— Вы не забыли, что сами наполовину ирландец? А женщина в возрасте вашей мачехи должна уметь сама заботиться о себе. Особенно если у нее достаточно денег. — Кэти не понимала, почему ее сочувствие к маркизу внезапно сменилось раздражением, но ничего не могла с собой поделать. — А вы, по-моему, достаточно взрослый, чтобы самому решать, что делать с собственной жизнью!
— По-вашему?.. — На этот раз он бросил на нее изумленный взгляд. — Я еще не встречал таких девушек, как вы! И вы очень откровенны! Но мне нравится ваша откровенность… она мне кажется интересной! Вчера я назвал вас красивой, но при хорошем освещении вижу, что ошибался… все же в вас есть нечто большее, чем обыкновенная красота. Глядя на вас, я вспоминаю о таинственном свете, играющем на поверхности озера… вы были правы, я больше нигде такого не видел… и, по-моему, вы не думаете, что говорите, хотя я слышу от вас вполне разумные вещи. Леди Фитц сказала мне, что вы ей дороже всех на свете.
— Неужели? — Кэти изумленно посмотрела на него. — Но мне казалось, что по-настоящему она любит только вас…
Он улыбнулся криво и цинично, сразу состарившись на несколько лет. Кэти тут же подумала, что ему тридцать с небольшим.
— О, конечно, любила… когда-то! — Он так спокойно отозвался о ее любви, что это несколько потрясло Кэти. — Но, по-моему, я изменился. Во всяком случае, так говорит мне она.
— Если это так, мне очень жаль. Если вас кто-то любит, важно сохранить это чувство.
Он улыбнулся ей с надменным и недоверчивым видом:
— Вы действительно очень молоды и невинны, если так говорите. Со временем вы поймете, что не можете не меняться. Вас изменят другие люди, вас изменят обстоятельства, вас изменит опыт… вас изменит страдание. — Выражение его лица снова стало другим. Измученным от жалости к себе.
— Когда вы овдовели? — тихо спросила она. В ее голосе прозвучали странное спокойствие и настойчивость. — Когда… умерла ваша жена?
— Год назад, — коротко ответил он.
— Год — это долгий срок, — задумчиво протянула она. — В детстве он кажется вечностью. За это время вы должны были немного прийти в себя, особенно если так много путешествовали. Разве будущее вас совсем не интересует?
— Для меня нет будущего. — Дрожащими руками он зажег очередную сигарету.
— По-моему, это нелепо, — мягко сказала она. — Будущее есть всегда.
— Если вам двадцать один год, то да. — Он искоса взглянул на нее. — Вам ведь двадцать один?
— Нет, двадцать четыре.
Казалось, его удивил ответ.
— Может быть, из-за этих трех лишних лет мне хочется поговорить с вами… рассказать вещи, которые я не стал бы доверять никому другому. И я вам скажу, что мой следующий брак не будет обычным. Если мне придется жениться, то не по любви и даже не ради будущего наследника, но потому, что мне навяжут этот брак. Он станет лишь называться браком, и в этом нет ничего радостного, верно?
Кэти кивнула:
— Я бы сказала, совершенно ничего радостного. — Она вздохнула. — И вы несправедливы к самому себе. И несправедливы к своей будущей жене. Мне уже сейчас ее жаль.
— Но вы забыли о материальных благах, которые ей достанутся. — В его голосе внезапно заиграли нотки гордыни. — Она станет маркизой де Барратейpa, получит полдюжины домов и сколько угодно денег. Вы секретарша, неужели вы не можете оценить масштаб всего этого?
Он смотрел в ее серьезные, ясные глаза и не мог отвести взгляд. Казалось, она размышляет.
— Не знаю. Будучи секретаршей, мне трудно все это себе представить.
Внезапно Себастьян, как будто устыдился собственной мимолетной надменности. Он приблизился к Кэти и легко накрыл ее руку своей ладонью:
— Прошу прощения. Кажется, в последнее время у меня появились очень неприятные манеры. Поверьте, я не всегда был настолько поглощен собой. — Он сжал ей руку. — А теперь расскажите что-нибудь о себе. Не те обычные вещи, которые вы рассказали мне вчера вечером, о любимых книгах и о том, как пытаетесь убить время в этом болоте. Расскажите мне о себе! — Его тихий голос стал настойчивым. — Что вы собираетесь делать со своей жизнью… со своей жизнью, не с моей! У вас есть мечты, стремления? Вы когда-нибудь были влюблены?
Кэти потряс этот вопрос. Казалось, он повис в воздухе, потом был подхвачен, подобно эху, отразился от спокойной поверхности озера и вернулся к ней. «Вы когда-нибудь были влюблены?» Нет. Она и не представляла себе, что это за чувство, но, будучи молодой двадцатичетырехлетней женщиной, часто думала о любви. При мысли о том, что она может однажды влюбиться и что кто-то однажды влюбится в нее, по спине Кэти начинали бегать мурашки.
Но сейчас у нее появилось странное предчувствие, а в ушах звенело эхо озера… может быть, она и вправду сродни сказочным существам? Кэти поняла, что лучше ей никогда не влюбляться. Что она должна как-то этого избежать. «Избежать, избежать», — повторило эхо озера.
Она покачала головой, и блестящие локоны упали ей на шею.
— Мне было не в кого влюбляться!
Себастьян улыбнулся, как будто удовлетворившись этим объяснением.
— Тогда, ради всего святого, не влюбляйтесь, — сказал он. — Я хотел бы уберечь вас от несчастья в любви, от страдания, которое она с собой приносит. Если бы только это было в моих силах!
— Почему? — спросила девушка, невольно затаив дыхание.
— Потому что любовь вас изменит, а я бы предпочел, чтобы вы остались прежней. Потому что, глядя на вас, уже не подумаешь о капле росы на лепестке, о готовом распуститься бутоне. Вы утратите не знающую любви безмятежность, которая так дорога тем, у кого ее нет, и которая так плохо сочетается с вашими рыжими волосами. Ведь рыжеволосые люди, как вы знаете, никогда и ничего не делают наполовину… Или, может быть, вы этого не знали?
Она кивнула с задумчивым видом:
— Может, у меня безмятежный вид, но это качество не всегда в моем характере. Меня может волновать и волнует многое… особенно одна вещь!
— Какая же? — спросил он.
— Здоровье моего отца. Несколько месяцев назад он тяжело заболел, и мы боялись, что он умрет. Врач сказал, что ему нельзя жить в таком климате… что его надо послать туда, где тепло и сухо. Он сам хотел бы пожить на Багамах… или поехать в круиз на Багамы и побыть там некоторое время. Если бы у меня были деньги, я бы послала его туда.
— А вам негде раздобыть эти деньги?
Она покачала головой:
— Никакой надежды! — Она сжала маленькие изящные ручки. — Но я часами думаю над тем, где взять хоть какую-то сумму. Литл-Карриг принадлежит моей матери, не то я убедила бы папу его продать. Мы с сестрами вполне могли бы жить где-нибудь еще.
— Вполне, — согласился Себастьян. Он резко выпрямился. — Сколько у вас сестер?
— Две, — ответила она и улыбнулась, глядя на него снизу вверх.
Маркиз с любопытством посмотрел на нее сверху вниз.
— И ваши сестры так же привлекательны, как и вы? — поинтересовался он.
— О нет, — не задумываясь ответила она, — они красивы. Очень красивы!
Себастьян приподнял брови.
— Вы меня заинтриговали, — заявил он ей. — Должно быть, у вас уникальная семья! Мне необходимо познакомиться с вашими сестрами.
С одной из них он познакомился на следующий день, когда внезапно появилась Айлин с пушистым шерстяным кардиганом Кэти. Мать, сказала она, подумала, что он может понадобиться Кэти. А когда та пришла в некоторое смятение, Айлин ласково улыбнулась сестре и напомнила, как легко та простужается.
Кэти — которая забыла, когда простужалась в последний раз, — попыталась с естественным видом улыбнуться в ответ и выразить благодарность. Леди же Фитц эта сцена, судя по всему, несколько рассмешила. Она пригласила Айлин остаться и выпить с ними чаю. Айлин, которая надела синее шерстяное платье и чулки-паутинку и постригла длинные золотистые волосы по последней моде, под пажа, грациозно опустилась на стул в стиле хепплуайт и посмотрела на маркиза ясными синими глазами.
Маркиз явно не пришел в смятение при виде Айлин, но, похоже, нашел ее вполне симпатичной. Его же мачеха выбрала при общении с ней тон холодного неодобрения, которое она приберегала для всех молодых женщин из очень хороших семей, родившихся за пределами Португалии. Кэти решила, что она может и не участвовать в разговоре, потому что ей пришлось разливать чай вместо страдающей артритом леди Фитц.
Айлин говорила необыкновенно мягким и очень привлекательным голосом. Она рассказала обо всем, что происходит в округе, предполагая (наивная!), что маркиз с мачехой останутся погостить. Айлин упомянула о танце О'Шонесси, назначенном на двадцать шестое число. Она опустила веки и с извиняющимся видом захлопала ресницами, сожалея, что у них происходит так мало событий. Но Себастьян заверил ее, что вовсе не собирается на этот танец, и похвалил местный пейзаж, чего, ни за что бы, не сделал в субботу днем, когда ему досталось от местной погоды.
Айлин решила, что он, скорее всего, останется в Маунт-Осборне и на следующей неделе. Она также решила — наверное, заметив, как он на нее смотрел, — что к местным достопримечательностям, которые пришлись ему по вкусу, можно отнести, по крайней мере, одну очаровательную молодую женщину. По крайней мере, ей хотелось бы так думать, ведь поразительная красота маркиза произвела на Айлин довольно сильное впечатление. И она с прелестной робостью сказала, что, если он проведет здесь еще некоторое время, ее родители будут счастливы с ним познакомиться (и с маркизой, конечно! Хотя маркиза снова ответила ледяным молчанием, которое смутило бы кого угодно, кроме Айлин). Она даже протянула маркизу приглашение в Литл-Карриг на второй завтрак, которое было составлено в таких очаровательных и вежливых выражениях, что Кэти пришла в восхищение, однако сильно удивилась, когда Себастьян его принял.
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал он. — Я буду счастлив познакомиться с вашими родителями.
Айлин не могла поверить собственному счастью. Она уставилась на Себастьяна — ласкала взглядом золотистые волосы, ровный загар и темно-синие глаза этого необычного, элегантного вдовца и спрашивала себя, почему ее сердце так трепетало от волнения. Может быть, потому, что он очень красив? Или потому, что вдовец, потому, что она знает, что он невероятно богат и носит титул маркиза?