Дэн скорчил гримасу, пожал плечами.
– Вчера ты все кричала – Дэн, Дэн, Дэн, а я и не слышал. Думал, это не меня. У меня другое имя, я хочу, чтоб меня звали по-новому.
Битеринг ухватился за боковую стенку канала, он весь похолодел, медленно, гулко билось сердце.
– Как же это по-новому?
– Линл. Правда, хорошее имя? Можно, я буду Линл? Можно? Ну пожалуйста!
Битеринг провел рукой по лбу, мысли путались. Дурацкая ракета, работаешь один, и даже в семье ты один, уж до того один…
– А почему бы и нет? – услышал он голос жены.
Потом услышал свой голос:
– Можно.
– Ага-а! – закричал мальчик. – Я – Линл, Линл!
И, вопя и приплясывая, побежал через луга.
Битеринг посмотрел на жену:
– Зачем мы ему позволили?
– Сама не знаю, – сказала Кора. – Что ж, по-моему, это совсем не плохо.
Они шли дальше среди холмов. Ступали по старым, выложенным мозаикой дорожкам, мимо фонтанов, из которых и теперь еще разлетались водяные брызги. Дорожки все лето напролет покрывал тонкий слой прохладной воды. Весь день можно шлепать по ним босиком, точно вброд по ручью, и ногам не жарко.
Подошли к маленькой, давным-давно заброшенной марсианской вилле. Она стояла на холме, и отсюда открывался вид на долину. Коридоры, выложенные голубым мрамором, фрески во всю стену, бассейн для плавания. В летнюю жару тут свежесть и прохлада. Марсиане не признавали больших городов.
– Может, переедем сюда на лето? – сказала миссис Битеринг. – Вот было бы славно!
– Идем, – сказал муж. – Пора возвращаться в город. Надо кончать ракету, работы по горло.
Но в этот вечер за работой ему вспомнилась вилла из прохладного голубого мрамора. Проходили часы, и все настойчивей думалось, что, пожалуй, не так уж и нужна эта ракета.
Текли дни, недели, и ракета все меньше занимала его мысли. Прежнего пыла не было и в помине. Его и самого пугало, что он стал так равнодушен к своему детищу. Но как-то все так складывалось – жара, работать тяжело…
За раскрытой настежь дверью мастерской – негромкие голоса:
– Слыхали? Все уезжают.
– Верно. Уезжают.
Битеринг вышел на крыльцо:
– Куда это?
По пыльной дороге движутся несколько машин, нагруженных мебелью и детьми.
– Переселяются на виллы, – говорит человек на крыльце.
– Да, Гарри. И я тоже перееду, – подхватывает другой. – И Сэм тоже. Верно, Сэм?
– Верно. А ты, Гарри?
– У меня тут работа.
– Работа! Можешь достроить свою ракету осенью, когда станет попрохладнее.
Битеринг перевел дух:
– У меня уже каркас готов.
– Осенью дело пойдет лучше. – Ленивые голоса словно таяли в раскаленном воздухе.
– Мне надо работать, – повторил Битеринг.
– Отложи до осени, – возразили ему, и это звучало так здраво, так разумно.
«Осенью дело пойдет лучше, – подумал он. – Времени будет вдоволь…»
«Нет! – кричало что-то в самой глубине его существа, запрятанное далеко-далеко, запертое наглухо, задыхающееся. – Нет, нет!»
– Осенью, – сказал он вслух.
– Едем, Гарри, – сказали ему.
– Ладно, – согласился он, чувствуя, как тает, плавится в знойном воздухе все тело. – Ладно, до осени. Тогда я опять возьмусь за работу.
– Я присмотрел себе виллу у Тирра-канала, – сказал кто-то.
– У канала Рузвельта, что ли?
– Тирра. Это старое марсианское название.
– Но ведь на карте…
– Забудь про карту. Теперь он называется Тирра. И я отыскал одно местечко в Пилланских горах.
– Это горы Рокфеллера? – переспросил Битеринг.
– Это Пилланские горы, – сказал Сэм.
– Ладно, – сказал Битеринг, окутанный душным, непроницаемым саваном зноя. – Пускай Пилланские.
Назавтра, в тихий, безветренный день, все усердно грузили вещи в машину.
Лора, Дэн и Дэвид таскали узлы и свертки. Нет, узлы и свертки таскали Ттил, Линл и Верр – на другие имена они теперь не отзывались.
Из мебели, что стояла в их белом домике, не взяли с собой ничего.
– В Бостоне наши столы и стулья выглядели очень мило, – сказала мать. – И в этом домике тоже. Но для той виллы они не годятся. Вот вернемся осенью, тогда они опять пойдут в ход.
Битеринг не спорил.
– Я знаю, какая там нужна мебель, – сказал он немного погодя. – Большая, удобная, чтоб можно развалиться.
– А как с твоей энциклопедией? Ты, конечно, берешь ее с собой?
Битеринг отвел глаза.
– Я заберу ее на той неделе.
– А свои нью-йоркские наряды ты взяла? – спросили они дочь.
Девушка посмотрела с недоумением.
– Зачем? Они мне теперь ни к чему.
Выключили газ и воду, заперли двери и пошли прочь. Отец заглянул в кузов машины.
– Немного же мы берем с собой, – заметил он. – Против того, что мы привезли на Марс, это жалкая горсточка!
И сел за руль.
Долгую минуту он смотрел на белый домик – хотелось кинуться к нему, погладить стену, сказать: прощай! Чувство было такое, словно уезжает он в дальнее странствие и никогда по-настоящему не вернется к тому, что оставляет здесь, никогда уже все это не будет ему так близко и понятно.
Тут с ним поравнялся на грузовике Сэм со своей семьей.
– Эй, Битеринг! Поехали!
И машина покатила по древней дороге вон из города. В том же направлении двигались еще шестьдесят грузовиков. Тяжелое, безмолвное облако пыли, поднятой ими, окутало покинутый городок. Голубела под солнцем вода в каналах, тихий ветер чуть шевелил листву странных деревьев.
– Прощай, город! – сказал Битеринг.
– Прощай, прощай! – замахали руками жена и дети.
И уж больше ни разу не оглянулись.
За лето до дна высохли каналы. Лето прошло по лугам, точно степной пожар. В опустевшем поселке землян лупилась и осыпалась краска со стен домов. Висящие на задворках автомобильные шины, что еще недавно служили детворе качелями, недвижно застыли в знойном воздухе, словно маятники остановившихся часов.
В мастерской каркас ракеты понемногу покрывался ржавчиной.
В тихий осенний день мистер Битеринг – он теперь был очень смуглый и золотоглазый – стоял на склоне холма над своей виллой и смотрел вниз, в долину.
– Пора возвращаться, – сказала Кора.
– Да, но мы не поедем, – спокойно сказал он. – Чего ради?
– Там остались твои книги, – напомнила она. – Твой парадный костюм. Твои лле, – сказала она. – Твой йор юеле рре.
– Город совсем пустой, – возразил муж. – Никто туда не возвращается. Да и незачем. Совершенно незачем.
Дочь ткала, сыновья наигрывали песенки – один на флейте, другой на свирели, все смеялись, и веселое эхо наполняло мраморную виллу.
Гарри Битеринг смотрел вниз, в долину, на далекое селение землян.
– Какие странные, смешные дома строят жители Земли.
– Иначе они не умеют, – в раздумье отозвалась жена. – До чего уродливый народ. Я рада, что их больше нет.
Они посмотрели друг на друга, испуганные словами, которые только что сказались. Потом стали смеяться.
– Куда же они подевались? – раздумчиво произнес Битеринг.
Он взглянул на жену. Кожа ее золотилась, и она была такая же стройная и гибкая, как их дочь. А Кора смотрела на мужа – он казался почти таким же юным, как их старший сын.
– Не знаю, – сказала она.
– В город мы вернемся, пожалуй, на будущий год, – сказал он невозмутимо. – Или, может, еще через годик-другой. А пока что… мне жарко. Пойдем купаться?
Они больше не смотрели на долину. Рука об руку они пошли к бассейну, тихо ступая по дорожке, которую омывала прозрачная ключевая вода.
Прошло пять лет, и с неба упала ракета. Еще дымясь, лежала она в долине. Из нее высыпали люди.
– Война на Земле кончена! – кричали они. – Мы прилетели вам на выручку!
Но городок, построенный американцами, молчал, безмолвны были коттеджи, персиковые деревья, амфитеатры. В пустой мастерской ржавел жалкий остов недоделанной ракеты.
Пришельцы обшарили окрестные холмы. Капитан объявил своим штабом давно заброшенный кабачок. Лейтенант явился к нему с докладом:
– Город пуст, сэр, но среди холмов мы обнаружили местных жителей. Марсиан. Кожа у них темная. Глаза желтые. Встретили нас очень приветливо. Мы с ними немного потолковали. Они быстро усваивают английский. Я уверен, сэр, с ними можно установить вполне дружеские отношения.
– Темнокожие, вот как? – задумчиво сказал капитан. – И много их?
– Примерно шестьсот или восемьсот, сэр; они живут на холмах, в мраморных развалинах. Рослые, здоровые. Женщины у них красивые.
– А они сказали вам, лейтенант, что произошло с людьми, которые прилетели с Земли и выстроили этот поселок?
– Они понятия не имеют, что случилось с этим городом и с его населением.
– Странно. Вы не думаете, что марсиане тут всех перебили?
– Похоже, что это необыкновенно миролюбивый народ, сэр. Скорее всего, город опустошила какая-нибудь эпидемия.
– Возможно. Надо думать, это одна из тех загадок, которые нам не разрешить. О таком иной раз пишут в книгах.
Капитан обвел взглядом комнату, запыленные окна и за ними – встающие вдалеке синие горы, струящуюся в ярком свете воду каналов и услышал шелест ветра. И вздрогнул. Потом опомнился и постучал пальцами по карте, которую он давно уже приколол кнопками на пустом столе.
– У нас куча дел, лейтенант! – сказал он и стал перечислять. Солнце опускалось за синие холмы, а капитан бубнил и бубнил: – Надо строить новые поселки. Искать полезные ископаемые, заложить шахты. Взять образцы для бактериологических исследований. Работы по горло. А все старые отчеты утеряны. Надо заново составить карты, дать названия горам, рекам и прочему. Потребуется некоторая доля воображения. Вон те горы назовем горами Линкольна, что вы на это скажете? Тот канал будет канал Вашингтона, а эти холмы… холмы можно назвать в вашу честь, лейтенант. Дипломатический ход. А вы из любезности можете назвать какой-нибудь город в мою честь. Изящный поворот. И почему бы не дать этой долине имя Эйнштейна, а вон тот… да вы меня слушаете, лейтенант?