вера что-то пробуждает в вашем сердце. Неважно, какой религии вы придерживаетесь, нужно верить в себя».
Если бы я стал обучать заключённых практике расслабления, это было бы полезно, но не изменило бы их жизнь. Я делал всё, что в моих силах, чтобы установить душевную связь с каждым из них. На личных встречах я безмолвно сидел и созерцал своё дыхание – осознавал его. Однако буддизм – отнюдь не только осознанность. Буддизм – это практика прозрения, когда вы помогаете другим превзойти иллюзию отдельности. Сердце буддизма – понимание несуществования «Я». Если заключённый сохраняет привязанность к своему иллюзорному «Я», он не сможет освободиться от отчаяния. Если ему удастся отбросить иллюзию «Я», он соприкоснётся с внутренней свободой и обретёт новую веру в жизнь. Нередко во время первой двадцатиминутной беседы мне удавалось помочь заключённым ощутить связь с подлинной радостью, присущей каждому человеку.
22
Майку было всего девятнадцать, когда он задушил свою девушку – в состоянии аффекта. После убийства он каждую ночь продолжал слышать её крики. Он больше не мог спать. В тюрьме он отказывался от врачебной помощи; просто сидел один в своей камере, в состоянии внутреннего хаоса и глубочайшего стыда. Тюремные медики направили Майка ко мне в надежде, что я смогу что-то изменить.
Майк сидел передо мной понурив голову. Я спросил его, не хочет ли он вместе посидеть в тишине, и предложил ему выпрямить спину, чтобы легче было дышать. Он согласился, и пока мы сидели, я смог ощутить глубину его страдания. В безмолвии мы можем ощутить боль и страдание других. Сострадание означает «совместное страдание». Мы начинаем чувствовать чужую боль.
Майк оказался в ловушке своего страдания. Я ничего не сказал и продолжал созерцать своё дыхание. Прошло двадцать минут, и я почувствовал внутренние изменения: боль стала утихать. Это был хороший знак. Я спросил Майка, стало ли ему хоть немного лучше, и он тихо ответил: «Да». Теперь он чувствовал себя достаточно спокойным, чтобы заговорить. Казалось, будто он заново учится речи.
Майк сказал, что не знает, почему убил свою девушку. Когда она смотрела телевизор, у него внезапно возникла мысль: «Я задушу её». Он прошёл мимо неё, и эта мысль исчезла. Затем он снова прошёл мимо, и мысль возникла снова. Он снова передумал, однако в третий раз, когда он проходил за её спиной, он осуществил задуманное. Он задушил её. Затем он пошёл к реке и попытался повеситься на ветке дерева. Он обмотал верёвку вокруг шеи, но не осмелился прыгнуть. Майк вернулся домой и сел перед телевизором, а затем пошёл спать.
Майк жил один бо́льшую часть жизни. Его родители развелись и оставили его на попечение соседей. Он лгал соседям, будто кто-то из родителей дома, и оставался в доме сам, при этом он поедал всю вредную еду, какую только мог раздобыть, и смотрел телевизор сутками напролёт.
Через несколько месяцев участия в нашей еженедельной группе по медитации он сказал: «Я перестал чувствовать себя одиноким. Теперь я понимаю, что такое счастье. Мне нравится кулинария, и я стал готовить для других заключённых». Надзиратели были поражены. Майк стал общительнее, он стал разговаривать с другими заключёнными и по возможности помогать им. Впервые в жизни он почувствовал, что не безнадёжен.
Однажды он сказал мне: «Теперь я счастлив, как никогда. В тюрьме я обрёл счастье. Невероятно. Я буду делать всё, чтобы сохранить это состояние и после освобождения».
В Голландии людям дают шанс начать новую жизнь, и Майк покинет тюрьму, когда отбудет свой срок. Возможно, кто-то думает, что он должен страдать, что он заслужил такое наказание за свой поступок и не имеет права на счастье. Люди вроде Майка наносят большой ущерб себе и обществу своим страданием. Однако наказание не приносит пользы – ни им, ни обществу. Они нуждаются в наставлении и поддержке, только тогда они перестанут вредить себе и другим. Наставлять заключённых – менее затратно, чем наказывать, и это снижает риск рецидива.
Мы часто упускаем возможность помочь таким людям, как Майк, поскольку в нашем обществе глубоко укоренилось представление о карающей справедливости – наказании. Каждый заключённый – это живой призыв к помощи, и такая помощь может быть искупительной как для него, так и для общества в целом. Во многих случаях помочь заключённому не очень трудно. Многие уже созрели для того, чтобы усвоить необходимые уроки. Все люди ошибаются и имеют право на поддержку – тогда они могут научиться жить иначе.
Под моим руководством Майк смог увидеться со своей семьей. Его родители сидели вместе в помещении для посетителей. В начале встречи Майк чувствовал дрожь в ногах, но постепенно он успокоился. Для него это был важный шаг – суметь принять себя. Семья играет важную роль в развитии любого человека. Худшее наказание для многих заключённых – невозможность видеться с близкими. Общение с матерью и отцом дало Майку важное понимание: «Мы не оставим тебя снова». Семья – это в том числе наши корни, а без корней человек не может быть счастлив. Во вьетнамской культуре существует очень важный принцип: нельзя бросать близкого человека в трудностях.
Сможем ли мы превратить тюрьмы в место освобождения и счастья? Я верю, что это возможно, – если мы будем помогать заключённым восстановить отношения со своей семьёй, друзьями и прежде всего с самими собой. Многие заключённые отрицают, что у них есть близкие и друзья. Нередко их бросали и предавали. Им приходится заново учиться доверять людям, и мы можем помочь им в этом.
23
Майк стал заметно счастливее. Его стала навещать сестра, и он стал учиться, чтобы после освобождения открыть своё дело. Его выбрали уборщиком в его блоке – заключённые любят эту работу, ведь она даёт им больше свободы передвижения и немного более высокую зарплату. Каждый раз, когда я говорил с ним, я помнил о его тяжёлом прошлом и видел, каким счастливым он стал теперь. Что если тюрьмы станут местом счастья? Повысится или понизится тогда уровень преступности? Большинство людей считают, что преступники должны бояться попасть в тюрьму, – тогда они не пойдут на новое преступление. Думаю, это заблуждение, ведь самые опасные люди – несчастные, те, кому нечего терять.
В идеальной тюрьме утро начиналось бы с совместной практики медитации. Медитация хорошо влияет на нашу жизнь; улучшается сон и аппетит. В ночное время многие заключённые остаются наедине со своим страданием и вспоминают о своих проступках. Днём они могут говорить и смеяться, ночью же они вынуждены погружаться в свои тяжёлые переживания. Многие кричат и колотят в двери камер. В тюрьмах эту проблему решают при помощи снотворных, однако медикаменты не затрагивают причин бессонницы. Даже со снотворными заключённые плохо спят и не перестают чувствовать боль.
Я советую заключённым медитировать перед сном, и во многих случаях те, кто медитирует в течение двадцати-тридцати минут, спят гораздо лучше. Майк перестал слышать крики своей девушки. Глубокое раскаяние останется с ним навсегда. Само по себе сожаление – не проблема. Если Майк сможет пережить эту боль и принять свой поступок, он снова ощутит целостность. Честность – основа счастья. Честность и самоуважение – это то, что даёт нам устойчивость в плавании по океану страдания.
24
В тюрьме я встречал немало успешных людей. К примеру, Ганс. Ему было около пятидесяти, когда он пришёл в нашу группу по медитации, и в конце занятия он совершенно неожиданно заявил: «Кыонг, я никогда в жизни не злился». Он сказал это с большой гордостью.
Я ответил: «Не думаю, что это правда. Наверное, вы просто никогда не замечали своего гнева».
Мои слова так потрясли его, что он расплакался. Я позволил ему выплакаться; остальные заключённые тоже хранили молчание. Ганс был директором крупного семейного бизнеса, единственным наёмным служащим, который не являлся членом семьи. Он был талантливым и очень ценным работником. Казалось, у него всё получается. В любых обстоятельствах он сохранял спокойствие.
Однажды он пришёл домой и стал избивать свою подругу. Она кричала и плакала, а он преследовал её и продолжать бить. Эта сцена продолжалась около десяти минут.
«Почему ты бьёшь меня?» – спрашивала она, а он не знал, что ответить. Затем он отправился в полицейский участок и сообщил: «Я чуть не убил свою женщину».
«До сих пор не понимаю, почему это сделал», – сказал он мне. Я объяснил ему, как медитировать и наблюдать за собой, как исследовать свой гнев. Он отказывался верить, что способен злиться.
В конце одного занятия по медитации он неожиданно обнял соседа-заключённого и стал плакать у него на плече. Спустя три недели мы встретились снова, и он излучал искреннюю радость. «Я увидел свой гнев», – сообщил он. Это стало для него большим открытием. Когда он обнаружил, что может злиться, он увидел ту часть своей жизни, о которой прежде не позволял себе знать, и внезапно ощутил, что счастлив. Он стал помогать другим заключённым, учил неграмотных читать и делился своим жизненным опытом. Это не могло не радовать.
Ганс сказал мне: «Тридцать лет подряд я неустанно трудился, устраивал свою жизнь, поддерживал семью, строил дом, карьеру. Затем я потерял всё. Когда я осознал свой гнев, я понял, что не так прост, как думал прежде. Я потерял всё, но обрёл себя. После тюрьмы никто не возьмёт меня на работу – у меня судимость. Возможно, мне придётся убирать туалеты или заниматься чем-то подобным. Но я счастлив. Это не значит, что я не буду страдать. Просто теперь я вижу своё страдание. Жизнь пошла под откос потому, что я не замечал, что страдаю. Я не понимал, что злюсь. Возможно, это звучит наивно, но теперь мне кажется, что всё будет хорошо. Я осознал своё страдание и обрёл настоящее счастье».
25
Мы думаем, будто люди, которые попали в тюрьму, отличаются от нас, что они «преступники», а мы – нет. В сущности они такие же люди, как и мы. А некоторые из тех, кто отбывает срок, невиновны и попали в тюрьму за преступление, которого не совершали. Именно в такую ситуацию попал Рик, невролог. Его невиновность доказали спустя три года после заключения под стражу. Однако за эти долгие годы он потерял всё, что было ему дорого, – семью, работу, друзей, репутацию, имущество. Когда я познакомился с ним, он постоянно был разгневан. Он днём и ночью говорил о своей невиновности. Заключённые редко признают свою вину, и всё же некоторые из них действительно невиновны. Я выслушал Рика и поверил ему. Я знал, что он невиновен. Я понимал его гнев, сопереживал его боли, чувствовал его негодование. Работа не позволяет мне проявлять пристрастность, я могу лишь поддерживать заключённых в их духовном развитии. Я сказал Рику: «Я могу помочь вам примириться с ситуацией». Это стало началом изменений.