– Агафья знает?
– Еще нет.
– Скажешь сам?
– Да…так будет лучше.
Перед разговором со стариком, он неделю собирался с духом. Теперь предстояло самое трудное – сказать о своём решении Агафье. Даже при мысли об этом начинала болеть голова.
Ефрем выпустил из ноздрей две струйки дыма. Внешне спокойный, он смотрел, как языки пламени в чувале с треском поедают сучья, но печаль закралась в его сердце. Андрей это видел.
– Куда думаешь идти? – прервал тягостное молчание Ефрем. – Вернешься в своё стойбище?
– Нет, – покачал головой Андрей. – Мне туда путь закрыт. На север пойду, где ненецкая земля начинается. Роман сказал: Учи туда откочует. Хочу душу-ильт найти. Человек без неё, что мертвый. Дышать, есть, ходить, говорить – может, а жить не может.
– Далеко до ненецкой земли. Зима скоро. Река встанет. Пурга будет. Тяжело зимой. Может, до весны подождешь?
– Нельзя. Времени мало. Уйдет Учи за Енисей, тогда совсем мне его не найти. А сейчас шанс есть. Я успею, Ефрем-ики. Должен успеть…
Два дня прошли в сборах.
Ефрем отдал свой облас, с которым Андрей уже вполне сносно управлялся. Агафья нашла ему зимнюю одежду и помогла подогнать по размеру. Лагерный бушлат Андрея не годился для длительных путешествий.
Еще снабдили его самым необходимым в пути – солью, спичками, табаком.
Свою винтовку Андрей оставил Ефрему, а сам взял ижевскую двустволку Кукиша. К ней при необходимости легче найти патроны, чем для нарезного оружия калибра 7,62. А мало ли что в пути случится?!
Заходил прощаться и Роман. Разжег костёр. Долго ходил вокруг. Пританцовывал, ожесточенно терзая бубен. Видимо, остался недоволен результатом, поэтому ничего не сказал, махнул рукой и ушел.
Агафья тоже ничего не сказала. За два дня она вообще не проронила ни слова. Даже не поднимала взгляда. Лишь на прощание порывисто обняла, и снова отвернулась.
– Я вернусь, – твердо сказал Андрей и оттолкнулся от берега.
Он уже не видел, как по её лицу покатились слёзы. Без звука. Без всхлипа. Просто покатились и всё.
6.
– Копьё ему удачу приносило, – отвечал отец. – У каждого охотника есть оружие, которое ему удачу приносит. Вот он и охотился с ним. Стреляющий Глухарей, когда плавали по этой реке, на левой стороне обласа всегда копьё возил. Мелкое зверье и птиц для котла ружьём стрелял. А как увидит бурундука, – хватает копьё.
– Всех бурундуков копьём низводил?
– Луком-самострелом немного. На таёжных тропах – рогатиной. А ружьём не помню. Они уважали друг друга. Охотник и бурундук. Поэтому Стреляющий Глухарей хотел быть на равных со зверем. Я думаю, ему нужна была охота с копьём – встреча с бурундуком на равных, борьба с ним, опасность. Однако меру знал. Такой был у тебя дед. Последний, кто с копьём на бурундука ходил…
Кучегура смотрел в иллюминатор, почти не отрываясь. Старенькая «вертушка» дребезжала всеми своими внутренностями. Внизу, словно лохматая бурая шкура в кабинете деда, растянулась тайга. Она притягивала и одновременно отталкивала. Она гипнотизировала, нагоняя тоску. Воздух щетинился электрическими разрядами с привкусом озона. Казалось, за спиной медленно сгущается тьма, неотвратимая и леденящая, как скрип железа по стеклу…
Он непроизвольно оглянулся. Четыре солдата и сержант, похоже, не разделяли его предчувствий и продолжали мирно клевать носами. Вид группы захвата, по правде сказать, не внушал оптимизма. Он вообще ничего не внушал. Везде бардак. Ничего удивительного, если и армия туда катится!
Когда дед служил простым майором, дисциплина была не в пример нынешней. Дисциплина и порядок, вот на чем должна держаться служба. Так говорил дед, сам отличавшийся любовью к Уставу. Изрядно подвыпив, он иногда предавался воспоминаниям, не обращая внимания на восьмилетнего внука, притихшего за праздничным столом…
…Дивизия торчала на богом забытом полигоне среди болот. А его подразделение по какому-то особому указанию сверху даже не задействовали в учениях. Моложавому майору, командиру дивизионной разведки, всё это наскучило до зеленых чертей. Через два месяца безделья он уже с тоской смотрел на офицеров, месивших полигонную грязь, и мечтал о хорошем марш-броске с подрывом условного «объекта». Одно успокаивало, такое безобразие долго продолжаться не может. Не иначе готовят к заброске в американский тыл. На помощь корейским братьям.
И действительно, вскоре поступил приказ выдвигаться к взлётной полосе и взять ее под усиленную охрану. Четыре бронемашины, пара грузовиков и шесть «Виллисов» выстроились в парадном каре. Через час приземлился борт с гостями. Сам прибыл со свитой и тремя штатскими. Штатские сильно волновались. Особенно худой сутулый очкарик с желтушным лицом. Он что-то доказывал, оживлённо жестикулируя, то и дело, срываясь на крик. Сам терпеливо улыбался. Разговор происходил прямо на бетонке, из-за гула двигателей до майора не долетало ни слова. Он вытянулся в струну и боялся лишний раз вдохнуть. Кто-то из свиты махнул ему рукой. Он начал движение, как положено, строевым, но, заметив нетерпение, припустил бегом.
Сам рассеянно выслушал доклад и внимательно осмотрел майора снизу вверх.
– А что, товарищ полковник, если Родина пошлет на верную гибель, – пойдёте?
– Так точно! – отчаянно гаркнул майор, чувствуя неприятный холодок в груди.
– Молодец… – и уже свите: – Объясните задачу бойцу.
Нервный очкарик рванул было вперед, но его оттеснил генерал-майор в голубых лётных погонах…
…Дед значительно помолчал. Пропустил очередную рюмку и добродушно крякнул, хрустнув маленьким огурчиком. Интеллигентные родители притихли от неловкости за пьяные откровения отставного генерала, а маленький Кучегура, далеко не всё понимая, боялся лишний раз потянуться за любимыми конфетами «Бурундучок» с лесным орехом…
…Неожиданно отклонившаяся от традиционных путей миграция бурундука вызвала большие осложнения. Под угрозой оказались два сверхсекретных стратегических объекта – Красноярск-99 и расположенный неподалёку Качинский горно-обогатительный комбинат, проходившие по ведомству Берия. Партия и правительство не могли допустить такого удара по обороноспособности страны. На борьбу с бурундуком бросили все возможные силы и средства. По тревоге подняли две танковых и одну пехотную дивизию Сибирского военного округа, привели в боевую готовность несколько элитных десантных подразделений и полк штурмовой авиации. Генштаб и министерство обороны лихорадило. Товарищ Сталин требовал докладывать обстановку каждые три часа. Эвакуация объектов исключалась по понятным причинам.
Разведрота майора получила лишь свою часть информации, необходимую для выполнения простой и ясной задачи.
– Не подведи, боец, – хмурился генерал-майор. – Твоё дело определить глубину стаи и предпосылки возникновения второй волны. Есть мнение, что нам её не сдержать своими средствами. Будет у тебя спец по бурундукам, – нашли срочно в Озерлаге, – но последнее слово, естественно, за тобой. Защитных костюмов лучше не брать. Они в эпицентре не помогут, только груз лишний. Дашь по рации наводку и после подтверждения дуй изо всех сил против ветра. Назад не оглядывайся. Как вспышку увидишь, падай на землю, в лощинку какую-нибудь, и прикрывайся плащ-палаткой. Твой позывной – «росомаха». Воевал?
– Так точно. Второй Белорусский.
– В общем, действуй, боец. На фронте и страшнее бывало. Авось и здесь выживешь…
…С тех пор маленький Боря не мог спокойно слушать о бурундуках. Детские впечатления от рассказов деда оказались настолько сильны, что зародили в душе страх, который с каждым прожитым годом превращался в главную направляющую силу его судьбы. Трезво оценив возможные варианты, Боря Кучегура подал документы не в медицинскую академию, как предполагали родители, а в Военно-политическое училище имени Валериана Валериановича Куйбышева. Лишь уверенность в силе оружия давала некоторое успокоение. Именно страх безостановочно гнал его по карьерной лестнице, заставляя расталкивать всех локтями и подличать по мелочам.
Сначала всё складывалось крайне удачно. После училища остался в Столице. И капитанские звёзды упали на погоны в рекордный срок. А потом, как заколодило. Не такая уж редкость во властных армейских коридорах – начальник попал в немилость новому Главкому Сухопутных войск. За доблестную штабную службу наградили его пинком под зад. Не удержался и молодой капитан. Полетел с новым назначением в холодную Сибирь. Двадцать шесть лет, без жены, без детей, без высоких покровителей. Дед к тому времени благополучно отдал богу душу. Куда его переводить – не в Крым ведь?
Жизнь в Усть-Ишимском отряде превратилась для новоиспечённого замполита в круглосуточный кошмар. Лишь с каждой новой смертью накатывала непродолжительная волна облегчения: ещё одна отсрочка. А тут прошла ориентировка: видели в посёлке нового человека. По всему выходило – зек, который числился в списке погибших. Известие Кучегуру насторожило. Это опасно. Опасно лично для него. Зека, если он действительно выжил, нужно срочно отыскать и допросить.
Капитан смотрел вниз и снова возвращался к поразившей его воображение картине. Он словно видел её сам, хоть и глазами деда.
…Изрытая налетами «штурмовиков» многокилометровая просека. Одинокие, чудом уцелевшие ели Вздыбленная рыжая земля, обильно политая кровью, перемешанная с обломками пней, стволами поваленных деревьев и тушами мертвых хищников. Сорванные башни танков с глубокими царапинами от когтей, беспорядочные фрагменты человеческих тел – всё, что осталось от дивизии, и черное облако гнуса. Река смерти, исток которой скрывался за ближайшим холмом…
В монотонном шуме винтов неожиданно появился посторонний звук. Двигатель несколько раз чихнул и затих. Машина пошла вниз так резко, что Кучегура не успел ничего сообразить. Тошнотворный ком подкатил к горлу, и тут же наступила темнота…