Было и в самом деле хорошо. Зеленовато-синяя вода переливалась, как масло. На западе она розовела под лучами низкого солнца, алела и понемногу окрашивалась в винно-красный цвет. Солнце медленно погружалось в море, окутанное розовым дымом,- будто от соприкосновения с ним вода превращалась в пар. По небу легли оранжевые, желтые, зеленые полосы, похожие на флаги, поднятые в честь заката.
Но вот солнце скрылось. Яркие флаги исчезли, как это бывает на корабле, когда играют вечернюю зарю и спускают флаг и гюйс. А на востоке прозрачная синяя тень, подобная длинной руке, уже вытянулась из-за горизонта и быстро гасила последние краски.
Юра смотрел и смотрел на эту удивительную картину и не мог наглядеться. Он не слышал окликов товарища, указывавшего рукой куда-то вдаль. Когда же он наконец обернулся к Мите, то удивился тревожному выражению его лица.
— Что? — спросил Юра.
Митя не ответил. Шлюпка, кренясь на левый борт, круто повернула. Юра лишь сейчас заметил над южной частью горизонта серую волнистую полоску. Она быстро росла, из серой становилась пепельно-черной — через несколько минут тяжелая туча закрыла полнеба. Поднялся ветер. Он с каждым мгновением усиливался. Будто кто-то гнался за ним, а он пытался уйти от погони и увлекал за собой шлюпку.
Это налетел шторм.
Теперь Юра узнал, что такое океан. Не радостные краски заката приветствовали его, а зловещий мрак и огромные валы, летевшие как вздыбившиеся кони, разметавшие по ветру седые, косматые гривы. Не тишина предвечерья, а пронзительный свист и рев. Словно рушилось все в преисподнюю, и сама преисподняя разверзлась, готовясь поглотить его.
Шлюпка неслась, не разбирая направления. Да и какого направления держаться в этой кромешной тьме, под косо хлещущим, секущим лицо ливнем!
Парус разорвало в клочья, прежде чем его успели спустить. Вымокшие до нитки Митя и Юра ухватились за весла. Но что могли поделать две пары весел против всей мощи океана! И все-таки они гребли, ежеминутно обдаваемые волнами, каждая из которых грозила их смыть и унести.
Когда шлюпка с высоты поднявшего ее на себя горо-подобного вала стремительно низвергалась в черную пустоту, Юре казалось, что сейчас наступит конец. Но словно невидимая рука извлекала утлое суденышко из бездны и опять возносила на головокружительную высоту. Мгновение оно словно висело в воздухе — и снова очертя голову летело вниз.
— Держись! — услышал Юра.- Держись крепче!
Это кричал Митя. Он хотел помочь товарищу, но сильный толчок отбросил его. Шлюпка жалобно заскрипела, застонала, готовая превратиться в щепы от неистовых ударов шторма. Вода в ней все прибавлялась, и не было возможности вычерпывать ее, хотя Митя и пытался это делать.
— Держись! Держись!..- звучал повелительный, совсем не его голос.
«Так вот что такое моряк! Держись во что бы то ни стало! Держись, даже когда ты не в силах держаться!»
И Юра старался держаться. Голос товарища был для него единственной поддержкой. Он каялся в душе перед Митей за то, что не послушал его, винился во всех своих грехах: легкомыслии, хвастовстве, самонадеянности — и хотел только одного: чтобы грозный океан сжалился над ним.
Но океан не любит робких сердцем и не признает жалости. Он гремел над Юрой своим неумолимым голосом. Он бил и швырял его, захлестывал горько-соленой волной, смеялся над ним,- неукротимый и страшный океан, будто в насмешку прозванный Тихим. И Юра прощался с жизнью, измученный, потерявший надежду.
— Нужно повернуть! — закричал Митя.- Ты слышишь? Должно быть, Митя увидел что-то в этой непроглядной
тьме и, бросив весла, изо всех сил налег на руль.
— Греби, раззява! — кричал он Юре, который в полном изнеможении опустил весла.
И Юра — хотя ему казалось, что он не в состоянии даже пошевелить рукой,- все-таки принялся грести, разъезжаясь ногами по залитому днищу шлюпки, втягивая голову в плечи, как будто это могло уберечь его от ударов волн.
— Левым! Левым! Нажимай!..
Шлюпка накренилась так сильно, что черпнула бортом воду, и если бы не Митя… Но Митя вовремя успел выровнять ее. Теперь Юра понял, в чем дело. Сквозь рев и свист шторма он различил новый звук: то бился о скалы прибой. Высокая тень возникла по носу справа… и пропала. Шлюпка благополучно избегла опасности разбиться о скалу.
Но другая опасность уже подстерегала ее. Волны, ударяясь о скалы, сшибались между собой, образуя водовороты. В один из них и попала шлюпка. Здесь все усердие Юры на веслах, зоркий глаз и твердая рука Мити оказались бессильными. Шлюпку сначала занесло вверх кормой, потом — носом, потом положило на борт, так что Юра выронил весла, которые тотчас унесло, а в следующее мгновение шлюпку поставило почти стоймя.
Падая в воду, Юра успел увидеть при свете луны, вырвавшейся из-за быстро несущихся туч, мокрые, блестящие камни, торчащие, как зубы, из пены прибоя, а позади них темную полоску — берег.
Что-то подхватило его и понесло со страшной быстротой на эти самые камни. Он пробовал бороться, но его несло, как соломинку. Встречная волна накрыла с головой, и он ушел в глубину. Он .ничего не чувствовал, кроме ужасной спазмы удушья. Словно железная рука сдавила горло, душила, тянула на дно…
Инстинктивно Юра продолжал бороться. Все тело напряглось в единственном усилии — подняться наверх, набрать в легкие воздуха. И потому ли, что он так настойчиво боролся за жизнь, или добрая волна, шедшая к берегу, снова подхватила его, но Юру вынесло из могильного мрака глубины — блеснул свет, грудь наполнилась воздухом, рот издал крик. Он жил!
Но та же волна, будто спохватившись и сердясь на этот упрямо барахтающийся живой комочек, сбросила его со своей спины на спину другой волне, откатывающейся от берега,- и опять его потащило назад, захлебывающегося, теряющего последние силы…
Вдруг кто-то схватил его — не огромная лапища океана, а маленькая человечья рука, и не безжалостный голос океана, а голос друга, голос надежды позвал:
— Юра! Юра!
«Держись во что бы то ни стало! Держись, даже если ты не можешь держаться!..» И он боролся, захлебываясь водой и отфыркиваясь, и тоже что-то кричал, пока новая волна не швырнула мальчика изо всей силы на берег.
Юра уже не видел, как Митя, босой, в изодранной одежде, с которой ручьем текла вода, тащил его вверх по береговому откосу, как он тряс его, нажимал на грудь и живот. Наконец изо рта Юры хлынула вода. Он застонал, открыл глаза.
— Ах, черт! — услышал он над собой голос товарища.- Жив — таки… Молодец. Юрка! — Митя засмеялся.
Это было так удивительно после всего, что случилось, что Юра, несмотря на боль в теле и сильное головокружение, вытаращил на товарища глаза.
— Хорош! смеялся Митя.- И я хорош… оба!
Его мокрое лицо было в ссадинах, губы посинели, голос охрип и дрожал, но он продолжал смеяться, хлопал себя по бокам и тряс головой.
— Митя…- с трудом вымолвил Юра.- Ты — герой! Если бы не ты ..
— Будет тебе… «Герой»!.. А шлюпку утопили. Как я вернусь без шлюпки?
Сердито морщась и облизывая губы, Митя смотрел на освещенный луной океан, который все еще бесновался, пенился и кипел, как будто досадуя, что упустил добычу.
БУХТА ТУМАНОВ
Юра проснулся и зябко поежился. Одежда на нем пропиталась влагой; влажной была земля и трава, на которой он лежал; влагой был полон воздух, которым он дышал. Туман непроницаемой белой стеной стоял вокруг. Где-то справа и слева журчала вода. Лишь этот чуть приглушенный и мелодичный звук нарушал тишину.
Юра сел, вытер рукавом лицо, позвал:
— Ми-тя!
Но сам едва расслышал собственный голос, так тускло он прозвучал в густом и вязком, как вата, тумане.
— Ми-тя-а-а! Где ты-ы-ы?..
И опять живой звук голоса погас, поглощенный туманом. Что за диво?
Юра с трудом поднялся на ноги и, раздвигая высокие стебли полыни, похожие на зеленые свечи, собрался было отправиться на поиски товарища, когда обнаружил, что тот жив-живехонек и находится почти рядом, скрытый той же завесой тумана. Обрадованный, Юра принялся тормошить его, но Митя не просыпался. Лишь после энергичной встряски он продрал глаза, зевнул, потянулся и произнес сонным, казавшимся от этого безмятежным голосом:
— Чего раскричался?
Впрочем, через минуту он уже позабыл о сне и начал внимательно оглядываться.
Туман медленно редел. Сейчас он походил на белый дым, клубившийся понизу. А вверху светлело, голубело небо. Вскоре можно было различить мохнатые горбы сопок. Еще несколько минут — и совсем прояснилось. Стал виден берег — полукружье бухты, стиснутой подступавшими к самой воде сопками, а дальше, в просвете между ними, за выходом из бухты, открылась бескрайняя синяя гладь, ярко и словно празднично горевшая под солнцем,- океан! Теперь Юра знал, что такое океан!
Он не мог оторвать взгляд от водной шири. Новое чувство переполняло душу. И Юра знал: кем ни станет он в будущем, куда ни закинет его судьба, всегда будет звучать в его душе этот голос, похожий на зов, неумолчный и сильный зов океана…
Юра вздохнул и последовал за товарищем, пробиравшимся сквозь высокую полынь к ближней сопке. Он не успел сделать и несколько шагов, как оступился в невидимый среди густых зарослей ручей. Промокнув до коленей, он выбрался на сухое место и снова начал продираться сквозь эту необычайно рослую полынь, в которой иногда скрывался с головой.
Жесткие стебли хлестали его по лицу, цеплялись за ноги и руки. Ручьи и ручейки-невидимки журчали и напевали со всех сторон. Земля казалась пропитанной холодной водой, как губка. Спасибо, солнце поднялось и пригрело его, не то бы Юра совсем закоченел.
Через несколько минут они с Митей уже стояли на вершине прибрежной сопки. Отсюда далеко был виден океан, зигзагообразная линия прибоя и бухта, в которой волей случая они очутились. Сейчас, при свете дня, бухта походила на синюю подкову, врезанную в зеленое подножие сопок. Слева, при выходе из бухты, поднималась почти отвесно черная скала.