Еще до того как госпожа Додж и ее четвероногая свита покинули Пятое авеню, земля, на которой стоит дом № 800, оценивалась в десять миллионов долларов. Ее нынешняя цена неизвестна. Агенты по недвижимости и не знают, и не хотят называть ее. Их пугает астрономичность цифры, которая может создать нежелательный прецедент и вызвать вихревой бум среди спекулянтов. Поэтому для определения нынешней стоимости нью-йоркского собачника Этель Джеральдин я могу предложить лишь сравнительный метод. Недавно обанкротившиеся владельцы универсального магазина «Бест энд компани» продали землю, на которой он стоит, греческому судовладельцу Онассису по цене пятьсот долларов за квадратный фут. В футе — немногим более тридцати сантиметров. Напомню, что официальная цена унции золота — тридцать пять долларов, а в унции — немногим более тридцати граммов. Даже не будучи Эйнштейном, можно легко подсчитать, что каждый квадратный сантиметр купленной земли обошелся Онассису почти в пятнадцать раз дороже цены одного грамма желтого металла!
Но и это сравнение не дает полного представления о размерах клада, зарытого в фундаменте дома № 800. Во-первых, универмаг «Бест энд компани» расположен между Пятой авеню и 51-й стрит, то есть вне пределов заветной квадратной полумили. Во-вторых, его владельцы совершали сделку, находясь на грани банкротства, а посему не привередничали. В-третьих, здание «Бест энд компани» окружают каменные джунгли, а дом № 800 стоит по соседству с Центральным парком — основным зеленым массивом Манхэттэна. А в Нью-Йорке, между прочим, о богатстве людей судят не столько по количеству «зелененьких»[4], сколько по количеству зелени, окружающей их дома. Только очень богатые, живущие, как правило, на последних этажах небоскребов, позволяют себе роскошь разбивать на крышах микроскопические садики. (Вот почему богатым в Нью-Йорке дышится легче не только в переносном, но и в прямом смысле слова. Вот почему чем ближе к Центральному парку, тем дороже и земля, и дома, и квартира. Недаром здесь говорят: скажи, сколько озона поглощают твои легкие, и я скажу, каков твой заработок.) Дом № 800 единственный в центре Манхэттэна, имеющий сад и даже парк не на крыше, а на земле. Это — немыслимая роскошь, за которую госпожа Додж платит только в виде налогов около двухсот тысяч долларов, то есть годовое жалованье президента Соединенных Штатов Америки!
Делами мертвого дома ведают сообща «Фиделити юнион траст компани» и «Кемикл бэнк». Их официальная политика, по словам Герберта Болла, одного из душеприказчиков «самой богатой вдовы Америки», состоит в следующем: «Держаться за дом, если даже миссис Додж никогда не переедет в Нью-Йорк».
— Допустим, мы продали дом, а к миссис Додж внезапно вернулась ясность мысли. Что же будет тогда? «Сукины вы сыны, — скажет она нам, — бандиты. Кто дал вам право вытаскивать из-под меня мою собственность?» — говорит, улыбаясь, мистер Болл.
Но, конечно, алхимиками из «Кемикл бэнк» и «Фиделити юнион траст компани» движет не страх перед обратимостью склеротических процессов в мозгу госпожи Додж. Они отказываются продавать дом № 800 по совершенно иной причине: ведь он выложен не из простого кирпича, а из волшебного философского камня, обращающего в злато все уже открытые и даже еще не открытые элементы таблицы Менделеева. Верховный суд штата Нью-Джерси и Нью-Йоркский суд по делам о наследстве и опеке, надзирающие за «сукиными сынами» из «Фиделити юнион траст компани» и «бандитами» из «Кемикл бэнк», постановили, что мертвый дом может быть продан лишь при двух обстоятельствах: если его владелица будет не в состоянии продолжать выплачивать земельный налог и если цены на недвижимость начнут катастрофически падать.
С таким же успехом и с не меньшим на то основанием соломоны из Нью-Джерси и Нью-Йорка могли бы присовокупить еще и третье условие: если Земля — на этот раз в смысле планета — перестанет вращаться вокруг собственной оси и Солнца. В самом деле, скорее рухнут законы небесной механики, чем госпожа Додж окажется не в состоянии выплачивать какую-то мелочь — сущую чепуху в двести тысяч долларов — за собачий мавзолей на Пятой авеню. Что же касается перспектив катастрофического падения цен на недвижимость, то они маячат исключительно в сферах второго пришествия и греческих календ. Шквал инфляции и обесценения доллара еще больше заставляет американцев цепляться за землю. Она дрожит у них под ногами лишь фигурально. В остальном земля — единственная ценность, которой еще не коснулась эрозия инфляции. К тому же земля — не бумажные деньги. Ее нельзя размножить с помощью гениального изобретения Гутенберга и его эквивалента в эпоху пост-индустриальной, технотронной цивилизации — копировальной машины «Ксерокс».
На сегодняшний день главная и, пожалуй, исключительная обязанность «сукиных сынов» из «Фиделити юнион траст компани» и «бандитов» из «Кемикл бэнк» в отношении дома № 800 заключается в негативных отписках на многочисленные пропозиции искателей и соискателей волшебного клада госпожи Додж. Среди последних король отельного бизнеса Конрад Хилтон и крупнейший манипулятор недвижимостью Хелмсли, по прозвищу «манхэттэнский форс-мажор». Закидывают удочку и городские власти: а как, мол, насчет переоборудования мертвого дома под музей, или, скажем, госпиталь, или — на худой конец — детский сад? Но филантропия не в характере «сукиных сынов» и «бандитов», а сама «первая леди собачьего королевства» выступает в данном случае в роли собаки на сене, единственной, хотя и незримой обитательницы дома № 800. Впрочем, не совсем единственной. Но об этом несколько позже.
Наблюдая за тем, как угодливо, по-лакейски пресмыкаются городские власти перед миссис Додж и ее сторожевыми псами, невольно вспоминаешь Маяковского:
Много ль
человеку
(даже Форду)
надо?
Форд —
в мильонах фордов,
сам же Форд —
в аршин.
Мистер Форд,
для вашего,
для высохшего зада
разве мало
двух
просторнейших машин?
Лишек —
в М.К.Х.
Повесим ваш портретик.
Монумент
и то бы
вылепили с вас.
Кланялись бы детки,
вас
случайно встретив.
Мистер Форд —
отдайте!
Даст он…
Черта с два!
Выше я упомянул вскользь о том, что собака на сене не совсем единственная обитательница мертвого дома. Согласно противопожарным правилам, страховые компании требуют, чтобы в доме № 800 проживала помимо призраков прошлого хотя бы одна живая душа. И она проживает. Зовут ее Грейс Белмонт. Откопал ее в африканских песках, в какой-то заброшенной католической миссии душеприказчик госпожи Додж, мистер Герберт Болл, человек сомнительной репутации. Откопал, транспортировал в Нью-Йорк и заживо замуровал в кирпичных стенах мертвого дома.
…Однажды — дело было в середине октября, и город млел от ласк индейского лета — я прогуливался по Пятой авеню и совершенно случайно очутился перед мраморной аркой, обрамляющей литые двери дома № 800. Размышляя в лучших некрасовских традициях у парадного подъезда, напоминающего не то сейф-патриарх «Чейз Манхэттэн бэнка» в Даун-тауне, не то вход в фамильные склепы враждовавших родов Монтекки и Капулетти, я невольно почувствовал, что за мной следят. Я оглянулся. Улица была пустынна. Лишь у вертящихся дверей отеля «Пьер» клевал носом тучный швейцар, разморенный неожиданным и запоздалым теплом. И тем не менее ощущение, что я нахожусь под чьим-то пристальным наблюдением, упорно не проходило. Наконец, наши глаза встретились. То был электрический Шерлок Холмс в обличии юного розовощекого создания неопределенного пола в боевом шлеме римских легионеров, в белой тунике, со щитом и мечом. Он как бы предупреждал меня, что «Эта территория оберегается от взломщиков и грабителей системой замков и оповещения «Холмс электрик протектор».
Ну и ладно, подумал я, и, подстрекаемый неодолимым духом противоречия, нажал на звонок, под которым красовалась овальная нашлепка хитроумной компании «Холмс электрик протектор». Поднялся вселенский трезвон. Пустынность улицы делала его еще более пронзительным. Мне почудилось, что я попал под электрические разряды, брызнувшие с острия символизирующего молнию зигзагообразного меча, который держало в руке юное розовощекое создание. Даже тучный швейцар у вертящихся дверей отеля «Пьер» перестал клевать носом и воззрился на меня, впрочем, скорее с любопытством, чем с подозрением — что-то будет?
Но ничего не произошло. Звонок Холмса неистовствовал еще минуты две-три и вдруг замолк. Над моей головой послышался железный скрежет. Я посмотрел наверх и увидел, что стальные ставни на одном из окон второго этажа медленно приоткрываются. Еще через мгновение сквозь сетчатую решетку и чугунные квадраты-прутья проступило человеческое лицо. Эффект получился жуткий, словно в фильмах-ужасах о Франкенштейне, Дракуле и прочих титулованных трансильвано-голливудских вампирах.
— Вам чего? — спросило лицо, как мне показалось, замогильным голосом.
— Не «чего», а кого, — ответил я с плохо наигранной небрежностью.
— Вам кого? — переспросило лицо, соглашаясь на компромисс, впрочем, без особого энтузиазма.
— Мне миссис Марчеллус Хартли Додж, урожденную мисс Этель Джеральдин Рокфеллер! — выпалил я. С таким же шансом на успех я мог бы потребовать незапланированного явления Христа народу.
— Она давным-давно не живет здесь. — Серенада под окном, видимо, уже начинала раздражать лицо.
— А вы, случайно, не мисс Грейс Белмонт? — заторопился я, опасаясь, как бы лицо не захлопнуло стальные ставни.
— Она самая. — В голосе лица впервые зазвучали человеческие нотки. — А вы меня откуда знаете?
— О, кто вас не знает! А это правда, что пишут о вас в газетах?
Перед лестью падали и не такие крепости. Перед ней бессильна даже система замков и оповещения «Холмс электрик протектор». Да и серенады под окном рано или поздно берут свое.