С периодической печатью Маяковский был тесно связан на протяжении всей своей творческой жизни. В прессе впервые публиковались многие его художественные произведения, со страниц газет и журналов он обращался к читателю как публицист, агитатор, критик. «В журналистской среде, – как справедливо отмечает Б. П. Веревкин, – поэт чувствовал себя своим, охотно участвовал в собраниях и диспутах, на которых обсуждались задачи прессы»[104]. Маяковский и сам охотно называл себя «газетчиком», более того, он превратил это словечко из профессионального жаргона в яркий поэтический образ:
И мне,
газетчику,
надо одно –
Так чтобы
резала
пресса,
чтоб в меня,
чтобы в окно
целил
враг
из обреза (IX, 112).
О работе Маяковского в периодической печати написано много, и в контексте заявленной нами темы следует подчеркнуть лишь одно немаловажное обстоятельство. Как уже было показано выше, первые публикации в 1913 году он осуществил именно в кинопериодике: «Вестнике кинематографии» и «Кине-журнале», с которыми сотрудничал как рецензент и критик, печатаясь под различными псевдонимами. Таким образом, периодическая печать и кино связаны в творческой биографии Маяковского изначально.
На самом раннем, футуристическом этапе творчества появляется в стихах Маяковского и газета – как актуальный поэтический образ. В знаменитом стихотворении 1914 года «Мама и убитый немцами вечер» поэт впечатляюще использует принцип «одушевления» предмета: «Ах, закройте, закройте глаза газет!» (I, 66–67). Эксперименты с художественным значением слова продолжились и в «Гимне критику» (1915), где газетная страница представляется автором в самых неожиданных смысловых трансформациях, например как емкость, в которой критики «прополаскивают белье» писателей, т. е. их произведения.
В послереволюционные годы Маяковский не только «в работе сознательно переводил себя на газетчика» (I, 28), но и активно использовал «медийные» мотивы и образы в своем поэтическом мышлении. Так, в поэме «Про это» (1923) он подает старую находку в новом осмыслении, реализуя актуальный для него мотив борьбы с наступлением быта, с вещизмом:
Газеты,
журналы,
зря не глазейте.
На помощь летящим в морду вещам
ругней
за газетиной взвейся газетина (IV, 176).
Кстати, в этом случае мы не только убеждаемся в правоте Романа Якобсона, который говорил, что «поэзия Маяковского есть поэзия выделенных слов по преимуществу»[105], но и видим яркий пример словотворчества поэта. Впрочем, с интересующим нас словом он экспериментировал не так много, и в целом словообразовательный ряд получается таким: газета – газетина – газетища – газетничать[106]. Однако лексико-грамматический уровень – лишь часть целого, из приведенных выше примеров мы видим, что образ газеты в поэтическом сознании автора создается и на уровне синтаксическом: «глаза газет», «газеты не глазейте», «за газетиной взвейся газетина». На уровне произведения как целого, т. е. в более широком литературном контексте, образ газеты и его функционирование наиболее оригинально проявляются, на наш взгляд, в киносценарии «Как поживаете?», написанном в 1926 году.
Из предыдущей главы следует, что в этом произведении Маяковский проявил себя как новатор литературы для экрана, применивший для его создания «специальные, из самого киноискусства вытекающие средства выразительности» (XII, 131).
Уже в первой части, в которой изображается утро героя, автор организует действие с помощью газеты:
64. Человек вскакивает, приоткрывает дверь и орет в щелку.
65. Щелка. Комната Маяковского. Изо рта выскакивают буквы:
«Г-а-з-е-т-у!»
66. Буквы слов раздаются через комнату и коридор, проскакивают в кухню, и одна за другой буквы опускаются на голову кухарки, возящейся у самовара, и исчезают у нее в голове. ‹…›
71. Кухарка останавливается перед газетным киоском.
Посредством надписи автор заявляет концепцию газеты как картины мира, а далее делает из нее действующее лицо. Купив несколько «газетин», кухарка кладет их на правое плечо, отходит от киоска, и далее разворачивается картина трансформации газет в огромный земной шар, с которым на плечах героиня идет по улице, уменьшаясь в размере вместе с домами, и входит в дом (см. цитату на с. 58).
Таким образом, образ газеты как «мира в бумажке» визуализирован предельно просто – как гигантский бумажный глобус, который докатывается до дверей героя. Очевидно, что здесь мы имеем дело с проявлением метафорической символики, столь характерной для искусства начала ХХ века. Образ газеты переосмыслен и гиперболизирован, а ситуация ее доставки адресату изображена в виде фантастического действия, ориентированного на экранное воплощение средствами мультипликации, комбинированной съемки и специального монтажа[107].
Но это лишь первая трансформация. Далее, попав в комнату героя, газета вновь обретает привычный вид, однако ненадолго. «Маяковский» берет ее в руки, начинает читать – и газета превращается в «волшебный экран»[108]: из газетного листа на него надвигается поезд, крупно видны детали работы паровоза, отчего он «слегка шарахается от газеты».
И с этого момента сюжет разворачивается как прямая визуализация газетных сообщений, причем автор дает ее, повторим, с явной ориентацией на уже применявшуюся в то время технологию комбинированных съемок в сочетании с анимацией:
100. Деталь газеты: передовая «Наш экспорт хлеба».
101. Из рамы передовой вылезает человек графического вида, поправляет пенсне и, стоя на линии газетного листа, как на трибуне, спрыгивает с газеты.
102. Он хватает руку Маяковского, трясет, убеждает. Изо рта у него лезут цитаты, цифры.
103. Цифры летят в ухо слушающему Маяковскому, подымают вихрь над головой.
104–106. Маяковский начинает ежиться, позевывать, отнекиваться: «Знаем, знаем». Наконец кладет спокойную и добродушную руку на плечо передовика и загоняет его в газетную страницу.
И так статья за статьей, страница за страницей. Маяковский читает, и сообщение визуализируется, причем в трехмерном пространстве, а фотографии и люди, о которых говорится в той или иной статье, оказываются «здесь и сейчас». Таким образом, включается в гиперболизованной степени так называемый эффект присутствия и при этом письменная информация, содержащаяся в той или иной статье, «раскодируется» не через приемы опосредования (герой представил себе, задумался и т. д.), а напрямую, в том же видеоряде – как хорошо знакомые нам мультимедийные гипертекстовые ссылки в Интернете. Причем читающий газету герой не только видит, но и чувствует («вещи начинают дрожать») землетрясение в Ленинакане; борется с мелким бюрократическим бесом, вылезающим на его стол; видит стреляющую девушку-самоубийцу из «Происшествий», пытается ее спасти. Последнее сообщение превращается в глубоко переживаемое событие, а затем:
128. Лицо человека медленно становится спокойным. Он снова вливает глаза в газету.
129. «Объявления».
«Одевайся и шей только в магазине „Москвошвей”».
Затем автор обозначает еще одну сторону образа газеты, в смысловом отношении не связанную с концептом «мир в бумажке», а в некотором роде противопоставляемую ей. В тексте сценария разворачивается визуализация вызываемого газетной рекламой мотива сугубо индивидуального желания: герой захотел обнову, а для этого нужны деньги, значит, надо писать стихи. И хотя здесь мы также видим «оживление» рекламного сообщения, но основное внимание уделяется изображению процесса формирования желания.
Что касается предыдущих сцен, то здесь нужно отметить следующее: в данном случае газета уже не «глаз», как раньше. Дело в том, что образ газеты как глаза к моменту создания сценария уже устарел, – это место к середине 1920‐х прочно занимает «киноглаз» Д. Вертова с его документально-художественной «киноправдой»[109]. И понятно, что «глазеть» может только кинокамера, и только ей можно «закрыть глаза», а газета – скорее экран, воспроизводящий картину мира. Роль прямого «генератора смыслов» (термин из книги И. П. Смирнова «Видеоряд») принадлежит камере, и понимание Маяковским этого факта отразилось в новаторстве киносценария, а вот газета воспринимается им скорее как «аккумулятор событий», т. е. «мир в бумажке».
Отсюда и пространственная двойственность образа газеты: с одной стороны, это шар, метафорически и в то же время истинно соотносимый с шаром земным, а с другой – плоскость, преодолеваемая лишь силой поэтического воображения героя. Соединить одно с другим в едином художественном образе способно лишь сознание поэта Маяковского, и его рефлексией является еще один смысловой нюанс. Имеется в виду реплика двух комсомольцев у газетного киоска: «Опять без стихов. Сухая газета» (XI, 136). Это высказывание – смысловая нить во вторую часть сценария и далее, в пятую, где развивается мысль о том, что жизнь без поэзии – настоящей («левой, левой, левой!»), а не отжившей («птичка божия не знает…») – обрекает человека на превращение в орангутанга. В итоге газета в сценарии «Как поживаете?» выступает как полноценный художественный образ, расположенный на оси «человек – время – город – космос» его образной системы[110].
Вместе с тем в процессе анализа мы увидели, что газета выполняет и сюжетообразующую функцию. Так, практически вся первая часть «Как поживаете?» разворачивается как «газетный» мотив: желание получить газету, ее приобретение и доставка в дом, чтение. Причем действие разворачивается в тексте как миметически, в описании картин видеоряда, так и повествовательно, в цепи событий, аккумулируемых газетой (землетрясение и т. д.) или спровоцированных ею (возбужденное рекламой желание, сочинение стихов и поход в редакцию во второй части и т. д.). По сути, с помощью образа газеты автор находит композиционно-сюжетное решение задуманного им фильма, и созданная в сценарии ситуация с газетой является своеобразной завязкой для развития действия. Так, во второй части герой создает стихи для газеты и идет в редакцию, где происходит сцена своеобразного боя с редактором, «газетным бюрократом»: