Причем диктатора и его клику можно было понять – в то время активно рушилась система колониализма, колонии получали независимость, но не всегда это проходило гладко. Например, африканский Алжир считался в послевоенной Франции никакой не колонией, а обычным департаментом Франции, и его отделение воспринималось как угроза территориальной целостности страны. «Мы стоим перед угрозой распада страны! Нужно дать бой сепаратизму!» – в ужасе заламывали руки французские патриоты. Но в конечном итоге пришло понимание, что расстаться с некогда завоеванными землями, которые больше не хотят быть в составе одной страны, придется. И ничего страшного после распада не произошло. Все европейские страны отпустили свои колонии на свободу. Дольше всех сопротивлялась самая бедная и самая маленькая страна, у которой не было сил удерживать заморские территории – Португалия. Потому что там была не демократия, а застарелая диктатура, опиравшаяся на традиционные консервативные ценности, ценящая высокопарные слова больше человеческих жизней и потому наиболее склонная к войне. Такова уж диковатая культура чести.
У нас привыкли думать, что мировая система колониализма распалась почти сразу после Второй мировой, где-то в пятидесятых-шестидесятых. И мало кто помнит, что крохотная Португалия воевала за свои многочисленные заморские колонии, превышающие ее собственную территорию в несколько раз, почти до середины 70-х годов.
А как было не воевать? Ведь духовность! Ведь наши мальчики погибли не зря, защищая свою страну! Это же наши исторические земли!
И ведь правда – исторические. Когда Индия заявила свои права на португальскую колонию Гоа, расположенную, как знают все туристы, на полуострове Индостан, Салазар решительно заявил, что Гоа – это неотъемлемая часть Португалии, и она никогда не покинет родную гавань. Индия к тому времени уже давно была независимой, она получила независимость от британской короны еще в 1947 году, премьер-министром страны стал небезызвестный Джавахарлал Неру. Он и поднял вопрос перед Португалией о независимости Гоа. На что Салазар ответил: это историческая португальская земля, потому что Португалия владеет Гоа с 1510 года, здесь губернаторствовал еще Васко да Гама.
Согласитесь, Васко да Гама – это имя! Я бы сказал, мировой бренд. И XVI век тоже внушает. Для сравнения: Крым был взят Россией только в XVIII веке.
Ну, а дальше начались войны за «исторические земли» – в Индии и Африке. Португальская молодежь, которой совершенно не улыбалась идея погибать где-то вдали от своей страны за былое имперское величие, бросилась из страны врассыпную – в Англию, Францию, Испанию, Бразилию, Канаду.
Тогдашние «герои Верхнего Ларса» бежали из Португалии с такой интенсивностью, что один французский журналист (Франция к тому времени уже скинула с плеч все свое «величие» и дышала свободно) писал: «От чего они бегут?.. От казармы… Никогда из португальской армии не дезертировало так много людей, как сейчас, и по вполне понятным причинам. Из-за войн в Анголе, Гвинее и Мозамбике…»
Война – раковая опухоль экономики. И шли эти бессмысленные войны за удержание колоний почти полтора десятка лет, постепенно растворяя экономику несчастной Португалии, которая ранее накопила сырьевой жирок. Против Португалии страны свободного мира одна за другой начали вводить санкции, дабы прекратить кровопролитие и обуздать последний фашистский режим Европы. Мировая пресса обвиняла португальских военнослужащих в зверствах и военных преступлениях.
Причем, что интересно, Португалия продолжала вести войну даже после смерти диктатора, уже по инерции. Салазар отлетел на небо в 1970 году, а его сподвижники еще четыре года воевали, пока в Лиссабоне наконец не произошла революция гвоздик, положившая конец западноевропейскому фашизму.
Далее со всеми остановками – демократизация, послевоенный рост экономики, снятие санкций, рост уровня жизни и… ностальгия народа по ушедшему вождю. Все, как по нотам. Все как доктор прописал. Народ «вспоминает минувшие дни и битвы, где вместе рубились они». Португалия вступила в Евросоюз в 1986 году и зажила прилично. А в 2007-м в португальском национальном телевизионном шоу «Великие португальцы» первое место с огромным отрывом занял Антониу де Оливейра Салазар. Стосковался народ по концлагерям.
«При нем было лучше!» – говорили старики. Рассказывали, что росла экономика и вообще с Португалией тогда считались, вон даже санкции на нее накладывали, настолько она самостоятельную политику проводила, настолько была суверенной! Фабрики строились, заводы, дороги…
Хм. Как я уже писал выше, после пришествия к власти Салазара (напомню, он был профессиональным экономистом) экономика Португалии действительно несколько раздышалась, поскольку поперли вверх цены на сырье, и Португалия, бывшая в ту пору сырьевым придатком Европы, неплохо поднялась. На что означает это «неплохо»?
Вот как описывал жизнь простого португальца эпохи позднего Салазара его современник: «Достаточно взглянуть на сельских жителей, чтобы увидеть, как скоро они делаются похожими на мешки с костями; женщины от 40 до 50 лет стареют с необыкновенной быстротой, а мужчины становятся сгорбленными и кривоногими, причем как мужчины, так и женщины быстро теряют все зубы». Как видим, до простого провинциального народа мало что дотекало, все деньги, принесенные в страну сырьевой конъюнктурой, были бездарно профуканы на бессмысленную войну.
Статистики приводят такие цифры португальского «благополучия» эпохи диктатуры – смертность от коклюша была в четыре раза выше, чем в Англии, от кори – в девять раз выше; половина португальских матерей рожали детей без медицинской помощи. Наконец, есть такой интегральный критерий качества жизни в стране, как средняя продолжительность жизни. Так вот, средняя продолжительность жизни в салазаровской Португалии составляла 49 лет (в Швеции того времени – 71, в Голландии – 69, в Англии – 68, в Японии – 70).
Резюмируя эту не слишком длинную иллюстративно-познавательную главу, можно еще раз констатировать, что поиск окольных путей в будущее не приводил к добру никогда ни в одной стране – все варианты фашизма закончились печально и кроваво. Третий путь неизменно заводил в тупик с человеческими костями.
Также необходимо добавить, что и Второй путь в будущее – красный, то есть коммунистический, марксистский – тоже к добру не приводил никогда ни в одной стране, все попытки построить социализм закончились печально и кроваво. Этот путь неизменно заводил в тупик с человеческими костями. Причем еще неизвестно, какой из этих двух левых режимов – коричневый или красный – привел к большим жертвам. На счету красно-коричневых проектов десятки миллионов жизней.
А что у этих режимов еще общего, помимо левизны?
Прежде, чем ответить на этот очень правильно поставленный вопрос, нужно кое-что прояснить касательно самой левизны. Многих, особенно марксистов, дико триггерит констатация того простого факта, что разномастные фашистские режимы – такие же левые, как и разномастные коммунистические. Потому что фашистов принято называть правыми! Но правые они только относительно коммунистических режимов, однако коммунизмом и фашизмом политическая шкала не исчерпывается. И мы про это еще поговорим подробнее, дабы развеять любые сомнения в том, что коллективистские политические режимы противостоят индивидуалистическим; коллективистские режимы провозглашают примат коллектива (класса или нации) над правами индивида, а индивидуалистические – примат прав человека. А пока скажем лишь, что близость коричневых и красных коллективистов проявлялась и доказывалась на практике хотя бы тем, что в фашисты легко дрейфовали коммунисты и социалисты всех мастей. Декларируемая ими социальная политика легко позволяла этот переток осуществлять, поскольку разница между красными и коричневыми была только в том, что у одних коллективизм выражался в корпоративно-национальном подходе, а у других – в классовом.
Недаром Гитлер, долго варившийся в этой кухне, признавался: «Нас куда больше связывает с большевизмом, чем разделяет… Я всегда допускал и отдавал соответствующие приказы, чтобы бывших коммунистов принимали в (нацистскую) партию немедленно. Из мелкобуржуазного босса социал-демократического профсоюза никогда не получится национал-социалист, а из коммуниста – всегда». Какое потрясающе откровение!
И сразу примеры. Жил да был во Франции некий Жак Дорио. В 1920-е годы он вступил во французскую компартию, был членом Коминтерна, ездил в Москву, видел Ленина, говорят, даже дружил со Сталиным. А в 1930-е годы сколотил свою Народную партию Франции – национал-большевистскую по характеру, которая потом сползла в откровенный фашизм. Не скатиться туда она и не могла, поскольку фашизм и национал-социализм (национал-большевизм, национал-коммунизм – как хотите назовите) похожи порой до степени неотличимости. Ничего странного, достаточно добавить в алый цвет пару бурых капель национал-патриотизма, и красное легко превращается в коричневое.
У Народной партии Франции Дорио был свой фашистский «комсомол», члены коего входили в отряды штурмовиков и били коммунистов, а в 1941 году комсомольцы-добровольцы от партии Дорио с криками «хайль Гитлер» поехали на Восточный фронт воевать с большевизмом. И неплохо себя показали, кстати.
Есть и примеры противоположных переходов – известный итальянский исследователь Арктики Умберто Нобиле, участвовавший в экспедициях вместе с Амундсеном, и бывший членом фашистской партии, после 1945 года добровольно вступил в итальянскую компартию. Хотя никто генерала и преподавателя Неаполитанского университета за хвост туда не тянул. Захотелось!
А сейчас мы видим на Западе и вовсе удивительное явление – многочисленные стада левых антисемитов с пропалестинскими лозунгами, которые ненавидят евреев ничуть не меньше, чем их ненавидели немецкие фашисты.
«Почему же тогда коммунисты и фашисты терпеть не могли друг друга, если они столь похожи?» – быть может, спросите вы. Почему фашистские режимы всегда преследуют коммунистов, кидают их в тюрьмы, расстреливают и всячески обижают?