Дмитрий Орехов«Будда из Бенареса»
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
Посвящается моему отцу. Он был настоящим кшатрием
Посвящается моему отцу. Он был настоящим кшатрием
Я хочу поблагодарить Восточный факультет СПбГУ — за все; кафедру филологии Китая, Кореи и Юго-Восточной Азии — за науку; кафедру Индийской филологии в лице С. С. Товастшерны, С. О. Цветковой, Е. К Бросалипой — за академический подход, ценные замечания и чаепития под портретом Махатмы Ганди; Вадима Назарова — за то, что заставил меня работать и за терпение; писателя А. П. Ефремова и поэта В. Ю. Бобрецова — за мудрость и редакторскую хватку, Юрия Абрамова, Андрея и Светлану, брата Федора, Гиви Джикербу, Аслана и город Сухум — за гостеприимство, оказанное мне в период работы над книгой; Павла Клименко — за свет в окне по средам и субботам.
ПРОЛОГ
На четвертом курсе я чуть не вылетел из университета. Я завалил два экзамена, а впереди было грозное «Введение в буддологию». Буддологию у нас принимал декан Восточного факультета, профессор Андрей Андреевич Ольдберг — живая легенда востоковедения и альпинизма, путешественник по Тибету и Гималаям, умница и самодур, отец шестерых детей и душа всякого застолья. Обрусевший потомок остзейских баронов, он быстро говорил, быстро двигался и вообще все делал быстро. Ольдберг был невысок ростом, худощав, коротко стриг свои не седеющие светлые волосы и одевался с элегантностью депутата законодательного собрания. Студенты носили его на руках. Впрочем, он мог быть и безжалостным.
Да, забыл сказать — в ту летнюю сессию на мне висела еще курсовая «Брахманистская философия в магадхско-маурийскую эпоху», причем даже в ее названии не все слова были мне понятны. Узнав, что декан вызывает меня к себе, я приготовился к худшему.
Профессор встретил меня хищным блеском очков в золотой оправе. Он работал за массивным столом, на котором громоздилась целая Джомолунгма курсовых и дипломных работ. Справа был бронзовый бюст бородача Рабиндраната Тагора, слева — портрет Махатмы Ганди, ехидно улыбающегося лысого старика в пижаме. Войдя в кабинет, я мгновенно понял, что если на сочувствие Тагора, пускай и пассивное, я могу рассчитывать, то от Ганди, как и от самого Ольдберга, пощады ждать не приходится. Поэтому из двух стульев я выбрал тот, что был ближе к классику индийской литературы.
— Вы опоздали на две с половиной минуты, — приветствовал меня Андрей Андреевич.
Такое начало ничего хорошего не предвещало.
— У вас не в порядке академическая успеваемость, понимаете? — Ольдберг метнул на меня ястребиный взгляд. — Вы провалили санскрит!
— Я сдал тамильскую литературу, — робко напомнил я.
— Вы не сдали географию тибетских памятников! — Декан, как видно, не сомневался, что на весах академической успеваемости география тибетских памятников и санскрит намного перевешивают даже самых талантливых представителей тамильской литературы. — Вы до сих пор не сдали курсовую работу! Понимаете? Я уже хотел представить вас к отчислению…
Он сделал внушительную паузу, и я почувствовал себя смертником, которому показывают электрический стул. Голос Ольдберга прозвучал откуда-то сверху:
— Но я передумал. У вас обнаружились способности… в другой области.
Я поднял голову, еще не смея надеяться. Сухие пальцы декана разглаживали на столе номер журнала «Факел» с моим рассказом. Электрический стул стал медленно отъезжать в сторону, открывая взгляду накрытый банкетный стол.
— Ваша история про павлина весьма любопытна. У вас богатое воображение.
Я скромно опустил глаза. Сюжет «Павлина» я позаимствовал в пыльной «Антологии средневековой малайской прозы», которую буддолог Ольдберг вряд ли читал.
— Давайте поговорим о ваших проблемах, — милостиво предложил декан. — Может быть, вам наскучила тема брахманизма? Что, если я освобожу вас от курсовой?
Теряясь в догадках, что все это значит, я глупо спросил:
— А экзамены?
— Экзамены нужно сдать! — тут же провозгласил Ольдберг. И прибавил уже мягче: — Но я предлагаю вам кое-что написать… Понимаете? Вместо этой вашей курсовой о брахманизме…
— Что написать? — спросил я.
— Повесть, — просто сказал он.
— Повесть?
— Да, повесть. Видите ли, дружочек… Вам должно быть известно, что я проанализировал Палийский канон и более поздние буддийские тексты. Это была серьезная работа, имевшая резонанс в научном и околонаучном мире…
Так оно и было. Ольдберг умел наделать шуму — особенно своими резкими высказываниями в адрес псевдовосточных культов. В одном подмосковном городке, где наш профессор выступал с лекциями об оккультизме, местные последователи гуру Клементия Чугунова угостили его пирожками с толченым стеклом. Что же касается буддологии, то Андрей Андреевич совершил переворот в этой науке. Сравнив наиболее ранние фрагменты Палийского канона и «Дхаммападу», он убедительно показал, что можно говорить об историчности не одного Будды, а двух. Или даже трех.
— Я возлагаю надежды на ваше перо! Не хочу говорить о Гессе — он был гений, хотя и не разбирался в буддизме. Но если бы вы смогли написать повесть о Будде, вернее, о нескольких буддах… Конечно, под моим руководством… Это было бы здорово. В нашей стране сейчас каждый второй имеет свое мнение о буддизме. А эти лавки с макулатурой, провонявшие палочками из подкрашенного навоза?! Сколько же вздора пишется о Гаутаме Шакьямуни, о «просветленных», о «мирном характере» буддизма! Буддизм никогда не был «мирной» религией, понимаете? Вспомним хотя бы кровопролитные войны за обладание зубом Будды! А метемпсихоза? Даже в шестом веке до нашей эры многие брахманы отвергали это учение. А кстати… — Ольдберг строго посмотрел на меня поверх очков. — Вы не забыли почему?
Я пожал плечами.
— С точки зрения жрецов, доктрина о кругообороте душ была дикарской и глупой, понимаете? Что, по-вашему, принесли арийские племена в междуречье Ганга и Джамны?
— Красную керамику? — предположил я. — Колесницу?
Профессор поморщился.
— Не только! Арии принесли с собой учение о возмездии. Учение о возмездии, понимаете?
— Понимаю, — сказал я. — Красную керамику, колесницу и еще учение о возмездии.
— Племена ариев пришли в междуречье со своей религией, понимаете? Их учение наложилось на тотемистические верования аборигенов долины. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что такое тотемизм?
— Нет, — сказал я как можно увереннее.
— Тотемизм — это вера в кровное родство человека и животного, характерная для племенного сообщества, — не удержался Ольдберг. — Понимаете? Когда арийская доктрина возмездия соединилась с верованиями местных племен, возникло учение о переселении душ. Оно не похоже на суррогат, которым нас потчуют теперь на каждом углу! В нашей стране произошла оккультная революция, понимаете? Мне приходится много выступать, я трачу драгоценное время на этот ликбез… Но не стану же я каждому встречному дарить свои монографии! Да и что он в них поймет, не владея, так сказать, аппаратом научного мышления… Ну так как? Возьметесь за повесть?
— Я подумаю, — выдохнул я, ошеломленный не столько его напором — на факультете мы ко всему привыкли — сколько настойчивым подмигиванием Рабиндраната Тагора. Профессор тоже перевел взгляд на бронзовый бюст.
— Вот-вот, подумайте, — сказал он немного рассеянно.
Мы помолчали.
— Экзамен по санскриту у вас не сдан, экзамен по географии — аналогично. А кстати… — Декан снова повернулся ко мне. — Не могли бы вы перечислить десять классов отшельников, содержащихся в «Ангуттара-никае»?
Если честно, я не мог перечислить ни одного класса отшельников, содержащихся в «Ангуттара-никае».
— Об этом писал… как его… Дэс-Риведс?
— Рис-Дэвидс! Томас Уильям Рис-Дэвидс, основатель Общества палийских текстов! — отчеканил Ольдберг. — Ох, дружочек… А ведь завтра мы встретимся с вами на экзамене. Я очень надеюсь, что вы обрадуете меня хорошим знанием источников. Если, конечно, вас не устроила моя затея. Понимаете?
Подобный прием у писателей называется «насадить персонаж на вилы дилеммы». Я чувствовал себя этим литературным персонажем и еще новгородцем, запутавшимся в стременах в момент атаки закованной в латы конницы Святого Ордена.
— Drang nach Osten[1], — пробормотал я.
— Как вы сказали, дружочек?
— Мне нужно все обдумать и взвесить.
— Ради Бога, взвешивайте сколько угодно!
— Ольдберг тут же вскинул руку с часами «Rolex». — А через полчаса зайдите ко мне и скажите. Понимаете?
Я вышел на набережную, спустился по гранитным ступеням к Неве и закурил, поглядывая то на речную гладь, то на купол Исаакия. Надо мной кричали чайки, пахло мазутом и простором большой воды. Мне не хотелось приниматься за повесть о буддах. И все же вылетать из университета не хотелось еще больше. Отчисление, осенний призыв — и что будет делать моя жена, оставшись вдвоем с сынишкой в нашей темной комнатке с видом на Литейный мост?.. Я посмотрел на часы — срок ультиматума истекал через одиннадцать с половиной минут. Бросив третий окурок в павлиньи разводы мазута, напоминавшие узоры на галстуке профессора Ольдберга, я вернулся в деканский кабинет.
— Ну и славненько, — обрадовался Андрей Андреевич. — Давайте поговорим теперь о нашей, вернее — о вашей книге. Я предлагаю назвать ее «Неизвестные будды», поскольку так называлась моя статья в «Вопросах философии». Подходит?
Я промычал что-то в ответ.
— Итак, «Неизвестные будды». Вам следует показать, что у буддизма было несколько отцов-основателей. Понимаете? Этот факт вы должны были уяснить из моих лекций. Царевич Сиддхарта, покинувший дворец ради поисков истины, этот юноша с жертвенным и любящим сердцем, не мог быть автором «Дхаммапады». Вспомните встречи со стариком, больным, мертвецом. Сиддхарта жаждет спасти людей, избавить их от страданий. Автору «Дхаммапады» это не нужно. В «Дхаммападе» собраны афоризмы другого будды, понимаете? Этот будда восхваляет аскетизм, бодрость духа и силу убеждения, но не забывает похвалить и себя за серьезную и достойную жизнь, и особенно — за свою мудрость, которая делает его выше Брахмы. С не меньшей гордостью, чем самый тщеславный из греческих стоиков, он умеет отличать умного человека от неумного. «Мудрец выделяется, как скакун, опередивший клячу, — говорит он. Мудрец смотрит на больное печалью человечество, как стоящий на горе на стоящего на равнине». Этот второй будда идет напролом к своей цели, он заносчив, самовлюблен, циничен и равнодушен к чужому горю. Прислушайтесь к такой цитате из «Дхаммапады»: «Убив мать и отца и двух царей из касты кшатриев, брахман идет невозмутимо». Вы понимаете, что произошло? Второй будда потеснил первого и возглавил тогда еще небольшую секту бродячих аскетов! Спустя несколько веков составители канона соединили жития двух разных подвижников…