Я сразу предупредил всех, кто участвовал в сдаче-приемке денег — и военных финансистов, чиновников от линейного казначейства, и частных лиц:
— Денежки не только счет любят. В нашем случае, недостача — это цена человеческой жизни. И сейчас, и в будущем. Если Шамиль решит, что мы ему недодали хоть один абаз, быть беде. Ни обменов в будущем, ни нормальных переговоров.
Все прониклись. И приступили к делу с энтузиазмом. Военные финансисты считали монеты от Орбелиани, Габаева и других гражданских, а я с Габаевым и Автандилом — серебро от военного ведомства. Подсчеты вели тщательно: я не сомневался, что там, где мелькала рука русского чиновника, жди беды. Ну, не могут не прилипнуть монетки к загребущим пальчикам крапивного племени. Так оно и вышло.
— Не хватает 158 рублей, — «обрадовал» я казначейских, с трудом разгибая спину.
Они не удивились. Тут же вытащили мешочек серебра, прихваченный на всякий случай. Отсчитали недостающее. Опытные черти. Возможно даже — это не их косяк. Просто знают повадки коллег.
— Мне нужен запас на всякий случай. Мало ли как оно повернется. Хотя бы рублей двести-триста.
И тут меня армейские Гобсеки не подвели. Все продумали.
— Мы выдали капитану Овечкину двойных абазов на сумму 250 рублей серебром. У нас этого добра хватает! Девать некуда! А горцы их ценят наравне с российской монетой.
— Двойной абаз — это сколько?
— Каждый — 6.31 грамма. Идет как треть рубля. На деле чуть меньше, но в горах такой курс.
— Точно примут, если до этого дойдет?
— Примут-примут, не извольте беспокоиться.
Я вздохнул. Представил себе сцену, как на берегу реки буду доказывать наибу Абакар-Дибиру, что три двойных абаза — это лучше, чем один рубль. Сюр! Ничего-то эти чиновники не понимают. Думают, все произойдет в теплой сакле, за столом зеленого сукна, при свете от канделября. Ага! Держи карман шире, чернильная душа! Только хардкор!
Еще этот Овечкин навязался мне на голову. Прибыл накануне отправки обоза и объявил, что назначен начальником экспедиции. Я спорить не стал. И так понятно, что такие деньжищи простому подпрапорщику никто не доверит.
— Вы, главное, господин штабс-капитан, инициативы не проявляйте.
Овечкин был сама покладистость.
— Бог с вами, Варваци! Где я и где — вы? Все понимаю. Но начальство приказало присмотреть и проконтролировать. Вот и постою в сторонке. Понаблюдаю, как работают профессионалы! Я ведь и языков не знаю. Как вы только с этими хищниками общаетесь⁈
Всю дорогу до Сулака он выпытывал у меня подробности с таким энтузиазмом, будто вознамерился написать на их основе увлекательный исторический боевик. Всю душу из меня вытряс, хоть и расточал комплименты на каждом шагу. У меня закралось подозрение, что лощеный офицер просто-напросто задумал примазаться к операции, чтобы отхватить орденок. У него с наградами было негусто. Штабная крыса! Навидался таких!
— Ваше благородие, господин штабс-капитан! — прервал мои негодующие мысли казак из конвоя. — Проблемка у нас!
— Что случилось? — удивился Овечкин.
— Один пленный умер!
— Как умер?!!! — зарычал я.
— Ну, как… Взял и отдал богу душу. Он в повозке был. Когда в крепости грузили, уже был плох. Лихоманка его била. А, видать, потрясло малеха, вот душа и отлетела.
— Ты что несешь⁈ — набросился на казака Овечкин.
— А что я? Я — ничего! Его и пальцем никто не тронул.
— Что это я так разволновался? — удивился штабс-капитан, успокаиваясь. — Все из-за вас. Вы так нервно отреагировали…
— А как, по-вашему, я должен к этому отнестись?
— Без нервов. Подумаешь, мюрид помер. Значит, заберем на одного человека меньше.
— Кого оставим? — с трудом скрывая ярость, спросил я. — Подпоручика Ананова?
— Вы с ума сошли⁈ Офицеры — в первую голову!
— Горцам сами будете объяснять?
— Отчего ж? Это ваша работа.
— То есть вы мне предлагаете стать Господом Богом и самому решать, кому жить, а кому умереть? Я с этими людьми провел день в одной яме, а еще день — прикованный к столбу. Каждый! Каждый заслуживает спасения!
— Не вижу особой проблемы, но напомню: я наблюдатель. Вам решать.
Я заскрипел зубами, но промолчал. По сути, он прав.
… Место встречи казаки вычислили заранее. Знали в округе каждую тропинку. Уверенно вели нас к точке, где горцы традиционно наводили временную переправу.
Прибыли загодя. Наиба от Шамиля, как и пленных, еще не было. Но на другом берегу уже суетилась группа абреков, подтаскивая заранее приготовленные бревна. И уже висели два каната, закрепленные за камни на нашем берегу.
— Видите, господин подпрапорщик, как ловко действуют, — показал мне хорунжий, начальник казаков, на канаты. — Наловчились, гололобые, в набеги ходить. На раз-два мостик соорудят. Могут и такой, что и лошадей переведут.
— Нам такой и нужен. Надежный. Люди ослаблены. И очень не хочется уронить в Сулак мешок с серебром.
— Смотрите! Вон они! — казачий командир показал мне на высоты над рекой.
По одной из гор спускалась большая группа, состоявшая из конных и пеших. Сердце застучало. Начинается!
— Когда приблизятся, постройте пленных, чтобы горцы увидели, что все без обмана, — сказал я и пошел к самому берегу реки чуть в стороне от крепления канатов.
Когда мюриды и пленники приблизились, помахал Абакар-Дибиру. Наиб ответил величавым поклоном из седла. Показал ему рукой на арбу с мешами серебра, запряженную парой волов. Изобразил жестами: хочу переправиться к тебе. Он не возражал. Отдал команду своим, чтобы начали строить мост.
Тут же, ловко цепляясь за канаты, на наш берег перебрались чеченцы. Начали аккуратно заводить бревна. В считанные полчаса основа переправы была сооружена.
Я перешел на другой берег. Обменялся снова поклонами с наибом.
— Как будем действовать?
— Тебе, Зелим-бей, все доверяют. Скажи.
— Давай сперва офицеров. Потом серебро перенесем. И начнем остальных группами по пять человек менять.
— Как скажешь, — не стал спорить Абакар-Дибир. Чувствовалось, что он не в своей тарелке и боится сделать что-то не так.
— Нет причин для волнения, уважаемый наиб. Я лично пересчитал все деньги. Обмануть доверие имама — позор для меня!
Показал незаметно Абакир-Дибиру знак отличия. Он успокоено вздохнул.
— Развяжите пленных, — приказал мюридам.
Я бросился к князю Илико. Обнялись крепко-крепко.
— Я знал, Коста, что ты придешь за нами! Моя семья…
— Ни слова больше! Иди на тот берег. Скажешь там главному, штабс-капитану Овечкину, чтобы подтаскивали к берегу мешки с серебром.
Илико, гордо выпрямив спину и не торопясь, пошел по настилу из досок, уже уложенному на бревна. Сопровождавшая нас рота солдат и казачья сотня громко прокричала «Ура!». Потом солдаты выстроились в цепочку и стали складывать 50-фунтовые мешки с серебром рядом с временным мостом. Гора быстро росла. Почти 750 мешков — это вам не пустячок! Впечатляли! Даже Акакир-Дибир проникся:
— Ты тогда правду сказал. Целая арба денег! Правильно я сделал, что вьючных лошадей взял побольше. Сейчас пригонят табун.
Горцы начали перетаскивать мешки на свой берег.
— У меня с собой тело русского офицера, — отвлек меня наиб от созерцания овеществленной полугодовой прибыли апельсинового короля и по совместительству моего зятя Умута.
— Покажешь?
— Зрелище — не для неженок, — предупредил меня мюрид.
С одной из вьючных лошадей спустили тело, завернутое в русский брезент. Раскрыли сверток. На меня обрушилась волна вони. Я прикрыл лицо рукавом черкески и присмотрелся. Что-то понять было трудно, но знакомый офицерский мундир кабардинцев я узнал.
— Закрывайте!
— Сразу заберешь? — спросил меня Абакар-Дибир.
— Чуть позже. В конце.
— Хорошо.
Серебро споро переправили на вражеский берег. Мешки стали привязывать к лошадям. Пришел черед пленных.
— У нас есть проблема, достопочтенный наиб.
Мюрид подобрался. Положил руку на рукоять кинжала. Я поспешил объясниться.
— Один из пленных умер по дороге.
— Подумаешь — проблема! — фыркнул он в ответ.
Что-то прокричал своим людям. Из толпы пленных выдернули одного. Стали вязать ему руки. Лекарь-студент Иван! Выбор пал на него. Несчастный повесил голову, его душили слезы. Остальные смотрели равнодушно, радуясь, что избежали печальной участи.
На другом берегу заголосил старик Габаев. Он услышал, что оставляют какого-то Ивана и решил, что это его сын. Бросился к офицерам. Хватал их за руки. Умолял. Напоминал о потраченных деньгах. Овечкин пожимал плечами.
Вдруг один казак растолкал толпящихся пленников-солдат. Упал на колени. Перекрестился.
— Я, Степан Попов из станицы Калиновской, прошу выбрать меня. Ваня спас меня от смертельной болезни. Настал мой черед отплатить добром за добро. Передайте там моим, что жив ещё казак, не помер.
Мюриды оглянулись на наиба, спрашивая указаний. Я решительно вмешался.
— Никто здесь не останется! — крикнул по-русски. Обернулся к наибу. — Абакар-Дибир, прошу тебя, давай поговорим как деловые люди.
— Не о чем тут говорить! Было договорено: голова за голову!
— Русских меньше.
— То, что четверо сбежали, не имеет значения!
— Неужто откажешься от полтысячи двойных абазов?
Мюрид крякнул. Сдвинул папаху на затылок.
— Целых полтысячи? Тысяча была бы лучше. Хорошее число. Тысяча! — произнес он, словно имя любимой девушки.
— Что деньги для воина? Пыль! Растают — и нету. Какая разница, больше их или меньше?
Наиб упрямо покачал головой.
— Э! Считай, я тебе тысячу и предложил! Абазы-то двойные!
— И правда, тысяча выходит, — удивился наиб. — Тащи!
Я побежал на другой берег, увлекая за собой очередную пятерку русских. Бросился к Овечкину.
— Давайте деньги, что вам казначейские как НЗ выдали!
— Что такое НЗ? — удивился Овечкин, отрываясь от разговора с князем Орбелиани. Тот порывался мне что-то сказать, но я отмахнулся.