– Нажму-ка я снова какую-нибудь наугад…
На Западе говорят: время – деньги, то есть тот, кто обратил большое количество времени в деньги – тот и богаче. А на Востоке время оценивается по-иному. Там богаче тот, кто имеет больше времени, свободного от зарабатывания денег.
По счастью у России многое от Востока. Но, в то же время, мы и не Восток. Россия – самостоятельная часть света. На всем ее обширном пространстве в бочках не только квасят капусту и солят огурцы, но и сидят диогены. И уж будьте уверены – ни в одной из них вы не найдете западника. Может потому, что мы едим соленые огурцы, а не маринованные?
Привела меня хворь к китайскому врачу. Это была маленькая пожилая китаянка с добрыми карими глазами на широком и смуглом лице. Она уже несколько лет врачует в России, но вовсе не понимает и уж тем более не говорит по-русски. Поэтому мы общались через переводчика, интеллигентного узбека по имени Максуд. Максуд окончил один из московских институтов и, вероятно, сам увлекался тибетской медициной. Когда я рассказывал ему о своих ощущениях, связанных с заболеванием, у меня сложилось такое мнение, что он переводит китаянке лишь небольшую часть.
Постепенно наша беседа приняла философский характер, и Максуд, как бы забыв о Лау Ши, так звали китаянку, принялся рассказывать о буддизме и о том, как тесно переплетаются в восточной медицине духовный мир с телесным.
Мне ничего не оставалось, как признать, что русская духовная мысль существует совершенно отдельно от тела. И наша медицина не претендует на душу. Я подумал: может быть, это различие и позволяет нашим диогенам, неотягощенным заботами о теле, свободно парить в духовном космосе и философствовать, не испытывая гравитации.
Видно, этой ночью не отдохнет моя душа от тела, но редкую возможность поразмышлять, попотеть мозгами, я не променял бы на самый фантастический сон. Сны видят все, а некоторые пытаются постичь их тайный смысл, проецируя на реальную жизнь.
Наверное, я неисправимый реалист, коли даже ночью предпочитаю праздному полету фантазии работу сознания. «Бог – реалист, а Люцифер – романтик», – нахожу я поддержку своего выбора в мудром определении игумена Иннокентия.
Сегодня время романтиков, время ничем не ограниченной свободы.
В преддверии этой свободы, обернувшейся нравственным беспределом, один из самых чутких к русской душе писателей – Валентин Распутин – сказал: «Если Россия задерет юбку – мир содрогнется…». И мир содрогнулся.
На раскручивающийся маховик русской свободы, как и положено, действуют две силы: центробежная и центростремительная. Они противоположно направлены. Одна из них – центробежная, разбрасывающая, направлена от центра; другая – центростремительная – к центру.
Это лишь образное сравнение, но раз уж я поделил творчество на две несовместимые части, то позволю себе отнести романтиков к центробежной силе, рвущейся от центра, от Бога, в разные стороны. Это порождает множественность направлений, многовариантность, многообразие, то есть – многобожие или язычество. В этом же направлении находится и атеистическое безобразие.
А для верующих реалистов свойственна центростремительная сила, направленная к единому центру, к Богу, что определяет единообразие, единобожие.
Несовместимость этих двух сил, как и их существование, подтверждается противоположным пониманием свободы. Если для одних свобода выше морали, то для других самая большая свобода – это несвобода от Бога.
В единообразии ортодоксальная свобода православного художника.
Отсюда становится понятным его осознанный консерватизм в отношении к форме выражения, к языку. Мне кажется упрощением называть искусство по его языку – традиционным. Скорее это ортодоксальное искусство. Оно отличается от традиционного духовным видением и умением различать границы между добром и злом. В отличие от телесного (физического) зрения, которое беспрепятственно соединяет художника со зрителем, не требуя особых усилий ни у того, ни у другого, духовное видение дано не всем. Но ведь только духовная очевидность позволяет нам назвать красоту божественной и дает веру в ее спасительную миссию.
Отношение к Богу определяет выбор одного из двух направлений искусства, в которых помимо разного понимания свободы совершенно разное отношение ко времени, к национальным традициям, к языку и, наконец, – к изображаемому.
Глядя на картину, мало кто задумывается над тем, что она обладает определенной энергией, которую вкладывает художник. Сила ее зависит от таланта, а созидательная это энергия или разрушительная – зависит от отношения к Богу.
Ошибается тот, кто думает, что наличие таланта делает любое произведение непорочным. Талант дается одновременно со свободой выбора. Но, к сожалению, слишком часто дьявольская центробежная сила увлекает и очень талантливых художников. В таких случаях зло делается привлекательным, однако, чем талантливее автор, тем сильнее разрушительная сила его произведений.
Это важно знать не только доверчивому зрителю, но особенно тем, кто приобретает живопись. Ведь постоянное общение с разрушительной энергией не проходит бесследно.
Я не склонен к мистификации, но убежден, что картина таит в себе значительно большую энергетику, чем заряженный экстрасенсом по телевизору стакан воды. А уж если говорить о медитации, то творчество – это самая очевидная форма медитации. Но эту энергию искусства может зафиксировать только один прибор – душа.
Чем хороша для меня эта ночь? Тем, быть может, что мои размышления постоянно сопровождаются неожиданными видеосюжетами. Их накапливается с годами множество, но все нет времени посмотреть.
Вот неожиданно в зимнюю темную ночь ворвался зеленый солнечный день, и я оказался в каком-то удивительном саду. Узкая дорожка петляет в тени молодых плодоносящих деревьев. Каждый метр этого небольшого сада встречает новым видом растений и цветов. В зеленый шелест листьев вплетаются чудные звуки подмосковного лета: серебристое стрекотание кузнечиков, жужжание пчел, стрекоз и перепевы птиц.
Рукотворную красоту этого маленького Эдема создает не только большое количество экзотических растений, но и искусственный прудик – аквариум, усердно выложенный камнями, в котором плавали золотые рыбки…
Лучшего сна не пожелаешь! Но ведь я не сплю, значит, этот сад я где-то уже видел…
Конечно, он мне знаком. Я вспомнил его – это же садовый участок нашей давней знакомой Елизаветы Андреевны. Любителей фокстерьеров не так много. И до того, как наши ребята Антон и Оля научились сами выщипывать Брума, мы обращались за помощью к опытной во многих собачьих делах Лизе.
Маленький клочок земли они с мужем превратили в ботанический сад. Больше всего меня поразила рябина, на которой одновременно висели яблоки, груши, черноплодная и красная рябина. Этот эксперимент вызвал у меня смешанные чувства. Было в нем нечто сюрреалистическое – как если бы я увидел кошку с собачьей головой. Может быть, моя реакция была вызвана нетерпимым отношением ко всякого рода извращениям. Лишь позже, читая Новый Завет, нашел я в Святом Благовествовании от Луки притчу Иисуса Христа, в которой говорилось: «…всякое дерево познается по плоду своему; потому что не собирают смокв с терновника, и не снимают винограда с кустарника». Выходит, не богоугодное это дело – растить на рябине грушу.
Порой русское искусство сравнивают с могучим деревом, которое глубоко уходит корнями в отечественную историю и устремлено своим стволом ввысь. Но со временем на его многочисленных ветвях прижились инородные плоды.
По каким же плодам познается русское искусство?
Неужто по тем, которые на нем паразитируют?
Похоже, именно такие плоды выдаются сегодня за лучшее на древе русского искусства. Но кто же это определяет, в чьих руках находится шкала ценностей?
Вот здесь-то и произошло самое драматичное в нашем искусстве. У нас похитили шкалу ценностей. Ею овладели те, кому отвратительно само понятие – национальная культура, кто пытается лишить ее души – православного мировосприятия.
Создавая галерею русской живописи, Третьяков хорошо понимал эту опасность и не прислушивался к мнению атеистов и западников. Он покупал картины, но они не были для него товаром. А нынешние артбизнесмены, превратившие искусство в товар, цинично используют самый универсальный инструмент мира сего – деньги, с помощью которых формируют систему ценностей и управляют ею.
Но если мы верим в возрождение России, то прежде всего нам необходимо решать самим – что для нас представляет наибольшие национальные ценности. В противном случае русских художников ждет участь коренных жителей Америки.
Впрочем, это уже область государственных интересов.
Если бы меня спросили: какая картина по духовной высоте, по чистоте языка, философской глубине и поэтической проникновенности олицетворяет собой русскую живопись, я бы, пожалуй, назвал картину Саврасова «Грачи прилетели». Это великая картина! Она содержательнее многих жанровых полотен, обремененных сложной литературной драматургией. В ней отсутствует частый соблазн пейзажиста изобразить эффектное состояние природы, красивое время года или стремление привлечь зрителя иллюзорным мастерством. Однако в этом шедевре мирового искусства есть нечто большее, это картина-раздумье, в ней есть то, что можно увидеть только духовным зрением.
Все великое кажется простым.
Но не сразу, да и не всем открывается бережно упрятанная от поверхностного взгляда в глубинных планах тайна искусства, которая, по словам Ильина, делает художника духовным ясновидцем.
Это больше чем живопись потому, что в саврасовских грачах зримо присутствует поэзия, музыка и философия.
Это изобразительная форма исповеди, покаяния и выражения любви к Родине!
Я думаю – русская пейзажная живопись открыла для себя в этом жанре возможность выражать самые глубокие чувства и размышлять.
Через природу, которой мы склонны более всего доверять, художник находит самую ненавязчивую, самую тонкую форму выражения своего мировоззрения.