— Ага, сразу все вспомнил, как жареным запахло! — торжествующе воскликнула девица, опуская руку с гаджетом. — И сколько раз повторять: я тебе не Оля!
Гм… Так все-таки, Оля или не Оля?
— Я не помню, сколько раз и что ты мне повторяла, — без усилий состроив скорбную мину, выговорил я. — Со мной так бывает…
— Пить надо меньше! — презрительно фыркнула девица.
— А мы вчера пили? — простодушно поинтересовался я.
— Конечно. Шампанское! — сообщила моя собеседница.
Фу! Терпеть не могу эту шипучку!
— Вот, и этого я тоже не помню… И поверь, дело тут ни разу не в алкоголе. Я не помню, где живу, не помню, где учусь или работаю… Оля, я вовсе не собираюсь от тебя отделаться, рассказывая нелепые басни! Наоборот, мне нужна помощь! — выговорил я как смог проникновенно.
— Не называй меня Олей, — поморщилась девица — но уже как-то без злобы.
— А как называть? — спросил я.
— Полным именем. Ольгой. Как же еще?
— Договорились, — кивнул я.
— То-то же! Чай будешь?
* * *
За следующие полчаса, с аппетитом прихлебывая горячий напиток, я успел выяснить несколько вещей, вроде бы, неважных, и несколько — определенно существенных.
Что чай я люблю черный и пью его без сахара — ну, тут, прямо скажем, ничего удивительного.
Что с Ольгой мы встречаемся около месяца, но ночь вместе провели впервые.
Что, если верить моим собственным рассказам, учусь я по-прежнему в Юридическом Университете имени Кутафина, на третьем курсе.
Что черную футболку, которая сейчас на мне, подарила мне Ольга.
Что о своих родителях я подруге никогда и ничего не рассказывал.
Что во сне я храплю, но не громко и только когда лежу на спине.
Что живу я где-то в Измайлово — где точно, Ольга не помнила: «на Парковой улице, кажется». Ага, этих Парковых в том районе — аж шестнадцать штук!
Про Измайлово — это была плохая новость. Если только я Ольге зачем-то не наврал, выходило, что адрес мой изменился.
Наша кухонная беседа за чаем была в самом разгаре, когда в дверь квартиры раздался требовательный звонок.
— Ты кого-то ждешь? — с некоторым удивлением поинтересовался я у поспешно вскочившей на ноги девушки.
— Нет, — заметно смешавшись, мотнула головой она. — То есть… Ну…
— Полицию, что ли, все же вызвала? — пошутил я.
— Нет, конечно, — на этот раз ответ Ольги прозвучал куда увереннее. — Не полицию… — добавила она, уже выходя с кухни. — Психиатричку. Так будет лучше. Прости.
— Зар-р-раза! — только и сумел выдохнуть я, едва не выронив из рук недопитую чашку.
К этому моменту коварная девица уже возилась в коридоре с дверным замком.
Глава 2
г. Москва, май 20** года
Текущий поток времени
В салоне микроавтобуса скорой помощи, несмотря на то, что значительную его часть занимала застеленная клетчатым одеялом кушетка, а стены были плотно увешаны всевозможными шкафчиками и приборами, оставалось еще достаточно места для двух широких кресел с откидными подлокотниками. Первое, ориентированное по ходу движения, занимал я. Во втором, примыкавшем спинкой к перегородке, отделявшей от нас кабину автомобиля, дремал рослый мордастый санитар в отглаженном халате цвета морской волны и такой же шапочке. Единственное не заклеенное непрозрачной белой пленкой окно было прикрыто белой же занавесочкой, оставляя для обзора лишь узкую щель. Разглядеть через нее хоть что-то можно было, только когда автомобиль притормаживал, а случалось такое нечасто — перекрестки мы проскакивали лихо, с воем сирены, а пробки, судя по всему, объезжали по встречке.
Так что, как ни старался, понять, каким путем меня везли, я не мог. Ясно было лишь, что двигались мы приблизительно на северо-запад — уже почти полуденное солнце посылало нам свои лучи то справа, то с тыла.
Я не был ни спеленат, ни связан — разве что пристегнут ремнем безопасности — но знал, что двери заперты снаружи — мой сопровождающий не преминул, будто бы невзначай, отметить это обстоятельство. Сам он даром что выглядел спящим — стоило мне осторожно протянуть руку в попытке приотдернуть уже упоминавшуюся мной занавеску на окне, как бдительный санитар мгновенно открыл глаза и, не говоря ни слова, погрозил мне пальцем: не надо, мол. Зря нарываться на неприятности я не стал и руку убрал.
Представившийся Федором Федоровичем врач, осматривавший меня в квартире Ольги — дядечка лет сорока, лысоватый, но при этом с аккуратной бородкой — ехал в кабине, рядом с водителем.
Сам по себе осмотр, к слову, вышел недолгим. Федор Федорович зачем-то посветил мне в глаз фонариком, постучал по колену металлическим молоточком, попросил пройти от стены к стене по прямой линии, после чего приступил к расспросам. Как мог, я отвечал, вовсю используя информацию, что успел выудить из Ольги — благо, вероломная хозяйка квартиры при сем действе не присутствовала, бесцеремонно выпровоженная медиками в другую комнату.
Сперва вопросы доктора касались меня непосредственно: где живу (короткий ответ «В Измайлово», как ни странно, прокатил), где учусь, чем увлекаюсь помимо юриспруденции, сморю ли телевизор, какие сайты предпочитаю посещать в интернете, какую музыку слушаю, интересуюсь ли политикой, доводилось ли путешествовать по России и за границу… Потом тематика стала шире: кто является Президентом России, Мэром Москвы, тренером сборной страны по футболу (до этого я сдуру сболтнул, что неравнодушен к спорту — сфера показалась мне относительно безопасной) — ну и все в таком роде. Тут я, не мудрствуя лукаво, говорил, как помнил из «прошлой жизни» — по опыту, на таком уровне перемены случались относительно редко (сборная здесь — исключение, но и с фамилией ее наставника я, кажется, угадал).
Федору Федоровичу мои ответы явно нравились, и чем дальше — тем больше. Врач улыбался, благодушно кивал, довольно прицокивал языком, а когда, закончив беседу, достал из чемоданчика планшет и принялся в нем печатать, даже начал что-то негромко напевать себе под нос.
Сразу видно было: любит человек свою работу!
Наконец Федор Федорович выключил планшет, с наслаждением расправил плечи и, посмотрев на меня, радостно заключил:
— Вот и все, Игорь Дмитриевич.
Затем, помедлив разве что миг, повернулся к своему дюжему помощнику и добавил, кивнув в мою сторону:
— Наш клиент, без вопросов.
— Что? — оторопел я, успевший уже вполне увериться, что благополучно прошел проверку — и слегка расслабиться.
— Придется вам проехать с нами, — не переставая широко улыбаться, заявил врач.
— Эй, стоп, никуда я не поеду! — запальчиво бросил я, порываясь подняться с угла кровати, на котором до этого сидел. Но тут на плечо мне опустилась рука санитара, без особого, кажется, усилия вернувшая меня на место — да что там вернувшая — буквально пригвоздившая к нему!
— Поверьте, это в ваших же интересах, Игорь Дмитриевич! — невозмутимо заметил между тем доктор. — И в ваших же интересах, чтобы поездка обошлась без никому не нужных эксцессов.
Тяжелая ладонь санитара, так и лежавшая на моем плече, послужила недвусмысленным подтверждением последнего тезиса.
* * *
Скорая помощь замедлила ход, и одновременно беспорядочное мельтешение в щели за окном сменилось ровным серым фоном — не то глухой стеной здания, не то оградой. Проехав вдоль нее с четверть минуты, микроавтобус на пару секунд остановился вовсе, затем опять тронулся, ненадолго нырнул в темную арку или тоннель, снова выкатился на свет — и замер уже окончательно. Глухо хлопнула дверца кабины, снаружи послышались неспешные шаги, и заглянувший в салон неизменно сияющий Федор Федорович пригласил меня к выходу.
Под внимательным взором санитара я отстегнул ремень и выбрался из автомобиля.
Мы находились в квадратном дворе-колодце, со всех четырех сторон окруженном серыми стенами без окон — высотой этажа в три-четыре. Позади нашей скорой помощи виднелись черные металлические ворота, через которые она, очевидно, сюда и заехала — уже плотно закрытые. Впереди — невысокое крылечко, ступени которого вели к спрятавшейся под широким пластиковым козырьком двери. К ней-то, за неимением других вариантов, мы и направились — впереди врач, за ним я, последним — санитар.
За дверью обнаружился длинный светлый коридор, почти у самого входа перегороженный рамкой металлодетектора. Кивнув моим спутникам, как хорошим знакомым, моложавый охранник предложил мне освободить карманы. Я лишь развел руками — мои ключи и телефон — и даже чек на него — Федор Федорович реквизировал еще на квартире у Ольги.
— Проходите, — понял меня охранник.
Я миновал рамку — та и не пискнула. А вот санитар и доктор ее попросту обошли — видимо, требование контроля на них не распространялось.
Коридор вывел нашу троицу на площадку лифта. Тот открылся едва ли не раньше, чем палец Федора Федоровича коснулся панели вызова. Мы вошли в сверкающую хромом кабину — места внутри с лихвой хватило бы еще на троих таких же пассажиров. Из двух имевшихся на стене кнопок доктор выбрал нижнюю — и лифт тронулся. Да, именно вниз.
От мысли, что меня волокут в подземелье, я невольно поежился, хотя умом и понимал: сейчас мне что глубокий подвал, что мансарда с видом на крыши — все едино. Ухватив «своего клиента», так просто весельчак Федор Федорович его уже наверняка не отпустит.
Не то чтобы я смирился — нет. Просто как-то пока все совсем уж беспросветно выглядело.
Спуск продолжался значительно дольше, чем можно было ожидать — то ли здешних завсегдатаев-психов полагалось транспортировать с максимально возможной деликатностью, то ли шахта уходила вниз этажей этак на десять — что, конечно же, вряд ли. Но вот наконец кабина остановилась, и двери лифта распахнулись. Еще один коридор, на этот раз совсем короткий, дверь с тугим доводчиком — и мы в просторном холле.
Сходу определить, куда именно меня привели, нежданно оказалось не так-то и просто. На приемный покой психиатрической клиники — ну или на то, как я себе таковой представлял — помещение, откровенно говоря, совсем не походило. Хотя само слово «приемная» сюда так и просилось. Приемная — как место обитания секретаря средней руки предпринимателя или чиновника. А может, главврача больницы? Да, вот, кажется, и ответ!