Если богатырь засыпает, то храпит, как порог шумит (имеются в виду Днепровские пороги); сердце его разгорячилось — будто в котле кипит, истребляет он неприятельское войско — словно траву косит. Начинается поединок двух богатырей, —
Вот не две горы вместе да столканулися, —
Два богатыря вместе да тут соехались.
Раз две горы сталкиваются, дрожит и качается вся земля, — такова мощь сражающихся богатырей. Подобный эффект возникает не только при сражении. Калики перехожие запели «только в полкрика»,
А земля-то ведь мати да потрясалася,
В озерах вода да сколыбалася,
Уж как темные леса да пошаталися,
А в чистом поле травка залелеяла (то есть повяла, полегла).
Может показаться несколько странным, что у былинных персонажей почти всегда праздничная одежда (платье цветное), украшенная драгоценностями. Даже на работающем в поле Микуле Селяниновиче кафтан черна бархата, остроносые и на тонком высоком каблуке сапожки зелен сафьян; сбруя на его лошади и соха, как и предметы, принадлежащие другим русским богатырям, с золотыми, серебряными и шелковыми деталями; у пахаря кудри качаются, что не скатен ли жемчуг рассыпаются. У эпических жен и невест лицо — как белый снег, очи соколиные, брови соболиные, походка павиная и т. д. В системе украшающих описаний — явное стремление к предельной идеализации своих героев. Им противостоят предельно сниженные образы врагов. Прожорливый Идолище или Тугарин, у которого
Голова... как пивной котел,
А как ушища да царски блюдища,
А глазища да сильны чашища,
А как ручища да сильны граблища,
Ножища — как сильны кичижища, —
выглядят как безобразные уроды.
В разных былинах повторяются одинаковые сцены, строки и группы строк, словосочетания. В художественной системе былин стихия повторяемости больше всего заметна на постоянных сочетаниях эпитетов с определяемыми ими предметами, понятиями, образами. Это вызвано тем, что в эпическом мире предметы и персонажи обладают постоянными качествами. Почти через все былины Киевского цикла проходят образы князя Владимира, города Киева, богатырей. У князя в большинстве случаев будут эпитеты стольнокиевский, солнышко, ласковый; у Киева — стольный, славный, красный; богатыри, если они в группе, — святорусские, поодиночке — удалые добры молодцы. Киев окружают стена городо́вая и башни наугольные; вне Киева — чисто поле и леса темные, шоло́мя окатисто и горы высокие... Нет ничего удивительного в том, что русские богатыри в своих обращениях к неприятельскому царю называют его собакой («Здравствуешь, собака царь Батур!»). Но инерция употребления постоянных эпитетов такова, что и татары называют своего царя собакой («Ай же ты собака да наш Калин-царь!»); есть случаи, когда и он себя так называет, а к своему войску обращается: «Уж вы скверные мои поганые татаровья!» Это явление того же ряда, что и похвальба Идолища своим обжорством и уродством.
У былин, как и у других произведений устного народного творчества, не было твердо закрепленного текста. Переходя от человека к человеку, они изменялись, варьировались; да и один исполнитель редко мог слово в слово повторить одну былину. Каждая былина жила в бесконечном множестве вариантов. Знакомясь по книге с былинами, предназначавшимися для устного исполнения, а не для чтения, надо учитывать, что читаем мы один из возможных вариантов и, может быть, далеко не самый лучший, и читаем то, что должно восприниматься с голоса. Иначе говоря, при публикации былин неизбежны художественные утраты, а подлинники их (устное исполнение) не восстановимы.
Длительное время на Руси существовала традиция рукописных сборников, в которые вносились произведения литературного и устного творчества. Ранние записи былин в таких сборниках дошли до нас от второй половины XVII в. В середине XVIII в. на Урале или в Западной Сибири сложился получивший впоследствии мировую известность сборник Кирши Данилова. Это имя стояло на первой странице рукописи и, возможно, указывало на ее составителя. В сборнике содержалось 26 былин (8 из них печатается в нашей книге). Сборник Кирши Данилова, впервые изданный в 1804 г., неоднократно перепечатывался; последние — 7-е и 8-е издания — в серии «Литературные памятники» (1958, 1977). Эта книга была авторитетным источником познания народной поэзии для А. С. Пушкина; В. Г. Белинский писал о ней: «Это книга драгоценная, истинная сокровищница величайших богатств народной поэзии, которая должна быть коротко знакома всякому русскому человеку, если поэзия не чужда душе его и если все родственное русскому духу сильнее заставляет биться его сердце»[7].
В середине XIX в. считалось, что былины забыты русским народом. И неожиданно оказалось, что произведения древнего эпического творчества помнят и поют, причем не в одном селении, а в ряде местностей, прилегающих к Онежскому озеру и реке Онеге. А это почти рядом с Петербургом, столицей России! Павел Николаевич Рыбников (1831—1885), сделавший это открытие, — участник демократического студенческого движения второй половины 50-х годов. В 1859 г. он был сослан в Петрозаводск и стал чиновником в губернском статистическом комитете. Во время служебных поездок по губернии (1859—1863) Рыбников сумел найти знатоков былин и записать от них бесценные сокровища народной поэзии. Эти записи под названием «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» опубликованы впервые в 1861—1867 гг. (4 книги).
В 1871 г. в те же районы с целью собирания произведений эпического творчества выезжает Александр Федорович Гильфердинг (1831—1872), известный историк-славист и этнограф. За два месяца он записал 247 былин. Успех первой поездки побуждал Гильфердинга к продолжению записей былин и к исследованию жизни эпоса в устном бытовании. Летом 1872 г. он снова направляется на Север, но в пути заболевает брюшным тифом и умирает в Каргополе. «Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года» — книга, напечатанная уже после смерти замечательного собирателя (1873).
Былины и следы былин в памяти местного населения собиратели находят в Поволжье, Сибири, на Алтае, в районах казачьего расселения (Дон, Северный Кавказ, Южный Урал), но основные очаги эпического творчества обнаруживаются на Европейском Севере.
Алексей Владимирович Марков (1877—1917) летом 1898 и 1899 гг. выявил богатейший очаг бытования былин на Зимнем берегу Белого моря. Его записи составили сборник «Беломорские былины, записанные А. Марковым» (М., 1901). Одновременно с Марковым в Архангельскую губернию направляется другой собиратель — Александр Дмитриевич Григорьев (1874—1940). Начал он с Поморья (южная часть западного берега Белого моря), затем обследовал селения по рекам Пинеге (правый приток Сев. Двины), Кулою и Мезени. Три летние экспедиции Григорьева дали материал для трехтомного издания «Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899—1901 гг.». Николаю Евгеньевичу Ончукову (1872—1942) принадлежит честь открытия эпической традиции на Печоре. Две его экспедиции (1901 и 1902 гг.) дали материал для книги «Печорские былины» (Спб., 1904).
Таким образом, в XIX — начале XX в. выявлены основные очаги бытования былин, изданы их собрания, составившие классический фонд русского эпического творчества. Почти все собиратели, работавшие даже в селениях с богатым былинным репертуаром, говорили об угасании эпоса, предрекали его забвение через несколько десятилетий. Советские фольклористы поставили задачу снова обследовать места, где прежде велась запись былин. Повторные обследования должны были или подтвердить прогнозы предшественников, или, если они не оправдались, определить степень сохранности и характер изменения былин в устном бытовании.
«По следам Рыбникова и Гильфердинга» — так называлась экспедиция под руководством братьев Бориса Матвеевича (1889—1930) и Юрия Матвеевича (1889—1941) Соколовых, проведенная в летние месяцы 1926—1928 гг. в районах, прилегающих к Онежскому озеру. Материалы этой экспедиции опубликованы в сборнике «Онежские былины» (М., 1948).
По следам других прежних экспедиций велась собирательская работа под руководством Анны Михайловны Астаховой (1886—1971). С 1926 по 1935 г. обследованием были охвачены Поморье, Пинега, Мезень, Печора и другие районы. Материалы этих экспедиций изданы в сборниках «Былины Севера» (М.; Л., 1939—1951. — Т. 1—2). Записи 40—50-х годов, осуществленные А. М. Астаховой и другими ленинградскими фольклористами, дали еще один сборник — «Былины Печоры и Зимнего берега» (М.; Л., 1961).
Дореволюционные фольклористы ошиблись в определении сроков угасания эпического творчества, но в целом они были правы. В 20—50-е годы происходило постепенное сужение, в ряде местностей — полное исчезновение былинного репертуара. Сказителей становилось все меньше, многие былины записывались в отрывках, с искажениями. В настоящее время можно считать, что былины окончательно ушли из устного бытования.
К 80-м годам нашего века насчитывалось около трех тысяч записей былин (примерно 80 сюжетов); более двух тысяч напечатаны, остальные хранятся в архивах Москвы, Ленинграда и других городов.
Со времени первых печатных изданий былин не возникало сомнений в том, что это очень древние произведения. Но появлялись вопросы: когда, где, кто их создавал? Ясно было, что эпические герои и события, как они изображены, невозможны в действительности. Стремление понять и объяснить былины породило обширную литературу, входящую в науку о народном творчестве — фольклористику, которая плодотворно развивается уже полтора столетия.
Первые наиболее значительные исследования русского эпоса принадлежат Федору Ивановичу Буслаеву (1818—1897). Ученого интересовали прежде всего первичные истоки былинных образов. Сопоставляя былины с эпосом славянских и других европейских народов, Буслаев находил, что некоторые богатыри сохраняют черты древнейших мифологических героев. В процессе образования народностей каждая из них наследовала исконную мифологию индоевропейского пранарода и развивала ее применительно к своим географическим и хозяйственным условиям.