткого боя город пал. Уцелевшие его защитники были подвергнуты пыткам и затем казнены…»
— Несколько тысяч человек… — прошептал Петруха.
— Погоди, тут дальше интересно, — поспешил перебить его товарищ. — «Пугачевцы рассчитывали захватить в Оренбурге значительные запасы оружия, но, вопреки их ожиданиям, таковых в павшей крепости не оказалось. Зато в подвалах нашлось немалое количество хлебного вина, которым повстанцы самозабвенно принялись отмечать победу. Пугачев пытался урезонить соратников, но не преуспел в этом и счел за благо присоединиться к общему веселью. К вечеру среди повстанцев не нашлось ни одного, кто мог бы уверенно держаться на ногах. Караулы не были выставлены, и, когда ночью к крепости подошел корпус бригадира Корфа численностью 2.500 человек с 22 пушками, оказать ему сопротивление оказалось некому. Недавние победители были схвачены спящими — вместе со своим незадачливым предводителем… Лишившись лидера, восстание пошло на спад. Некоторое время разрозненные очаги бунта еще полыхали, однако…» Понятно, короче, — оторвался от чтения «казак». — Пожертвовав гарнизоном Оренбурга, Орден спас множество других жизней — вместо того, чтобы длиться три долгих года, кровавое восстание начало сдуваться уже с ноября 1773-го. Видимо, в этом и был смысл. Ну, что, доволен? — с усмешкой посмотрел он на Петруху.
— Наверное… Не знаю… — пробормотал тот в задумчивости. — Смысл же — он не может находиться в прошлом. «Ради лучшего будущего» — так ведь? Но что-то я не вижу вокруг особых изменений. Те же улицы, те же дома — даже автомобиль, который меня чуть не сбил — и тот, кажется, знакомой модели. И где же обещанные перемены к лучшему?
— Не путай лучшее будущее с лучшим настоящим, — покачал головой «казак». — Конечный результат работы Ордена мы с тобой едва ли увидим. Что же до изменений — то они наверняка есть, просто поток времени слишком инерционен, слишком тяготеет к однажды проложенному руслу, чтобы они вот так вот сразу бросались в глаза. Но то, что предписала Машина, мы исполнили — значит, сделан еще один шажок в нужном направлении. А внешние проявления — это все уже сугубо вторично. Скажешь, я не прав?
Что на это возразить, у Петрухи не нашлось.
Глава 1
г. Москва, май 20** года
Текущий поток времени
Люди любят разглагольствовать о том, как начнут новую жизнь — с ближайшего понедельника, с 1 января, по окончании отпуска или, наоборот, после увольнения с нелюбимой работы… Кажется, я знаю, почему у многих эти планы так и остаются нереализованными. Должно быть, общее количество шансов изменить свою судьбу, отпущенное человечеству свыше — строго ограничено, и львиная их доля попросту перехватывается мной.
Моя жизнь обновляется чаще, чем программное обеспечение топового смартфона. Причем, строго раз в месяц — в ночь с первого его четверга на первую пятницу. Иногда изменения незначительны: по утру вдруг оказывается, что обои на стенах в коридоре квартиры из светло-зеленых сделались темно-синими или холодильник на кухне, в котором накануне совершенно точно оставалась пара бутылок пива, теперь забит исключительно минералкой. Ну да последнее, наверное, со многими случалось, разве что не по столь четкому графику…
Но бывают пертурбации и посерьезнее. Одиннадцать раз у меня вдруг менялся домашний адрес (правда, всякий раз ночной «переезд» ограничивался границами Москвы), трижды — место учебы (все по юридическому профилю, но, согласитесь, одно дело МГУ, в который я три года назад каким-то чудом поступил на бюджет, и несколько иное — платная заочка в областном заборостроительном, где мне, впрочем, тоже задержаться не довелось: пятничная ночная судьба перебросила в Высшую школу экономики, а уже оттуда — в Университет имени Кутафина).
Или вот как-то, еще в школьные годы, у меня вдруг появился пятилетний младший брат, успевший за месяц «достать» меня по самое «не могу» — стыдно признаться, но я был несказанно рад, когда Ленька (так его звали) благополучно исчез.
А вот потеря родителей меня потрясла — почему-то я никак не ожидал, что моя «перепрошивка» способна затронуть и их. Но чуть больше года назад — мне как раз исполнилось девятнадцать — вдруг оказалось, что мама с папой уже три месяца как погибли в автомобильной аварии. Честно говоря, я до сих пор жду, что в одно прекрасное пятничное утро они вернутся в мою жизнь, словно и не уходили из нее никогда…
Но сами перемены, даже столь роковые — это еще полбеды. С ними можно и свыкнуться. Однако штука в том, что, просыпаясь утром в новой жизни, всякий раз я ровным счетом ничего о ней не знаю. Прежнюю реальность помню отчетливо — но в чем-то эти воспоминания всяко уже не актуальны. Хорошо — если лишь в части последних результатов игры любимой хоккейной команды (когда-то, кстати, это было «Динамо», а потом почему-то раз — и стал ЦСКА). Вот и думаешь: а ну как окажется, что у меня теперь, к примеру, законная супруга и двое детей?