По правде, Натаниель отца ненавидел и ничего общего с ним иметь не желал, но кто его сейчас об этом спрашивал бы? Отродье ненавистного Старбака угодило к ним в лапы, и предвкушение близкой мести пьянило простые души почище любого виски.
— Вздёрнуть его!
— Шпик!
— Любитель ниггеров!
Ком конского дерьма вылетел из толпы, но вместо Старбака, которому, собственно, и предназначался, попал в плечо дантисту.
— Отчего же я не остался в Филадельфии! — простонал Берроуз.
Короткая перепалка относительно дальнейшей участи пленников вспыхнула и погасла. Пара проходимцев, товарищи тех, что укатили на реквизированной фуре, успокоили толпу сообщением, что за смолой уже послали, а перья принесут с матрасной мануфактуры на другом конце квартала.
— Пора преподать выскочкам урок! — вопил бородач, наседая на беспомощных жертв, — Вы, янки, совсем распоясались! Думаете, вы лучше нас, южан?
Он разжал ладонь и сдул в лицо дантисту горсть перьев:
— Чем выше занесёшься, тем больней упадёшь, понял?
— Я — простой зубной врач, сэр. Просто врач, — воззвал к его разуму Берроуз.
— Он — зубник! — объявил бородатый под общий гогот.
— Выдрать зубы зубнику! — предложил кто-то.
Вернулась телега. На дне её стояла парующая бочка. Фуру остановили в шаге от пленников, и вонь смолы перебила пропитавший город табачный запах.
— Начнём со Старбакова семени! — выкрикнул тот же голос.
Заводилы решили иначе. Морли Берроуза, дантиста из Филадельфии, отвязали от решётки и, не обращая внимания на его слабые протесты, подняли на телегу.
— Вы следующий, янки, — оповестил Старбака дотошный очкарик, — Как вы очутились здесь?
Говорил он без злобы, и лукавить Натаниэль не стал:
— Леди сопровождал.
— Леди? Какую леди? — заинтересовался очкарик.
Какую… Лживую и распутную тварь, горько думал Старбак, в которую он втрескался по уши, чтобы в итоге очнуться от любовного угара здесь, в Ричмонде, без дома, без будущего и почти без гроша.
— Так что за леди?
— Леди из Луизианы. Ей требовалось срочно покинуть Север.
— Молись, приятель, чтобы она пришла, — ухмыльнулся очкарик, — и спасла тебя от лап Сэма Пирса!
Сэмом Пирсом, очевидно, звался красномордый бородач, взявший на себя обязанности главного палача. Он сноровисто ободрал дантиста до подштанников, кои были оставлены на несчастном, дабы не конфузить присутствующих дам. Захватив порцию смолы черпаком на длинной ручке, Пирс приподнял её над бочкой, показал зрителям. Те заорали, заулюлюкали:
— Припарь-ка его хорошенько, Сэм!
— Хорошенько припарь!
— Поддай янки жару! Проучи янки!
Бородач глубоко окунул ковш и придержал, давая тягучей жиже заполнить чашу. Дантист в ужасе затрепыхался, но двое подручных Пирса нагнули жертву над бочкой, подставляя белую пухлую спину под медленно стекающую с черпака чёрную блестящую массу.
Толпа затаила дыхание. Горячая смола соприкоснулась с нежной кожей складчатого загривка. Дантист завизжал от боли и рванулся было в сторону, но его мучители не ослабили хватки. Зрители возбуждённо загомонили.
Чувствуя подступающую дурноту, Старбак смотрел, как дымящаяся чёрная волна неспешно сползает на плечи страдальца-зубника, течёт по округлой спине. Берроуз кричал, не переставая, от муки и унижения. Зрителей его мучения не трогали. Наоборот, зрелище того, как проклятый северянин получает по заслугам, воспринималось ими с законным удовлетворением.
Пирс вновь погрузил в бочку черпак. Колени дантиста давно подогнулись, он беспомощно обвис, придерживаемый дружками бородача.
— Сейчас и до тебя очередь дойдёт, парнишка! — злорадно прошипел в лицо Старбаку дубильщик, — Сейчас!
Мстительно скалясь, он вдруг вбил в живот юноше кулак. Воздух разом покинул лёгкие Натаниэля, тело скрючило.
— Больно, господин хороший? Это только начало!
Чтобы не затягивать забаву, на телегу в помощь бородатому вскарабкался седой субчик с короткой лопатой.
— Эй, приберегите для Старбака чуток! — обеспокоился дубильщик.
— Тут на всех хватит! — успокоил его седой, опорожняя инструмент на макушку Берроуза. Струйки смолы обтекали голову, капли пятнали ткань подштанников. Дантист беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба. Жирная кухарка хохотала, тыча в него похожим на сосиску пальцем. Её подруга крикнула:
— Перья где?
— Преврати его в курочку, Сэм!
С помощником у бородача работа пошла быстрее. Державшая филадельфийца парочка брезгливо отстранилась. Несчастный дантист тихо скулил, прикрывая ладонями глаза и рот от смолы, слой за слоем покрывавшей верхнюю часть его холёного тела. Разбитного вида девица приволокла в фартуке ворох перьев, неловко влезла на телегу и осыпала ими жертву.
Дантист, согбенный, обожжённый, опозоренный, стоял в луже смолы, а вокруг гоготала, свистела и улюлюкала толпа. Смеялись негры на противоположной стороне улицы. Не смеялся лишь пастор, скорбно взиравший на веселящуюся паству.
Сэм Пирс, рисуясь, прилепил особенно крупное пёрышко северянину на лоб и, отступив на шаг, с картинным полупоклоном указал на результат своих трудов.
— Пусть кудахчет, Сэм! Как квочка!
Дантиста укололи лопатой, и он исторг из себя жалкий звук, очень отдалённо напоминавший квохтанье.
— Громче! Громче!
Получив новый укол, доктор повторил клёкот чуть громче к вящей радости слушателей. Эхо их хохота треснуто металось между зданиями и отдавалось на реке, где у пристаней покачивались на воде баржи.
— Тащите второго!
— Припеки его тоже, Сэм!
— Щенка Старбака давай!
Путы на запястьях Натаниэля опали, и его поволокли к фуре. Тащившим усердно помогал дубильщик, не забывая по пути угощать Старбака пинками и зуботычинами. Несколько пар рук протянулись к юноше и вздёрнули его наверх, при этом он чувствительно расшиб колено о колесо и вляпался ладонью в натёкшую с дантиста смолу. Сэм Пирс нахлобучил тому на темя шляпу и повернулся к Старбаку:
— Вот он! Сынишка достопочтенного Старбака!
— Займись им, Сэм!
— Давай, Сэм!
Тяжёлая пятерня легла на затылок молодого человека, и Пирс резко нагнул Натаниэля к бочке. Чёрная жижа пузырилась в считанных сантиметрах от кровоточащего носа. Бочку увезли прямо с углей, смола не успела застыть.
— Шмотки долой, сынок!
Сюртук на нём просто разорвали, сильно дёрнув за рукава.
— Догола, Сэм! — возбуждённо взвизгнула какая-то девка.
— Давай, Сэм! Пусть его папаше будем из чего слепить очередную речугу! — за руку крикнувшего крепко держала крохотная дочурка, серьёзно глядя на Натаниэля влажными глазёнками.
Сбоку тихо охал дантист, робко скребя смолу, покрывавшую его ошпаренную кожу.
Бородатый помешивал смолу в бочке. Седой обхватил Натаниэля сзади, обрывая пуговицы на ширинке, и буркнул на ухо:
— Не вздумай в штаны надуть, сынок, а то надувалку с корнем вырву.
Присев, седой спустил юноше брюки до колен. Толпа заулюлюкала.
И тут грянул выстрел.
Воздух наполнился хлопаньем крыльев птиц, спугнутых резким звуком с крыш складов вдоль Шоко-Слип. Толпа притихла. Только Пирс продолжал тянуться к вороту сорочки Натаниэля. Раздался второй выстрел, заморозивший толпу и заставивший бородача окаменеть.
— Тронешь мальчишку, получишь пулю.
— Он же шпион! — выкрикнул Сэм Пирс, но тот же уверенный голос оборвал его:
— Он — наш гость.
Говоривший восседал на рослом чёрном жеребце и носил широкополую мягкую шляпу, серый сюртук и высокие сапоги. Всадник отправил длинноствольный револьвер обратно в кобуру, и в этом жесте сквозила и лёгкая ленца, и некоторая небрежность. Одного не было: страха перед сборищем нетрезвых и потерявших голову от безнаказанности людей. Несмотря на то, что лицо человека затеняли вислые поля шляпы, его узнали, и, когда он пришпорил коня, толпа раздалась, давая дорогу. За стрелком последовал второй конник, ведя в поводу запасную лошадь.
Стрелок осадил жеребца перед телегой. Сбив рукояткой хлыста головной убор на затылок, всадник удивлённо воскликнул:
— Ба! Нат Старбак, если не ошибаюсь?
— Он самый, сэр.
— Помнишь меня, Нат? Мы встречались в Нью-Хэвене с год назад.
— Как не помнить, сэр…
Натаниэля трясло. Спасён! Спасён человеком, именем которого он чуть раньше пытался прикрыться, как щитом, от нападок черни. Спасён Вашингтоном Фальконером, отцом его закадычного друга.
— Вижу, мои земляки приготовили для тебя воистину «тёплый» приём, — поморщился Фальконер и, повернувшись к толпе, рявкнул, — Стыдитесь! В Ричмонде живут дикари? Разве так принято встречать приезжих в нашем благословенном городе?
— Шпиков — только так! — подбоченился дубильщик, чувствуя молчаливую поддержку собравшихся.
Фальконер смерил его презрительным взглядом:
— Ты рассуждаешь, как последний янки. Это на Севере кто громче горло дерёт, тот и прав, а у нас иные обычаи. Кто этот горемыка?
Он указал хлыстом на дантиста. Тот безмолвствовал. Тогда Натаниэль, стряхнув с себя лапы доморощенных палачей, натянул брюки и сказал:
— Его зовут Берроуз, сэр. Зубной врач. В городе проездом.
Вашингтон Фальконер приметил в толпе двух знакомцев и, подозвав к себе, приказал:
— Отнесите мистера Берроуза ко мне домой. Нам придётся очень постараться, чтобы загладить нашу общую вину перед этим достойным человеком.
Отвернувшись от притихших земляков, он представил Старбаку своего компаньона, темноволосого парня чуть старше самого Натаниэля:
— Знакомьтесь, Итен Ридли.
Ридли подвёл третью лошадь к краю телеги.
— Забирайся в седло, Нат, — сказал Фальконер.
— Да, сэр.
Нат склонился к сюртуку. Починке тот не подлежал. Юноша зло выпрямился и встретился взглядами с Сэмом Пирсом. Бородач нагло ухмыльнулся и неопределённо повёл плечами, как бы говоря: без обид, приятель; кто старое помянет… Насчёт «глаз вон», решил Натаниэль, идея хороша. Стремительно шагнув к Пирсу, он впечатал кулак тому в скулу. Бородача шатнуло назад. Он наткнулся на бочку, а кисть его по запястье погрузилась в горячую смолу. Пирс заорал, со всхлипом выдёргивая обожжённую конечность из вязкой жижи, покачнулся на краю телеги и шумно обрушился вниз, на брусчатку. Ниспровержение (как в буквальном, так и в переносном смыслах) своего недавнего кумира в толпе, непостоянной и переменчивой, подобно всем толпам от начала времён, вызвало свист и улюлюканье. Фальконер ухмыльнулся и поторопил Старбака, машущего ушибленной о череп Пирса рукой: