м они оба поднимаются.
Мальчик придирчиво осматривает велосипед, решившись, быстро взбирается на него, кивает отцу и, неумело оттолкнувшись ногой от земли, жмёт на педаль.
Отец бежит рядом с вихляющим из стороны в сторону двухколёсным агрегатом и всё равно не в очередной раз не успевает.
Камера, лишь на мгновение задержавшись возле мальчика и его отца, устремляется вдоль аллеи, взмывает ввысь, огибает несколько высоток и оказывается в светлой просторной комнате.
Комната почти пуста. Лишь девочка со скрипкой и стоящая возле неё молодая женщина. На лице девочки смесь обиды и упрямства. Губы сжаты, в глазах блестят затаившиеся слезинки. Она прижимается по-детски пухлой, покрасневшей от долгой игры щекой к подбороднику, пробегает пальцами по шейке грифа и осторожно, словно боясь выдать своё настроение, опускает смычок на струны.
Хрупкая до хрустальности пробуждается мелодия. Вьётся, набирая силу и очарование, пока внезапно не ломается фальшивой нотой. Девочка резко обрывает игру, в бессильном отчаянии отпускает руки и отворачивается, не говоря ни слова. Женщина неслышно вздыхает, делает лёгкий шаг вперёд и, на долю мгновения задержав в воздухе, ласково опускает руку на непослушные, ярко-рыжие волосы девочки. Такие же, как и её собственные.
Голос за кадром:
Наши дети. Как много в них от нас – улыбка, цвет глаз, тембр голоса, мысли, которые они считают своими, слова, когда-то сорвавшиеся с наших уст. Мы готовы отдавать им самих себя без остатка, и каждый раз жалеем, что не можем дать больше того, что в наших силах.
Или можем?
Фонд «Наследие».
Будущее – это не только ты.
5.
А ведь казалось бы, всё начинает налаживаться. Только-только на смену почти животному страху и панике начала приходить умиротворяющая отрешенность. Только-только Габ невероятным усилием воли заставил себя поверить, что ничего страшного с ним больше не произойдёт, что ещё чуть-чуть и всё разрешится ко всеобщему удовлетворению. Вот сейчас с ним поговорят, во всём разберутся и скажут, что это простое недоразумение. А потом его отпустят. Может быть, даже с извинениями. Габ отчётливо, как наяву, представил себе эту картину: Жан с чем-то сверяющийся через альтерэго, хмурый, смущённый, то и дело растерянно и виновато поглядывающий в сторону Габа. Окончательно стушевавшись, старательно подбирая слова, он признаёт ошибку и обещает немедленно вернуть Габа домой. Габ расплывается в улыбке, ободряюще хлопает Жана по плечу и лицо Жана светлеет, он с облегчением и благодарностью долго жмёт Габу руку, а потом они смеются и расстаются, как хорошие приятели.
Вот так должно было всё закончиться. Вот так и никак иначе.
– Активацию? – собственный голос показался Габу глухим и далёким, словно пришедшим из другой жизни.
Он забыл тот день. Изо всех сил старался забыть и забыл.
Уже неделю, как ему исполнилось семь. На день рождения Габ получил новое альтерэго. Не самую последнюю модель, но куда более функциональную, чем прежняя. Правда, сейчас она находилась в спящем режиме, а на время активации её и вовсе отключат. Таковы правила. Но это ничего, это Габ переживет. Тем более, что активация всего-то через полчаса.
Он сидел на высокой скамейке в приёмной активационного центра и болтал ногами, стараясь носками потасканных за лето и посеревших от уличной пыли сандалий дотянуться до поверхности гладкого, чуть упругого пола. Приёмная была почти пуста – два мальчика, видимо, братья, девочка да он, Габ. Парни бесшумно и сосредоточенно мутузили друг друга с таким скучающим выражением на лицах, что сразу было понятно – дело для них давно привычное и необременительное.
Девочка в лёгком, Габу казалось, воздушном платье ярко-жёлтого цвета с крупными ромашками тихонько и тоненько напевала что-то себе под нос. Девочка Габу очень нравилась, и он подумал, что как только снова можно будет включить альтерэго, он обязательно постарается её разыскать. И возможно, они даже познакомятся. А возможно, и подружатся.
Погружённый в свои мечты, Габ совершенно не обратил внимание на то, как в единственную дверь с периодически вспыхивающей надписью«Не входить. Идёт активация» зашёл и вышел сначала один, а потом и второй мальчик. Как легко впорхнула и так же легко выпорхнула, не переставая напевать, девочка в жёлтом платье. Лишь когда она прошла мимо, даже не взглянув в его сторону, Габу вдруг стало до ломоты в висках тоскливо и зябко.
– Габриэль, – немолодая женщина в пахнущем карамелью комбинезоне медработника с усталой улыбкой на красивом лице стояла перед ним и протягивала руку, – ты готов?
Габ молча вложил свою ладошку в мягкую и тёплую ладонь женщины и спрыгнул со скамейки.
Предварительная диагностика, ставшая обязательной после пандемии, ожидаемо не выявила никаких противопоказаний.
Габа уложили на кушетку, и та, чуть слышно урча, втянулась внутрь тоннеля, в толстых прозрачных стенках которого плавали, подозрительно косясь на мальчика, большие разноцветные рыбы.
– Они не настоящие, – всё с той же усталой улыбкой пояснила женщина, – некоторых успокаивает. Но ты, если хочешь, можешь просто прикрыть глаза.
Габ подумал секунду и прикрыл.
– Может ощущаться несильное покалывание по всему телу. Не пугайся, это не опасно и быстро проходит.
– Угу, – буркнул Габ, – не размыкая век.
Щёлкнуло, пискнуло, завибрировало.
– Начинаем процедуру активации, – произнесла женщина дежурную фразу.
И пришла Боль.
– Габриэль! Габриэль! Чёрт, да у него шок! Почему данные не полные? Кто отвечал за сбор информации об объекте? Габриэль! Габ! Вы слышите? Смотрите на меня!
О, да. Он слышал. Звуки, глухие и тянучие, как патока, пробивались словно сквозь толстый слой ваты, падали густыми каплями ему на лоб, на затылок, на лицо. Огромная радужной расцветки рыба подплыла совсем-совсем близко, уставилось на него тусклым ничего не выражающим взглядом и вдруг, извернувшись, ударила, что есть мочи, хвостом по лицу.
Габ открыл глаза, дёрнулся всем телом, хрипло застонал, приходя в себя.
Не то, не там, не тогда. Полубезумный взгляд заметался по помещению, кусками выхватывая фрагменты изменившегося пространства. Люди, много, разные. Мужчины и женщины. Те, что в бежевой униформе – растеряны и напуганы. Те, что в мерцающем камуфляже… Откуда они все здесь? Столы, экраны, мониторы, незнакомое оборудование. Запахи… Чужие, пугающие. И прямо перед ним раскрасневшееся, с крупными пятнами пота над переносицей лицо Жана.
– Здесь. Вы здесь и сейчас, Габриэль, – произнёс Жан, отчаянно ловя его взгляд, – бояться нечего, всё прошло.
Габ и рад бы согласиться, что да, прошло, но слова тошнотворным комом поднимались из желудка по пищеводу, царапали нёбо, и он, наконец, выблевывал их, кашляя и задыхаясь.
– За что?
– Уйдите все! Уйдите вон! – скомандовал Жан, не оборачиваясь и не отводя взгляда от Габа. – Верните полог! Быстро!
И как по волшебству, помещение сузилось до прежних размеров, отсекая, ограждая двоих от остального мира. И выражение лица Жана тоже изменилось, из встревоженного стало холодно бесстрастным, будто не выдержав собственного веса, рухнули старые декорации.
Крякнув с непривычки, он опустился на корточки, а затем, прислонившись спиной к стене, ловко примостился рядом с забившимся в угол, всё ещё дрожащим Габом.
– За что, говорите? – произнёс он изменившимся, лишённым профессиональных интонаций голосом. – Вот вы спрашиваете, за что? А тут другой вопрос нужно задавать. Не за что, а ради чего? Ради чего, понимаете?
– Я умру, – сбиваясь с дыхания, вымолвил Габ, – вы меня убьёте.
– Вас? – Жан уставился на него с неподдельным удивлением. – Да боже упаси! Вы, Габриэль, на данный момент самый ценный человек на Земле. Впрочем, что это я. Во всей солнечной системе. По сравнению с ценностью, которую представляете вы, все президенты, принцы, истинные и самопровозглашённые кумиры сегодняшнего дня – так, малозначимые субъекты. Прошлогодняя пыль на полке.
– Ценностью? – озадаченно переспросил Габ и икнул.
– Разумеется, – подтвердил Жан и с облегчением вытянул ноги, – вы же не думаете, что Фонду и нам больше делать нечего, как похищать задрипанных, уж простите, фермеров и водить вокруг них многозначительные хороводы?
Габ отчаянно замотал головой.
– Не полезу я в этот гроб. Не уговаривайте. Лучше сразу бейте этим своим гипношоком, или как он там называется. Или палкой по голове. А так, ни за что не полезу.
Жан поковырялся указательным пальцем в ухе, прищёлкнул языком и выдал с нескрываемым сожалением:
– Нельзя. Ни в состоянии шока, ни в состоянии сна или беспамятства. В этом-то и проблема.
– Всё равно, не полезу, – упрямо повторил Габ.
– А давайте-ка выберемся из этого закутка и поговорим, как взрослые, нормальные люди, – предложил Жан неожиданно бодрым голосом, первым легко поднялся на ноги и протянул Габу руку, – ну же, смелее.
Габ скептически покосился на него, шмыгнул носом. Теперь, когда паническая атака отступила, он и сам чувствовал, как ноют затёкшие мышцы, а край кушетки больно упирается в бок.
– Всё равно, – начал он и снова закашлялся.
– Посмотрим, – покладисто согласился Жан, подождал, пока закончится приступ кашля, спросил:
– Скажите, Габриэль, вы помните имена учёных, открывших принцип и технологию генной активации?
– Н-нет, – выдавил из себя Габ, снова устраиваясь на кушетке.
– И вам не кажется это странным? Фундаментальное открытие, без преувеличения, изменившее мир. А имена, так сказать, отцов-основателей вы не помните. Разве это не странно? Вам так не кажется?
– Не кажется. Какое мне до них дело? – недовольно буркнул Габ, морщась от очередного приступа головокружения.
– Самое непосредственное, – сообщил Жан, поёрзал, устраиваясь в кресле поудобнее, и закончил совершенно неожиданно, с дурацкой полуулыбкой, – потому, что один из них ваш предок. Ваш пра сколько-то там раз дедушка. Вот такие дела, Габриэль. Вот такие дела.