Богатырь, будучи обобщением грандиозного масштаба, дан вместе с тем в подчеркнуто индивидуальном обличье, как конкретный исторический персонаж — со своей родословной, неповторимыми моментами биографии, особенностями поведения. Если эпическое творчество при этом использует какие-то исторические реалии, то меньше всего оно заботится о сохранении их контекста и их достоверности. Реалии растворяются в сфере вымысла. Более того, эпос сам конструирует различные «реалии», как бы документируя те или иные ситуации. Таковы, например, повторяющиеся указания на происхождение Ильи из Мурома, Добрыни — из Рязани, Алеши — из Ростова, Дюка — из Галича, Чурилы — из Сурожа и др. Возможно, что за некоторыми такими приурочениями стоят древние местные предания, но принципиальное значение имеет тот факт, что «местные» богатыри входят в состав киевского богатырства, совершают подвиги во имя всей Русской земли.
Специального внимания заслуживают имена былинных персонажей. Многие из них кажутся странными и непривычными. Ряд имен принадлежит к так называемым некалендарным, восходящим к общеславянской основе или заимствованным и, видимо, широко употребимым в древнерусском обиходе (Добрыня, Ставр и др.). Несомненно, в былинных именах были заложены и нарицательные значения, позднее в большинстве утраченные: имя заключало в себе элемент характеристики. Отсюда, например, имя Дюка исследователи возводят к украинскому «дук» — богач, вельможа, в имени Хотена усматривают значение «желанный» или «единственный» сын у матери, в имени Чайны (невеста в былине о Хотене Блудовиче) — значение «чаянная» или «любимая» дочь. Обращает на себя внимание также известное однообразие отчеств богатырей: повторяются отчества — Иванович, Степанович, Годинович.[32]
Можно заметить, что социальные характеристики богатырей не отличаются постоянством и определенностью, подвержены ситуативным влияниям. Социальную остроту получают столкновения богатырей с князем и его окружением. Владимир — один из центральных типовых персонажей былин; он переходит из сюжета в сюжет с некоторым набором постоянных качеств: он воплощает русскую государственность, власть; вокруг него концентрируются политические коллизии. С точки зрения сюжетных построений роль Владимира велика в завязках и развитии событий, хотя сам он предельно пассивен и в былинах почти никогда не покидает своего дворца. В отличие от подавляющего большинства былинных персонажей князь Владимир рисуется неоднозначно: отношение творцов эпоса к нему достаточно противоречиво. Наряду с признанием его высокого положения и даже элементами идеализации в его характеристику постоянно входит указание на слабость его как правителя и нравственную нестойкость. Практически былинный князь не обладает никакой реальной силой — он может рассчитывать лишь на богатырей (то есть силу идеальную), в отсутствие которых он просто беспомощен. Его постоянное придворное окружение — «бояре толстобрюхие», «князья-бояре», опорой Киеву они служить не могут, ибо готовы на измену и озабочены своими корыстными целями. Беспомощный правитель, Владимир трусоват, а моментами и жалок. Он способен на несправедливость, вероломство и неоправданную жестокость, причем чаще всего жертвами его нечестных поступков оказываются богатыри. Так возникает в былинах коллизия «герой — князь», разрешающаяся либо прямым торжеством героя и посрамлением князя, либо гибелью героя, которая одновременно утверждает его нравственное величие и обнажает аморальность княжеской позиции. Именно в таких ситуациях с особенной отчетливостью проступает народное начало в былинах, торжество народных социально-нравственных оценок.
Несомненно, что в былинном Владимире нашли отражение исторические реалии, связанные с личностью Владимира Святославича и с другими князьями, носившими имя Владимир, но они подверглись эпической обработке в духе общей исторической концепции эпоса и в переосмысленном виде нашли себе место в типовой характеристике. Эпический образ князя, видимо, сложился не сразу. Исследователи находят в нем черты поздние, подсказанные народными впечатлениями, далеко выходящими за пределы Киевской Руси. Как бы то ни было, образ этот — обобщение значительного масштаба (проблема народа и власти в эпическое время).
Образы врагов также представляют сплав вымысла, идущего от традиций эпической архаики, мифологии и от исторических впечатлений и переживаний народа. Былины знают несколько типов врагов. Первый — это чудовище с бо́льшими или меньшими антропоморфными признаками: Змей, Змей Тугарин, Идолище, Соловей-разбойник. Первоначальная принадлежность их к мифологическому эпосу неоспорима. В мифологии и архаическом фольклоре народов мира змеи, чудовища выступают как существа, враждебные людям, «хозяева» природы, стихий, охранители гор, водных пространств, лесов, обитатели подземного или подводного мира; им приносятся жертвы, они похищают людей, преграждают дороги, требуют дань и т. д. Борьба с ними входит в круг деяний мифологических культурных героев. Былины сохранили следы таких архаических представлений и мотивов (см. примеч. к отдельным былинам). Внешне эти персонажи изменились мало: фантастический облик, гиперболические размеры, парадоксальное сочетание звериного и человеческого, конечно же, пришли из традиции. Принципиально изменились их роли, характер их дел, зла, ими причиняемого: они выступают как исторические враги Русской земли, Киева, государства, княжеской власти, народа, как захватчики и насильники. В мифологическом эпосе персонаж, подобный Соловью, сидящему на семи дубах, был скорее всего «хозяином» леса и стражем на границе, отделявшей мир этноса от мира «иного». В былине Соловью приписывается роль разбойника, препятствующего нормальным внутренним связям между областями Русской земли. Идолище или Тугарин, захватившие Киев и бесчинствующие в нем, выступают как внешние враги государства, чужеземцы; в ряде случаев возникают ассоциации их с татарами. Однако нет оснований искать к ним конкретные параллели в летописях. Мифологические персонажи приходят в классический эпос, не теряя до конца прежних своих очертаний и функций. Не включаясь в полной мере в реальную историю Киева, они приобретают историческое обличье, как бы поселяются в новой исторической обстановке и естественно «приноравливаются» к ней. Былинный змей, подобно своим мифологическим предкам, похищает женщин, но теперь жертва его — племянница князя. Конфликт получает значение государственного; богатырь, выручая девушку, исполняет подвиг общегосударственного порядка. Так история и мифология составляют нерасчленимый сплав.
Ближе к реальности стоят враги второго типа: татарские цари и царевичи, военачальники, послы, воины не имеют явной мифологической окраски, хотя тенденция сблизить их с миром мифологических врагов просматривается. Все же на первом плане в изображении их историческое (в эпическом смысле) начало. Характеристики их однозначны: враги намерены уничтожить Русскую землю и поработить народ; они самонадеянны и беспощадно жестоки. До известного момента они очень сильны, но поражение обнаруживает их слабость и выявляет в них смешное. В изображении татар как исторической силы соединяется трагическое и сатирическое.
В именах татарских властителей пытаются уловить связь с конкретными лицами и событиями — иногда не без некоторых оснований (Батыга Батыгович — Батый), чаще — с большими натяжками (Калин-царь — река Калка). Между тем былинный эпос меньше всего фиксирует внимание на летописной конкретике. Былинные имена — способ эпической индивидуализации врага, которая больше никак не осуществляется. Выбор или придумывание имен подчинялись художественным задачам. Заметим здесь, кстати, что в этом выборе свою роль играли, во-первых, выразительность, содержательность слова, взятого для имени (ср. Скурла, Кудреванко-царь, Батыга Батыгович и др.), и, во-вторых, требования былинной просодии: надо было, чтобы имя (имя с отчеством или с прозвищем) образовывало формулу, легко укладывавшуюся в стих — и не только в именительном падеже, но и в косвенных, свободно допускало присоединение эпитетов, согласовывалось с другими формулами и т. д.
За вычетом имен богатырей, которые, как правило, прикреплены к главным персонажам, большинство имен второстепенных персонажей, эпизодических лиц, в том числе и татарских предводителей, имеет типовой характер, прилагаясь к персонажам с сюжетными ролями (имена жен, матерей, слуг, товарищей богатырей).
Татары как исторические враги в былинах перекрыли и вобрали все другие впечатления от столкновений с различными противниками Руси и приобрели характер эпически типовой, исторически обобщенный. Перед нами — частное, хотя и весьма значительное, проявление общих закономерностей былинного историзма.
3
Все, что описывается в былинах, — люди, их отношения, события, предметы, места действий, — описывается неизменно в связи с сюжетом, «внутри» сюжета. Через развертывание сюжета получают завершенную характеристику персонажи, вырисовываются социальные и бытовые обстоятельства происходящего, раскрывается сущность конфликтов. Эпический сюжет заключает в себе концепцию действительности в каком-либо одном из ее существенных аспектов. Хотя у каждой былины — свой сюжет, с присущими ей конфликтами, составом персонажей, ходом событий, финалом и т. д., поэтика тождества сильнейшим образом дает себя знать в общих законах эпической сюжетики, в специфических правилах сюжетообразования, в принципиальной повторяемости сюжетных элементов.
Наиболее очевидной специфической особенностью героического эпоса является сравнительно строгое ограничение сюжетной тематики: существует некоторый набор эпических сюжетных тем, за пределы которых былинное творчество не выходит. В этой книге представлен почти полностью сюжетный состав былин, и можно вполне определенно выделить основное ядро их сюжетных тем: «гибель старших богатырей и смена богатырских поколений»; «чудесное рождение, богатырское детство и первые подвиги героя»; «богатырский поход в чужую землю»; «змееборство»; «борьба с чудовищем»; «оборона города»; «разгром вражеского нашествия», «поединки с вражескими богатырями», «освобождение полона», «освобождение героя из плена»; «похищение жены героя и борьба с похитителем»; «встреча и поединок отца с сыном», «встреча и поединок братьев»; «героическое сватовство», «добывание суженой», «борьба героя-жениха с претендентом», «борьба с женой-предательницей», «муж на свадьбе своей жены»; «эпические состязания».