ую величину, а с помощью цветного крема художникам удалось добиться убедительного сходства с мумией. Вот, кстати, пример лукавого реализма.
Я-то думаю, что эта творческая акция мало чем отличается от того, чем увлекался, тоже показанный по телевизору, печально известный вождь одного из африканских государств – каннибал Бокасса. Поедая своих подчиненных, он не страдал желудочными коликами. Когда арестовали этого гурмана, то в его холодильнике обнаружили останки недавно пропавшего министра из его же правительства.
Есть в этом что-то общее, хотя в одном случае трупоедение – это творческая концепция, а в другом – факт жизни; правда, есть и различия – людоед это делал тайно, а авангардисты – на тусовке. А в остальном дело вкуса: кто любит кекс, кто любит мясо… Хотя и с мясом у бесов уже была акция – резали публично и ритуально на своем сборище поросенка.
Ладно бы все это происходило в кошмарном сне, так нет же, явилась ко мне эта реальность в бессонную ночь – теперь лежи, мучайся…
Вот уж что не хотелось бы мне сегодня ночью видеть, так это политические сюжеты. Это слишком неподходящее для бессонницы зрелище, и я тороплюсь убрать со своего экрана все, что связано с политикой.
Я даже открыл для себя формулу: там, где начинается политика – кончается искусство. Хотя, с моей точки зрения, существует определенная связь искусства с политической обстановкой в государстве. История – наука строгая, поэтому я не буду глубоко забираться, а ограничусь нашим столетием.
Но прежде чем я приведу примеры, замечу, что независимо от нашего отношения к традиционному и авангардному искусству, можно отметить определенную закономерность: как только одно направление начинает доминировать, другое превращается в андеграунд и уходит в оппозицию.
А теперь возьмем начало XX века, до Первой мировой войны. Когда Россия находилась на высоком уровне государственного развития, в искусстве царил реализм. Как только в результате поражения в войне и октябрьского переворота 1917 года государство пришло в упадок, ведущее место в искусстве занимает воспевающий революционные перемены авангард 1920-1930-х годов, а реализм изгоняется не только из выставочных залов, но и из художественных учебных заведений.
Сороковые и пятидесятые годы, отмеченные индустриальным строительством и победой во Второй мировой войне, несомненно следует отнести к периоду укрепления государства. Это время связано с доминированием реализма и бескомпромиссной борьбой с формализмом, особый вклад в которую принадлежит искусствоведам.
В шестидесятые началось раскачивание государства, появились диссиденты, закладывается бомба под территориальную целостность: Крым передается Украине и, наконец, происходит переворот во власти. Западники, естественно, называют это время «оттепелью». И этот период отмечается в искусстве многочисленными авангардными выставками, несущими общую концепцию инакомыслия. Еще можно вспомнить чахлое, оттого и недолговечное, хотя и любимое дитя искусствоведов – «суровый стиль».
Шестидесятники с гордостью вспоминают сегодня это время, понимая, что именно оно было прологом к тщательно подготавливаемому крушению государства.
Но, почувствовав опасность, власть делает попытку в семидесятые, восьмидесятые годы укрепить государство. Несмотря на то, что это время упорно называют застоем, следует отметить государственную стабильность, которая исключала его разрушение любыми силовыми методами. В эти годы реалистическое искусство, поддерживаемое государством, еще сохраняло свое привилегированное положение перед многоликим авангардом, уже выходящим из подполья.
Наконец, в девяностые годы – поражение в холодной войне. Распад государства, цинично называемый перестройкой, гражданская война, беженцы, безработица…
Как только рухнуло государство – из всех щелей вылезли наружу и захватили телевидение, радио, театры, кино, выставочные залы такие беспредельные авангардисты, что их «бездарные» предшественники выглядят шалунами. В униженном и разрушенном государстве и реализм стал андеграундом.
Выходит, что приоритет реалистического направления в нашем искусстве приходится на период подъема и стабильности государства. А я верю в возрождение России, которой еще понадобится реализм.
Если эти мои расчеты и предчувствия верны, то произойдет это в первое десятилетие XXI века. Кому-то эти предчувствия не покажутся убедительными. Меня это вовсе не огорчит.
Мы все одинаково далеки от истины – она недоступна миру сему. А доступная нам правда у каждого своя.
Как это ни покажется странным, но я не вижу ничего драматичного в том, что реалистическое искусство осталось невостребованным и не сделалось выразителем всего того, что происходит сегодня в стране. Во-первых, нынешнее общественное сознание замешано на антисоциалистических идеях и аллергия к соцреализму распространяется и на реализм. Во-вторых, парадоксальный язык авангарда точнее и органичнее передает противоречивые и болезненные события наших дней. Что же касается восприятия авангарда, то эстетика, свободная от этики, легко превращая творчество в дьявольскую изобретательность, быстро распространяется по горизонтали, по поверхности сознания и легко усваивается. Но безнравственная эстетика может быть востребована только безнравственным обществом.
Может показаться, что я слишком настойчиво задерживаю внимание на двух противоположных формах выражения. Но для меня это не теоретические рассуждения, а скорее попытка объяснить словами то, что я делаю кистью и почему я это делаю. Для этого мне придется на некоторое время вернуться к реалистическому языку.
Настойчивые попытки многих теоретиков похоронить реализм под обломками соцреализма, безусловно, лукавы. Соцреализм просуществовал ровно столько, сколько и сам социализм. И на самом деле, вряд ли кому сегодня придет в голову писать картину «Ленин в Разливе» или «На III съезде РСДРП».
Но реализм был до социализма и, безусловно, останется после него. А временное изгнание, скорее, пойдет ему на пользу. Потому хотя бы, что реализм наконец вырвался из политических объятий и социальной зависимости; он освободился от принудительного сожительства со зрителем. Это дает возможность реализму стать элитарным.
В выборе между этикой и эстетикой художники православного мировосприятия всегда ставили на первое место этику. Это ничуть не умаляет значения художественной формы. Напротив, именно в русском реалистическом искусстве мы находим очевидные примеры эстетических высот.
Справедливости ради надо сказать, что и соцреализм в лучших своих авторах демонстрировал высокое мастерство. Это, с одной стороны, было возможно благодаря старой школе, а с другой стороны ее сохраняло.
Мало кто из теоретиков отмечает, что наряду с атеистическим искусством соцреализма существовало искусство православного мировосприятия. Теснимый потоком социальных полотен, этот далеко не всеми замечаемый чистый источник жил и в самые суровые времена богоборчества.
Когда искусствоведы клялись в бескорыстной любви к высокоидейному соцреализму, так же как и сейчас к раскрепощенному авангарду, работали художники, исповедующие другую творческую веру, которая требовала не политической смелости, а духовной стойкости.
Оказывается, имитируя искреннюю любовь и преданность к соцреализму на протяжении семидесяти лет, наше искусствоведение тайно питало истинные чувства лишь к авангарду 1920-1930-х годов.
Эти смелые признания, правда, сделанные уже после смерти соцреализма, достигли такого экстаза, что авангард 1920-1930-х годов они называют русским. Выпущено большое количество альбомов под названием «Русский авангард».
Но позвольте, если уж реализм после 1917 года стал именоваться социалистическим, то, конечно же, революционный, богоборческий авангард, смело крушивший национальные традиции, должен называться советским, на худой конец – социалистическим авангардом, но уж никак не русским.
Какое кощунство – присваивать ему имя жертвы.
Да – именно жертвы! Потому, что как раз в 1920-1930-е годы национальная русская культура подверглась самому жестокому разрушению. Ее отрывали от православия, и авангард принимал в этом активное участие.
Это было время суровых испытаний для тех художников, которые интуитивно почувствовали, что спасение русской живописи в сохранении православного мировосприятия.
Когда говорят о жертвах тоталитарного прошлого, то почему-то пытаются внушить, что больше всех в искусстве пострадал авангард. Тут же появляется очередной красочный альбом «Спасенный авангард». А наш доверчивый сердобольный народ, привыкший верить всему напечатанному, а тем более сказанному с экрана телевизора, и впрямь поверил и принял богоборцев за великомучеников. Разве это не напоминает лукавую попытку преподнести Троцкого, Бухарина, Радека, Тухачевского, Зиновьева главными жертвами революции.
Такими же революционными комиссарами от культуры, призванными разрушить традиции русской культуры, были идеологи авангарда. С этой миссией они рассылались по всем городам и весям, по всем художественным заведениям России.
Как тут было выжить искусству, воспитанному еще в императорской академии, искусству с дворянским прошлым?
Поэтому я считаю, что подлинной жертвой, преследуемой с одной стороны авангардом, с другой – соцреализмом, была русская живопись, оберегавшая вековые традиции и служившая не временному, а вечному.
Но русская живопись выжила, потому что спасла ее вера православная и то обстоятельство, что два хищника не хотели делить добычу и так увлеклись схваткой, что забыли о жертве.
А может, все это так видится мне только ночью, а днем окажется по-другому?
– Странная ночь.
– Где уж тут уснуть?
– Такие страсти, как бы кого не разбудить!
– Дай-ка я выключу этот компьютер, полежу немного, отдохну…
– Редкая тишина для города. Только часы бесстрастно отмеряют спокойный ритм ночи. Интересно, сколько сейчас на них: три или четыре часа.
– Не могу понять тех, кто мучается бессонницей. Кажется, лежи себе, мысленно нажимая кнопки пульта дистанционного управления, выбирай любую из бесчисленных программ – смотри и рассуждай…