БУЛЬВАРНЫЙ РОМАН
Над алой черепицей крыш,
Вцепившись в тонкие перила,
Ты в лодке лоджии парила.
А день был, несомненно, рыж.
Пылали скверы под тобой
Как подожженные галеры,
Занявшись, все кругом горело…
А день был, истинно, рябой.
Ты с хищной алчностью пирата
Смотрела вдаль. Меняя галс,
Твой взор то вспыхивал, то гас.
А день был, точно, конопатый.
1983
Кому бродить среди полей,
Таскать на сапогах проселки
И на болотах дупелей
Ронять из новой одностволки,
Кому молиться и крестить,
Едва заглядывая в Святцы,
Кому – любить, кому – простить,
Кому – за поручни держаться.
Благообразна борода,
Светла и выскоблена келья,
Но есть на свете города
И злые дети подземелья,
И здесь толкаются плечом,
Определяя, кто проворней,
И, называясь москвичом,
Здесь человек пускает корни.
1984
Нас попросту на те аллеи
Сносило, ибо дул пассат.
Как с флагмана на ассамблею,
С речной прогулки в этот сад
Мы угадали. Сменой галса
Нас удалось туда увлечь.
Трехцветный шарф победно рвался
Морским штандартом с ваших плеч.
Кофейный, Чайный павильоны -
Увы, нам! Здесь не подают! -
Проплыли будто галеоны
В иллюминации кают.
1984
Зима крепилась. Не было шикарней.
Шикарнее и, вместе, холодней.
Тогда я поселился над пекарней,
И это были лучшие из дней
Хотя бы тем что, с прошлым порывая,
Я все же связи напрочь не порвал.
Зима и стойкий запах каравая
Заполнили возникший интервал.
Все было здесь по мне. Хотя бы то, что
На прошлое наложен был арест,
А отзвуки? Надежна только почта
Бутылок и оказий. Но окрест -
Ни нарочных, ни винного отдела.
Я прибыл как на праздник мелочей,
Где главным было то, что ты надела
И аромат соседских калачей.
И каждый вечер, за двумя мостами
Спеша покинуть транспортный салон,
Я заполнялся этими местами,
Как будто сам был ими населен.
Точней, точнее это все – предместья,
И дальше – место, собственно из тех,
Что нам с такой иезуитской местью
Подносит жизнь для чувственных утех.
1984
ПОСЛАНИЕ ДРУГУ О ЛЮБВИ В СВЯЗИ С ПОСЕЩЕНИЕМ ИНСТИТУТА ПЧЕЛОВОДСТВА В ГОРОДЕ РЫБНОЕ
Я стал воспеватель зимы незаметно. Бывало
Такое и прежде: не жалует времени кто-то,
Ан глядь – и воспел. Уплетая медовые соты,
Случалось, медведь забывал про пчелиное жало.
Хотя и не сладко мне нынче от песен моих.
Но, кстати, о пчелах. У этих, пока медоносы
Охвачены цветом, нектар деловитые асы
В свой улей несут аккуратно как, скажем, в сберкассы
Иные с получки и премии делают взносы.
Торопятся, значит, запасы готовить к зиме.
Любви предаются одни только трутни. Ты видишь?
Зима помыкает любовью и, кажется, верой.
Мы все заразились зимой, словно белой холерой.
Сдается мне, холод сковал наш язык, а не идиш.
Так стоит ли, право, евреев винить в холодах?
1984
Пусть зима искупается чем-то
Неизбежным, как срок анемон,
И исторгнется плод Кватроченто
Из наследия диких времен.
Пусть черемуху, яблоню, сливу
Белый бог по вселенной пасет,
И любовь, что вчера не спасли вы,
Вас, быть может, под старость спасет.
И случится же так – каждый промах
Обернется удачей, и вдруг
Из числа отметенных знакомых
К вам вернется единственный друг.
Только жаль, что за этим сметением
Самых темных и злых перспектив
Остаются приливы цветения
Не попавшие в ваш объектив.
1984
Пока глупцы толпой «сумлящеся ничуть»
Спешат вперед меня по анфиладам комнат,
На ощупь я ищу единственный свой путь
В заброшенном крыле, которого не помнят.
Пока они галдят, что страхи ни к чему,
Что все вокруг светло с тех пор как жил Анания,
Безмолвие свечи ведет меня во тьму,
Все дальше вглубь себя, к отшибам мироздания.
Безмолвие свечи – той мысли рикошет,
Которой не прочесть глазами ясновидца -
То будто за углом рассеялся твой свет,
То вновь у самых ног блеснул на половице,
Той мысли рикошет, что, все в себя вобрав,
Осветит под конец мой замутненный разум.
Безмолвие свечи верней опасных трав
Смыкает мне уста и исцеляет разом.
1985
Оставимте пылить, мой пылкий Сирано,
По гиблым большакам. Забросимте в ножны
Бессмысленную сталь, коль скоро все равно
Бретеры не в ходу, поэты не нужны.
Отправимте в утиль кирасы, а коней
Устроит живодер, а шляпы – фраерам,
Да станемте удить колхозных окуней,
Под кустик у прудка засев по вечерам.
А если вам претит провинция, мой друг,
Наедем в погребок под вывеской «Вино».
Пускай себе в поход сбирается Мальбрук.
Иль кто-нибудь еще. Здоровье, Сирано!
1985
Сердце державы, надежен ли твой гороскоп?
Сто разночтений – и нет на Москве угомона:
Тот обещает в ближайшее время потоп,
Этот все ищет над нами звезду Соломона…
В книге судьбы позолоченный вижу обрез,
Четкие подписи вижу и многие лета.
Жалко сограждан, которых – один интерес
Все пролистать и найти прописные ответы.
Вы обернитесь: сливаются наши следы.
Мы – пассажиры, мы давим друг дружку как шпроты.
Будто двухпалубник вмерзла столица во льды.
Только метро холостые вершит обороты.
1986
Все в здешней жизни сорвано как плод
С любого дерева – без выбора и пробы.
Пока Господь за нами смотрит в оба,
Надежный случай всякого найдет.
Но то ли, сверясь с буквою судьбы,
Он нас с тобой и впрямь из списка вытер,
А только оказались так слабы
Косые наставленья бледных литер.
Теперь, когда от нас осталась пара
Случайников, играющих в молчки,
Довольно хлопать створками футляра,
Где сильные имеются очки.
Никто из нас, должно быть, не в ответе,
Не стоит перестраивать лады.
Я выбрал жизнь, как порванные сети
Добытчик выбирает из воды.
1986
А. Папинако
Я оглох от собственного крика
И не вижу истины в вине.
Завари мне лучше «Коста-Рика»,
Как там на латинской стороне,
Нацеди мне в чашу мутной гущи,
Положи по дружбе сахарок:
Я теперь отсталый и не пьющий -
Никудышный, стало быть, пророк.
Что я понимаю в звездном деле?
Чем мне по науке козырять?
Что бы мы в мирах ни разглядели -