клеши. В неведении берут начало другие яды — вожделение (оно же привязанность или жажда наслаждений) и злоба. Все это серьезные препятствия на пути к Просветлению. Образным воплощением вожделения выбран петух, а злобы, еще раз напомню, — зеленая змея. Я не раз встречал на внутренних стенах кирпичных ворот буддийских монастырей забавное изображение этих трех существ. Свинья, петух и змея, кусая друг друга, образуют замкнутый круг. Мораль такова: не так-то легко разорвать это кольцо, ежедневно душащее род человеческий. Сила изображенных художником персонифицированных грехов и пороков состоит в их нерасторжимом единстве, зависимости друг от друга. Они рождены тварной природой человека, имеют над ним почти неограниченную власть. Как добиться распада в самом себе этого аллегорического триумвирата?
Я запомнил радостное оживление среди обитательниц монастыря, возникшее с нашим появлением. Мы внесли в их размеренную трудовую духовную жизнь какое-то разнообразие. Они улыбались нам, их радушие и говорливость были настолько естественными, будто к ним откуда-то приехали пусть и очень дальние, какие-никакие, но все-таки родственники.
Тогда-то я усомнился в своем поспешном толковании слов монахини о некогда умершем и принявшем змеиный облик настоятеле. Человеческие эмоции подвижны и опасны, как ртуть.
Я вдруг вспомнил: кобра (санскр. — наг) ассоциируется с Буддой, превратившимся в это малоприятное существо для того, чтобы во время эпидемий и голода спасать людей. Наги, как гласит предание, сберегли важнейший текст буддизма — Праджняпарамиту, в переводе с санскрита — Запредельную мудрость. Кобра своим раздутым капюшоном укрывала Гаутаму Будду от потоков тропического ливня во время муссона. Улитки, облеплявшие его бритую голову, оберегали от раскаленных солнечных лучей в жаркий сезон.
А дитя, играющее со змеей? Это уже ближе к нашей культуре. Трогательное олицетворение возвращенного рая, освобождение людей от ненависти друг к другу и смертоубийственной вражды. Картинка, возвещающая конец тленного мира. Ну чем не буддийская аллегория?!
Во всяком случае, представления о змеях в мифологии разных народов не столь однозначны, как может показаться со стороны. Индия тут не является каким-то исключением. Прибавлю разве что к уже сказанному: змеи почитаются буддистами как хранители учения Будды. Ведь более чем за тысячу лет до нас буддийские тексты в Тибете, укрытые от недобрых глаз, назывались «спрятанными сокровищами». Они хранились в пещерах, кишевших этими ядовитыми существами.
Пальма первенства в сокрытии буддийских текстов принадлежит Падмасамбхаве. Подобная осторожность объясняется некоторыми монахами тем, что тибетская правящая элита своим образом жизни и принадлежностью к шаманизму недостаточно была подготовлена к адекватному пониманию буддийского учения и могла его извратить.
Подобное объяснение не представляется мне правдоподобным. В действительности, как я полагаю, священные тексты прятали в труднодоступных местах Тибета с единственной целью — спасти их от полного уничтожения последним царем Тибетской империи Лангдармой. Он правил во времена Падмасамбхавы, примерно в 838–842 годах н. э., и препятствовал распространению буддизма в Тибете. Прежняя иерархическая триада: царь — придворный жрец — шаман — нравилась ему больше, чем Будда с его учением.
Подорвать незыблемость древних устоев нетрудно. Куда сложнее поверить новым духовным авторитетам с той же трепетной безоглядностью, как верили прежним.
Тот день преподнес мне еще один сюрприз.
Гаутама Будда советовал своим последователям избегать ситуаций, способствующих появлению неприятных чувств и ощущений. Не всегда, однако, от них убережешься.
В жилище Падмасамбхавы нас сопровождала молодая монашенка-тибетка. Вслед за ней мы прошли в первую пещеру, в которой находились танки — буддийские иконы. Минуя узкий проход, сгибаясь и сильно наклоняя головы, оказались в другой пещере с высоким потолком.
В ней возвышалась до самого просвета наверху монументальная скульптура Падмасамбхавы. Ростом, усами-стрелками, всей своей державной статью он напомнил мне Петра Великого. Бросив в прозрачный ящик для пожертвований несколько 100-рупийных купюр, мы наконец-то удобно расположились в молитвенных позах на длинном и широком каменном уступе напротив второго Будды. Монашенка еле слышно запела мантру. Три студентки из Москвы что-то нашептывали, словно о чем-то просили Падмасамбхаву. И вдруг одна из них вошла в транс или состояние, ему подобное. Мышцы на ее теле конвульсивно сжимались и тут же разжимались, как под электрическим током, а из горла вырывались хрипящие звуки. Мой друг Ашок Apopa резко повернулся ко мне. Его лицо передернула гримаса недоумения.
Тибетка прервала пение мантры и посмотрела на мою соотечественницу с ужасом, не сумев сохранить присущее буддистам хладнокровие. Внезапно конвульсии у девушки прекратились. Она словно одеревенела и некоторое время сидела не шевелясь, с плотно сжатыми веками.
Подруга осторожно дотронулась до ее локтя. Та открыла глаза и спокойно сказала: «Пойдем отсюда, что ли!» Монашенка, осторожно взяв ее за руку, повела к выходу из пещеры.
Ашок Apopa и я чуть задержались, спустившись на несколько ступенек ниже — в последнюю третью, самую маленькую пещеру. Там находилось жилище Мандара-вы — верной спутницы Падмасамбхавы. Ее небольшое скульптурное изображение, мурти, было усыпано лепестками роз. Неожиданно для меня Ашок Apopa встал на колени и обратился к этой крошечной женщине с какой-то просьбой. Она была для него как божественная мать Шакти, жена Шивы, и олицетворяла мощь, силу, энергию.
Ривалсар давал надежду, что (перехожу на язык иносказания) пылающие костры, на которых сжигают инакомыслящих и которые радуют фанатичные толпы, навсегда останутся во вчерашнем дне, в исторических романах и в художественных фильмах.
Покидая озеро, я долго стоял на берегу, взволнованный и радостный. Небо было безмятежным и кротким. Над вершинами гор слегка подрагивали легкие и золотистые облака, словно полотнища под ветром, исписанные священными заклинаниями, мантрами. Их на тибетском языке называютлунг-та — лошади ветра.
Казалось, передо мной раскрылись небеса Тушита.
Эти удивительные и своеобразные небеса хорошо известны буддистам. Согласно буддийским Писаниям, с них произошло нисхождение Будды на Землю. Они появились в буддизме из древнеиндийской мифологии. В ней, как и в других мифологиях народов мира, существует представление о божественном пространстве, разместившемся на нескольких уровнях. Что касается Индии, многослойность и иерархичность мифологических небес отражают социальную и духовную дифференциацию и сопутствующее ей многообразие форм. Вся эта конструкция была создана в глубокой древности.
Тушиты в древнеиндийской мифологии — группа второстепенных богов. Обычно их насчитывают тридцать два или тридцать три, а в позднейших источниках сокращают до двенадцати. Все они живут, как и полагается богам, на небесах. Небеса Тушита — четвертая из шести низших дэвалок, не самая по божьим стандартам благоустроенная. Дэвалока на языках санскрите и пали — мир богов. Этот мир отличается от мира людей и подземного царства демонов качеством безмятежной жизни и разнообразием увеселений.
Согласно преданию, в древнем городе Санкасья Просветленный поднялся на небеса Тушита и спустился с них по трехступенчатой лестнице, сотворенной для него богами Брахмой и Индрой. Каждая ступень была размером в 80 тысяч йоджан, то есть чуть более одного миллиона километров. Гаутаме Будде исполнился 41 год. На небесах Тушита в сезон дождей в течение трех месяцев он проповедовал свое Учение тридцати трем богам и умершей вскоре после его рождения собственной матери Майядэви. Истинно-сущий наделил мать своей благодатью и мудростью. Она также достигла Просветления и освободилась от последующих перерождений. В память о столь выдающемся событии на этом месте была воздвигнута Ступа Схождения с небес Тушита.
Эта легенда, поздняя по времени своего появления среди других преданий о Гаутаме Будде, вызвала к жизни еще одну подобную феерическую историю о буддийской монахине по имени Утпали. Ее можно было бы и не вспоминать, если бы не присутствие в ней неожиданной для буддийского мироощущения метаморфозы образа героини. Монашке, давшей, прямо скажу, амбициозный и странный обет первой из первых приветствовать спускающегося с небес Тушиты Гаутаму Будду, пришлось волшебным путем преобразиться в могущественного монарха, к тому же сопровождаемого мощным войском. Иначе ей было бы не пробиться сквозь толпы народа, в первых рядах которого находились венценосные особы чуть ли не со всей Индии. Как говорят: «Костьми ляжем, но уважение окажем!»
Как только она исполнила свой обет, к ней тотчас же вернулся ее прежний облик ничем не примечательной женщины.
Перемещение Утпали из монашенки в монарха, да еще в сопровождении войска, и обратно в ее изначальное состояние — на таких качелях у самого Гаутамы Будды из рода шакьев закружилась бы голова. Тут не надо особенно умственно напрягаться, чтобы понять: преданность Просветленному доминирует в данном случае над его Учением. Культ на какое-то время одержал верх над живой мыслью. Исторического Гаутаму Будду со всей страстностью неофитов «замуровывали» в новые легенды и окончательно превращали в идола. Вот такое тогда наступало время.
Первоучитель, как утверждает рассказанная мною история, оценил силу преданности и веры Утпали и предсказал ей достижение Просветления в недалеком будущем. По-видимому, это предание появилось в эпоху царя Харши (ок. 590–647 гг. н. э.), или чуть раньше, когда идея непричинения вреда всему живому дошла до абсурда — в воспитательных целях людей казнили за убийство животных.
В буддизме святые, которые переродились на небесах Тушита, достигли многого в духовно-нравственном развитии. Однако они все еще не избавились от остаточных явлений после тяжелых болезней, рожденных миром страстей. Как все люди, они переболели ими и с трудом выжили. Болезням этим вообще-то несть числа. Назову наиболее опасные из них, вызванные несовершенством человека и носящие эпидемиологический характер, — властолюбие, любостяжание, сладострастие.