Как перестать быть Жертвой
Взять ответственность
Отдать ответственность. Взять ответственность
Если вы чувствуете вину перед кем-то, возможно, вы берете на себя чужую ответственность; если вы обвиняете кого-то, возможно, вы не берете свою ответственность, перекладывая ее на другого человека. Ощущение своей вины и негодование по поводу чьей-то вины – это серьезный повод поразмышлять о том, кто и за что отвечает.
Несколько лет назад разводились мои близкие друзья. Я переживала за их 10-летнюю дочку – как она перенесет это событие, не окажет ли развод свое негативное влияние, не сломит ли ее? Помню, я спросила ее: «Как ты относишься к тому, что мама с папой разводятся? Что ты чувствуешь?»
На второй вопрос она ответила так: «Я сожалею». На первый отреагировала следующим образом: «Я думаю, они разберутся сами. Они взрослые, и, раз они решили, значит так лучше».
Не веря своим ушам (в моей-то картине мира развод был таким ужасом-ужасом, который ребенок не может пережить без потерь), я спросила: «А как ты считаешь, твоя жизнь теперь изменится?» На что она ответила: «Скорее всего, нет».
Я была поражена. Картина мира треснула. Реакция ребенка стала понятна после некоторых размышлений: она была уверена, что взрослые несут ответственность за свою жизнь сами и ей не нужно о них заботиться. Более того, она была убеждена, что родители позаботятся и о ней – потому-то она не боялась изменений.
Сейчас, наблюдая, как взрослые люди, пришедшие на терапию, страдают от вины и не могут простить и принять, я четко вижу – как и при каких обстоятельствах их родители не взяли на себя свою родительскую ответственность. За свои родительские ограничения, за свои действия. За свои чувства. За свою непрожитую жизнь.
И я вижу, как это мешает нынешним взрослым брать на себя ответственность за свою жизнь, отдавая другим людям их ответственность за то, как они проживают свою жизнь.
Вся взятая в детском возрасте ответственность за родителей давит виной теперь уже перед множеством других людей. А свои потребности тоже никуда не спрячешь. Ответственность за них тоже передается дальше: партнерам, детям… Всем и всему. Чем больше неприсвоенной и неосознанной нужды, тем больший счет долгов и обязательств, предъявляемый близким людям.
«Меня раздражает упрямство моего сына. Я столько раз пыталась разговаривать с ним, добиваясь порядка. А он… по-прежнему не торопится убрать свое лего к моему приходу. Меня раздражают неприбранные игрушки. Я чувствую, что начинаю ненавидеть сына за то, что он не слышит меня».
Какая потребность попрана, не замечена, обесценена у матери? У ее собственной детской части? Какое неприсвоенное право заставляет обвинять невиновного? Потребность в чистоте? В том, чтобы ее услышали? Нет.
Попрано ее собственное право быть ребенком. И попрана детская потребность в игре. Когда-то ее родители должны были обеспечить ей эту потребность. Потому что быть ребенком в свое время – это естественно. А все, что естественно, правильно.
Но ее родители были так же нетерпимы, как она сама сейчас. Они не взяли на себя ответственность за свои состояния, свои ограничения. В результате мать не умеет уважать право своего сына на его детскую жизнь.
«Я чувствую себя виноватой перед своей дочерью-студенткой. Мне кажется, я ее сильно травмировала. Она все время сомневается в себе, своей привлекательности, способности справиться с трудностями, своих достоинствах. И она обвиняет меня. А я, не в силах этого вынести, хватаюсь спасать ее даже в тех проблемах, где она может справиться сама».
Какое право не присвоено у этой матери? Какая непризнанная потребность погружает в вину?
Не присвоено право на свои ограничения. Ограничения, присущие любому человеку. Ограничения возможностей, сил, в данном случае – родительских.
Именно поэтому она чувствует вину вместо ответственности. Ей все еще кажется, что она не сделала все, что могла. Ей кажется, что она могла больше, но не постаралась.
Это совершенно необходимо – признать правду о своих ограничениях. Признать правду о том, сколько у меня ресурсов как у родителя, какова моя способность отдавать тепло, любовь. Признать правду, даже если окажется, что эти возможности невелики. Если эту правду признать, можно честно сказать своему ребенку – «Вот… это все, что я могу. Я могу поиграть с тобой час, но потом мне нужно время для себя. Сейчас я не готова выслушать, смогу через час. Кажется, я не очень умею поддерживать, но хочу научиться».
О своих ограничениях можно сожалеть, способность любить можно приращивать, все больше принимая себя, но ограничения есть и будут всегда, и это нормально.
Ненормально – не признавать своих ограничений, перекладывая за это ответственность на ребенка в духе «Ты сам виноват в том, что я с тобой так обращаюсь».
Не «Ты должен», а «Я хочу от тебя», признавая, что у ребенка тоже есть свое «Я», а вместе с ним свои планы и свои желания. И, кстати, свои ресурсы, чтобы справляться со своей детской (подростковой, студенческой, взрослой) жизнью.
Этому ресурсу может помешать деструктивная вина перед родителем – за его неприсвоенные родительские ограничения, за его непризнанные чувства и его же непрожитую жизнь.
Если ребенку мало поддержки, помощи, он позлится, но рано или поздно согласится с этими ограничениями и непременно найдет способ реализации своих нужд, если его не грузить долгами за все перечисленное.
У упомянутой выше женщины тоже была мама, которая спасала всю семью и не жила своей жизнью (не признала своих родительских ограничений). И вся семья по сей день страдает от вины перед ней.
Если вы чувствуете вину перед другим человеком или же обвиняете – это значит, вы не до конца разобрались с ответственностью.
Почему вам кажется, что вы виновны? Почему вы считаете, что перед вами виновен другой? Какие ваши права и потребности затрагиваются? Почему вам в них отказано?
Ответственным быть намного легче, чем правым или виноватым. Вот еще несколько мыслей, расставляющих важные точки над i.
Каким путем ребенок берет ответственность за родителя?
Реже ребенку вменяют ответственность прямо: «Теперь ты старший и отвечаешь за маму», «Это твоя сестренка, и ты о ней должна заботиться»; «Если ты что-то не сделал или сделал “плохо” – это твоя вина».
Чаще ребенок берет ответственность в ситуации, где ее не взял родитель. «Мама расстроена? Папа сердится на меня? Это я виноват». «Мама и папа ссорятся? Это я плохо себя вел, плохо учился» и тому подобное.
Единственный способ избежать этого явления – это наличие привычки и намерения брать на себя ответственность за свои чувства, состояния и выборы. «Я расстроена из-за дел на работе», «Мы с папой ссоримся, потому что у нас есть разногласия, но мы пытаемся договориться», «Мы развелись, потому что так решили, и ты здесь ни при чем», «Мне очень нужна твоя помощь», «Я хочу, чтоб ты мне помог».
Так происходит разграничение ответственности, ребенок не берет на себя вину за родительские действия.
Что происходит, если вы чувствуете вину перед родителем?
Вы попадаете в состояние ребенка, где между вами и родителем нет границы, и вы берете его ответственность. Вам нужно разобраться, за что именно, и ответственность (внутренне) вернуть. То есть поверить, принять то, что вашей вины в действиях других людей нет.
«Почему я виню родителя за то, что мне не дали, почему я по-прежнему хочу получить у него свой дефицит, хоть и понимаю, что я уже взрослый?»
В вас говорит какая-то нереализованная потребность, нужда – к примеру, вы ждали от родителей разрешения принимать собственные решения. Разрешение было очень значимо для вас как для ребенка, без него вы не решались поступать по-своему и страдали от этого.
Сейчас зависимость все еще сохраняется, и вы по-прежнему убеждены, что ключи вашей независимости находятся в их руках. Вам придется пережить процесс разочарования – в том, что они могут его вам дать, злости – за неполучение права и в конце концов взять право самому.
Как мне могло бы помочь (и как поможет моим детям) признание родительских ограничений?
Ребенку необходимо пережить родительские ограничения для того, чтобы научиться самому справляться с детскими задачами взросления и роста. Наиболее экологично это происходит, если родитель не обременяет ребенка своей ответственностью и поддерживает его в самостоятельных решениях.
Если это происходит своевременно и по силам ребенку, то травма не образуется, формируется опыт. К примеру, если вы дадите своему школьнику самому рассчитать свое время и ресурсы и он при этом, не рассчитав их, опоздает в школу или получит двойку, он расстроится. И вы тоже. Но только так он встретится с последствиями своих детских выборов и присвоит свой опыт.
Если же родитель настаивает на своей идеальности, правильности (когда пытается быть «хорошим» родителем, а не тем, кто он есть, не признает свои ограничения), контролирует своего ребенка, не давая ему возможность получить свой собственный опыт, привязывая его к себе и своим «правильным» решениям, тогда ребенок травмируется. Травма переживается как ущерб, и, когда травма осознается (например, в результате терапии), возникает внутренняя потребность в том, чтобы родитель ответил за причиненный ущерб.
Почему мне так важно, чтоб мой родитель у меня попросил прощения, признал свои ошибки, ответил за них? В некоторых случаях тема прощения становится отдельной фигурой, как сказали бы в гештальте, или отдельным смыслом, как сказали бы в экзистенциальном подходе.
По моим наблюдениям, он возникает тогда, когда ущерб нанесен существенный, когда ребенок был не только поражен в правах, но и периодически подвергался эмоциональному насилию, унижениям, побоям, существовал риск потери жизни по неосторожности родителя или «благодаря» его конкретным действиям. Также возникновение этого смысла возможно при легкомысленном оставлении ребенка в опасности – например, перепоручение другим людям, которые подвергали ребенка истязаниям.
Получение прощения, как уже было сказано, является платой или ответственностью за причиненный ущерб.
Домашнее насилие до сих пор не рассматривается как однозначно осуждаемое и преступное явление, и потому ребенок, прошедший через такое насилие, сталкивается с проблемой непризнания причиненного ему вреда.
Это действительно мешает восстановлению целостности, и потому получение прощения становится смыслом, а неудачные попытки получить такое прощение от причинивших насилие ввиду их патологической неспособности нести ответственность, да еще и социальное непризнание этой необходимости, причиняют дополнительную боль и не дают выйти за рамки Жертвы.
Об ответственности
Зачастую ответственность представляется чем-то тяжелым, скучным и рутинным, как долговая яма, из которой не выбраться. Между тем именно ответственность освобождает от вины, стыда, долговых обязательств неизвестно перед кем и неизвестно за что.
Для начала ты учишься брать ответственность за свои чувства. Что это значит?
Это значит не «Вы меня разозлили», а «Я разозлился». Не «Вы меня обидели», а «Я обиделся». Не «Вы меня сделали счастливым», а «Я счастлив рядом с вами»…
Вы говорите: «Я чувствую»…
Вступая в отношения с миром, я чувствую. Я чувствую себя раненым, покинутым, одиноким. Я чувствую воодушевление, любопытство. Мне горько, больно, обидно, страшно, радостно, безопасно.
Вступая в отношения с миром, людьми, событиями, я чувствую, и это – «мое». Чувства проживаю Я, и это моя зона ответственности.
Я могу пойти дальше, связав чувства с обстоятельствами, в которых они возникают… Я могу увидеть важные взаимосвязи с ранним опытом, найти причины, почему я чувствую именно так, а не иначе.
Я больше не считаю, что обстоятельства виновны в моих чувствах, хотя они и имеют свое влияние. И все же именно Я имею наибольшее влияние на то, что происходит со мной.
Когда я беру на себя ответственность за свои чувства, я меньше обвиняю. Я задумываюсь над тем, почему мне хочется обесценить кого-то, почему я завидую. И я больше не уверен, что мое счастье находится в чьих-то руках. Хотя я могу продолжать чувствовать зависимость.
Обнаружив зависимость, я могу войти с собой в еще более глубокий контактому подобноеочему это случилось со мной? Почему мне нужно цепляться за другого или убегать от него? Я углубляю свою зону ответственности.
Когда я все больше беру свою ответственность, я все больше полагаюсь на себя. Нет, не отказываюсь от помощи, отвергая других людей в страхе близости. Нет.
Я доверяю себе заботу о себе. Я не рассчитываю, что другой человек позаботится обо мне лучше, чем я. Я отвечаю за себя.
Когда я беру ответственность за себя, я более ответственен в отношениях. Я осознаю, что я вношу в отношения свои чувства, в том числе свои страхи, свои зависимости, свои нужды. Я вношу в отношения свои ценности. Свои иллюзии и ожидания. Я вношу в отношения то, что подавляю в себе. Свою Тень. Когда я ответственен за себя, когда я доверяю себе заботу о себе, я могу говорить о том, что чувствую. И о том, что мне нужно.
Когда я с уважением отношусь к своим нуждам, я готов иметь дело с нуждами моего партнера. Я не ответственен за то, чтобы их обеспечить, но, уважая своего партнера, я могу ему помочь, если он готов принять мою помощь.
Нас учили нести ответственность за других людей: поддерживать их, принимать за них решения, заботиться об их чувствах. Нас учили нести ответственность за свои поступки, имея в виду то, чтобы никому не было стыдно за нас. При этом мы не должны были думать и заботиться о себе.
Думаю, никому это не удается в совершенстве, поэтому мы переполнены виной и сопротивлением. И у нас слишком мало ответственности. И потому мы так зависимы от других.
Когда я беру ответственность за себя, за заботу о себе, за уважение к себе и своим нуждам, я снимаю ответственность за себя с других людей. И я снимаю ответственность с себя за других людей (за исключением детей – в соответствии с их возрастом и заключенными договоренностями).
Теперь, будучи свободными от таких обязательств, мы можем быть намного ближе и безопаснее в отношениях с миром.
Если я уязвим в каких-то жизненных обстоятельствах, я попрошу помочь мне. Но главный человек, который всегда рядом, – это я. Я всегда рядом с собой.
Выйти из травмы
Как Адам и Ева не ведали до поры до времени, что были наги, так и многие из нас до той же поры не ведают, что были травмированы, что многие наши действия запрограммированы или ограничены травмой (я имею в виду детскую травму); как-то живем, искренне считая, что мир враждебен и от него нужно защищаться.
Почему-то больно ранит оценка, страшно оставаться покинутым; и также страшно выдерживать близость в отношениях.
Очень хочется быть любимыми и оцененными по достоинству, но почему-то трудно этого достичь, не менее трудно надолго удержаться в позитивном представлении о себе.
Мы даже умеем рационализировать свою утраченную способность любить. Мы можем объяснить себе отсутствие душевного тепла тем, что любить некого и не за что. Часто мы виним себя, не реже – других и наиболее часто – всех, включая себя, не находя выхода из того, в чем застреваем.
А застреваем чаще всего в собственных травмах, да еще сцепляемся жесткими сценариями с другими людьми, ранимся, страдаем и снова с мрачным удовлетворением убеждаем себя, что счастья нет и не будет.
Когда наконец мы прозреваем, обнаруживая себя в очень похожих историях с однотипными сюжетами, мы догадываемся, что сами как-то влияем на происходящее. В этой точке становятся возможными изменения, и как бы ни было заманчиво мечтать избавиться от травмы, не приближаясь к ней, этого не произойдет.
Придется приблизиться, погрузиться, наблюдать себя в травме, поддерживать, и тогда появится возможность из нее выйти. Многое, очень многое меняет работа со своей драматичной историей, и я не раз наблюдала за тем, как «отпускает» людей, когда они добираются до сути того, что мучило их долгие годы.
Обнаружив себя на дне ямы, необходимо сделать определенные шаги, действия, которые помогут нам в ней выжить, осмотреться и выйти из нее.
Выйти из травмы – это значит, выйти из состояния беспомощной жертвы обстоятельств, диктата несовершенного мира, приблизившись – насколько возможно – к точке выбора. Выбора для себя – лучших условий, лучших обстоятельств, лучших действий.
Но сначала мы учимся обнаруживать себя в травме. Есть конкретные признаки, указывающие на то, что мы – там.
Сильные чувства (злость, тревога, страх, стыд, вина, обида), которые появляются в похожих ситуациях и обстоятельствах; сильное желание «упасть в слияние» или же, напротив, столь же сильное желание избежать чего-то, отойти на безопасное расстояние; любые сверхценности или же, напротив, обесцененные сферы жизни…
Любые «чрезмерности» или «недостаточности» могут указывать на травму. Эти признаки сигнализируют: мы находимся рядом с зоной высокого напряжения, рядом с зоной травматического повторения того, что не было в свое время переработано и присвоено как опыт.
Если говорить очень обобщенно, такой опыт не мог быть присвоен в силу недостаточной способности его пережить, и теперь мы снова и снова погружаемся в эту непереваренную часть, снова испытываем боль, страдания, но теперь, находясь вдали от источника происхождения травмы, уже не можем найти то начало, которое «организует» болезненные повторения.
Ранящее событие поначалу видится как часть текущего опыта, и связать его с тем, что происходило когда-то давно, бывает очень сложно.
Когда нас «выбрасывает» в травму, мы можем спрятаться с помощью защит. Это тот способ, который позволил нам выжить когда-то, но теперь, увы, он больше мешает, так как «консервирует» нас в состоянии ребенка, который вынужден защищаться.
И мы можем согласиться прожить свою травму, то есть пережить ее, ощущая и осознавая, что именно с нами происходит.
Мы замечаем, какие чувства переживаем, и обозначаем их для себя. «Я испугалась… Мне стыдно… Я чувствую себя очень плохой и виноватой… Я чувствую себя неудачницей…»
Это очень важное обозначение; проговаривая свои чувства, мы как будто очерчиваем территорию; переживание перестает быть безразмерным, тотальным; оно уже начинает относиться к конкретному событию или обстоятельству. Так тяжелые чувства переживаются легче.
Обнаружить себя в детской травме и назвать свои ощущения – критически важное действие. В последующем, когда мы снова свалимся в ту же яму, мы по этой связке «ощущение – название» значительно скорее придем в себя.
«Я опять боюсь показать себя настоящую, когда есть страх потерять отношения», «Я снова истощаю себя на работе, игнорируя потребности тела»; «В момент (отказа, агрессии, оценки) я еще раз “выпала” в беспомощность (обиду, страх, ненужность, плохость)».
Еще один важный шаг – поиск взаимосвязей. Все уже было, все уже случалось. Найти утерянную взаимосвязь – значит восстановить картину целиком, вернуть импульс в прошлое, отвести детскую реакцию в ту точку, где она возникла, где появилась.
«Что со мной? Где я сейчас? Кто на самом деле этот человек для меня сейчас? Почему я его боюсь? (Что меня раздражает в нем, почему мне стыдно и тому подобное.) Кого он мне напоминает? Когда подобное уже происходило со мной?»
Это не всегда удается сразу: в терапии мы частенько восстанавливаем, можно сказать, реконструируем событие по осколкам (чувств, повторяющихся ситуаций, ощущений).
Вот один пример такого поиска… Один из великого множества комбинаций.
Первый осколок…
Женщина обнаруживает, что ее раздражает собственный ребенок… Он не такой, как надо. Мечтательный, медлительный, «тормозящий». До него трудно достучаться, докричаться, трудно ждать, когда он выполнит то, что требуется… Много чего делает «не так». Ее пугает внезапно всплывшее слово: «Неадекватный» и ее пугают приступы ярости по отношению к сыну.
Второй осколок…
Она частенько обнаруживает себя беспомощной перед сильными, авторитетными людьми, и особенно – врачами. Почему-то она отдает им много власти и верит всему, что они говорят. И слушается. Часто чувствует себя при этом обиженной, бессильной – когда те авторитарны или когда ошибаются, но не хотят признавать своих ошибок, хотя эти ошибки, очевидно, влияют на многое.
Третий осколок…
Она с удивлением замечает, что часто… привирает, недоговаривает что-то, как будто прячет. В том числе в нашем с ней контакте. Ей как будто невыносимо обнаружить себя настоящую… медлительную, глупую… мечтательную, не такую, как надо. Поэтому лучше себя «прикрыть», спрятать за другим образом.
Четвертый осколок…
Она обнаруживает себя в глубокой яме под названием: «Я – ничтожество». Ее переполняют боль, обида, страх разоблачения. И стыд – за то, что не такая, как надо. Она не верит, что может найти работу себе по силам, ей кажется, что она бесталанная. И боится, что ее неприспособленность к чему-то серьезному быстро обнаружится. И ее разоблачат с позором.
Пятый осколок…
Она вспоминает: «Я с удовольствием возилась со своим ребенком, когда он был совсем маленький… Я наслаждалась материнством, пока ему не пошел третий год от роду, когда он начал проявлять упрямство, строптивость. Он не спешил соглашаться с тем, чего хотела я. Я не могла это выносить, наказывала его, пыталась изменить, но он не понимал, чего я от него хочу. Я заходилась в злости, стыде и бессилии».
…Круг замкнулся.
Эти осколки сложились в единую картину – ту, где она сама пережила насилие по отношению к себе, своему «несоответствию», своей «неадекватности». Так мы обнаружили и возраст, и характер травмы.
В эту травму она погружалась своей детской частью, когда сама сталкивалась с миром, остро ощущая свою «нетаковость», и своей тиранической частью – по отношению к своему ребенку, когда ей трудно было принять его «несоответствие» тем же образцам.
Я описала несколько кусочков пазлов из десятков, которые мы обсуждали. Я опустила множество подробностей сценария ради простоты понимания – откуда все начинается и к чему приводит.
По осколкам мы собираем целое, восстанавливаем свою историю; мы замечаем свои «попадания»; чувствуем и проговариваем чувства. Мы ищем и восстанавливаем взаимосвязи: «Я – там-то, со мной происходит то-то».
Мы позволяем себе плакать, горюя о том, что с нами случилось, и злиться на тех, кто нам травму вольно или невольно организовал. Мы соглашаемся с тем, что это случилось и случившегося не изменить. Мы признаем свои ограничения и возвращаем себе способность жить без ожидания возмездий, возмещения ущерба. А без ожиданий нам ничего больше не остается, кроме как жить самим, не полагаясь на «родителя» – теперь уже в лице мира.
Это происходит не сразу, не в одночасье; мы движемся небольшими шагами, иногда – долго, погружаясь во все более глубокие слои травмы, и все же это – шаги от зависимо-обреченного детского состояния к такому состоянию, где мы обладаем возможностью выбора.
Взять власть
Бессилие, всесилие и власть
Власть связана с бессилием. Часто, не признав бессилия, мы остаемся в ловушке всемогущества. Бессилие, тщетность влиять на то, что неподвластно, помогает присвоить личную власть. То есть власть над своей жизнью.
«Я имею право принимать решения в свою пользу», «Я сам принимаю решения в том, что касается меня и моей жизни», «Я не всесилен, но все же могу влиять на происходящее со мной», «Я признаю, что не имею права принимать решения, нарушающие границы других людей». Власть, как и ответственность, имеет границы. Соответственно, обладать ею может человек, осознающий свои границы, свою отдельность, переживший сепарацию от родителей.
К примеру, родительская власть. Она переживается так: «Я – родитель своего ребенка и по факту обладаю властью над ним. Только от меня зависит, какие у нас будут отношения. Другие люди и обстоятельства влияют на отношения значительно меньше меня. Я признаю, что в некоторых случаях переживаю бессилие. Например, когда встречаюсь с тем, с чем не могу справиться. Я соглашаюсь, что маленький ребенок бессилен и ему нужно опираться на мою власть. Я соглашаюсь, что растущий ребенок имеет право, по силам, принимать свои решения, то есть присваивать свою власть».
Мама одной моей клиентки совсем не имела сил с ней заниматься. Не только чем-то особенным вроде совместной игры, но и простыми бытовыми вещами. Лечить, например, если дочка простыла. Или стирать испачканное платье. Все эти заботы казались ей неимоверным грузом. Но, судя по всему, она не признала свое бессилие.
Что значит – признать свое бессилие?
В данном примере – сказать себе честно: «Играть, ухаживать, тратить энергию на материнство сил не имею. Ну совсем». Эта правда может столкнуть с чувствами стыда и вины за родительскую неидеальность. И все же она, эта правда, целительна. Она может запустить осознание: «Ужас-то какой. Как же так? А куда силы мои уходят? На что я их трачу?» Черная дыра непременно найдется. А также выяснится, что нужно теперь как-то обойтись с дефицитом энергии. Не переваливая вину на ребенка за свое бессилие.
Увы… В этой истории все сложилось традиционно печально.
Дочь усвоила: сама во всем виновата. В том, что заболела, платье испачкала и вообще чего-то хотела. Не решила сама свои проблемы. Не избавила маму (теперь уже свою новую семью) от своего наличия. В смысле наличия себя как человека живого и по этому факту нуждающегося.
Так мама внушила иллюзию всемогущества: все зависит от тебя. Нет никаких других факторов и обстоятельств. Все из-за тебя.
Так рождается и подкрепляется иллюзия всемогущества: если что-то идет не так, то это я плохо постаралась. Нет никаких смягчающих факторов. Все дела – крупные и мелкие – зависят от моих усилий.
А бессилие… Это ужас. Я не имею на него права. Быть бессильной – значит, снова стать обременительной, а значит – виновной и плохой.
Еще одна женщина переживала развод с мужем. Развод не решил проблему сепарации, а усугубил ее. Взаимные обиды, обвинения и придирки не утихали несколько летому подобноеереживая бессилие повлиять друг на друга, эта пара искала поддержки у 10-летнего сына. «Смотри, как твоя мать развалила семью», «Смотри, как твой отец не заботится о тебе».
Страдающий ребенок невольно принял власть, которую не мог нести на своих плечах. Выдерживать жалобы родителей, заступаться за того, кто из них «слабее», разруливать скандалы…
Так, при таких обстоятельствах растет комплекс всевластия.
Мать, будучи в терапии, смогла разобраться со своими чувствами. Увидела и признала свое бессилие изменить мужа и попытки повлиять на него, используя ребенка.
Через год сын спросил ее: «Мама, почему я могу влиять на папину жизнь, а на твою – нет?» – «Потому что я могу справиться сама, и ты не должен мне помогать», – был ответ.
Пережив свое бессилие, женщина смогла ощутить власть – принимать свои решения, невзирая на риски. Теперь на свою мать может опереться сын, отдав не принадлежащий ему груз.
Взрослым людям с комплексом всесилия кажется, что неприятности происходят, потому что они что-то не предусмотрели. А в действительности им нужно признать тщетность попыток влиять на вещи, явления и людей, на которых нельзя повлиять.
Вслед за крушением иллюзий приходит облегчение и появляется шанс обрести настоящую власть. Влиять на то, что подвластно. На что тратить время своей жизни. Какие выбирать ценности и приоритеты. Принимать решения в пользу того, что ценно.
Еще одна клиентка рассказывала, как ей трудно переносить бессилие отца. Совсем недавно он был для нее большим… Почти великим. Этот человек управлял большими деньгами и был вхож в узкий круг известных людей.
Он как будто поставил на свою работу все, что имел, принеся в жертву близкие отношения с семьей. Но все рухнуло из-за банальных интриг конкурентов. Отец до сих пор не может признать свое падение, пытаясь вернуть всевластие.
Признание поражения, бессилия могло бы привести к пересмотру ценностей и приоритетов. Так ли надежны были те ценности, на которые делались ставки? Что они принесли? Так ли уж важно сохранять иллюзию своей крутости? Что могут дать крепкие близкие связи?
Переживать бессилие близкого человека тоже нелегко. Женщина призналась, что ежесекундно колеблется между порывами спасать и верой в то, что отец справится. Полагаю, в такой ситуации нужно дать шанс человеку разобраться с ценностями, предлагая искреннее сочувствие. Отдать ему власть над его решениями, не пытаясь влиять на них ни спасательством, ни тиранией, ни жалобами.
Мы выражаем своим близким уважение, признавая их власть принимать решения в своей жизни. Даже если считаем их ошибочными.
Личная власть всегда имеет ограничения. Они обозначены индивидуальными границами.
Присвоить свою Тень
История моей Тени
Одна женщина сказала мне на консультации: «Вероника, я боюсь твоей резкости. Я видела в комментах – ты можешь отвечать довольно резко. Я боюсь, что мне тоже достанется».
Да… Я была резкой с детства. Еще мне говорили: «Ты грубая, даже злая». И всячески давали понять, что это плохо. Я стала стесняться своей резкости. Потом – стыдиться. Потом – бояться разоблачения в резкости. А я так хотела, чтобы меня любили.
Однажды, когда я училась в школе, я сказала дежурной учительнице, которая проверяла сменку и требовала показать ей подошвы моих туфель: «У вас на глазах мозоли не выступят? Вы столько обуви просмотрели…»
Как и положено человеку с хрупким эго, она оскорбилась и повела меня к директору для воспитательной беседы. Я испугалась еще больше.
Мне не пришло тогда в голову, что моя резкость была реакцией на бессмысленное и беспардонное нарушение личного пространства. Я окончательно убедилась в своей плохости.
Все последующие годы я подавляла свою реакцию на подобное вторжение. Я пыталась учиться дипломатичности и уверткам. Стоит ли говорить, что это никак не защищало?
Вместо того чтобы научиться управлять своей прямолинейностью, я подавляла свои природные свойства, пытаясь стать кем-то другим. И испытывала жгучий стыд, будучи собой.
Лишенная когтей и зубов, я страдала от незащищенности и своей плохости, если моя прямота вырывалась наружу. Конечно, я соглашалась с теми, кто считал меня в этот момент плохой. Оставшись без естественной защиты, я грезила о том, чтобы меня защитили. И ощущала себя несчастной жертвой.
Теперь, когда это качество наконец-то признано, я учусь с ним обращаться. Я могу быть резкой, даже грубой, когда чувствую необходимость защитить себя или детей.
С теми, кто так или иначе зависит от меня, и с теми, кто проявляет дружелюбие и желание сотрудничать, я проявляю другую сторону этого свойства – прямоту. Честность. Проницательность. Во многом именно благодаря этим оттенкам моей резкости я пишу свои тексты.
На моей терапевтической группе под названием «Тени, тени…» речь зашла о другом подавляемом в детях качестве – хвастовстве. Детское хвастовство – это первый опыт самопредъявления: «Я сделал это! Похвали меня!»
Только замутненное сознание может признать детское хвастовство пороком. И жаждет его подавлять. Понятно, что при этом происходит с предъявлением себя. Человек ощущает себя жертвой, боится похвастать и ждет, когда его признают.
Итак, хвастайте. Столько, сколько нужно, чтобы удовлетворить свою детскую потребность. Хвастайте осознанно, добирая недостающее. Хвастайте перед теми, кто сможет принять ваше детское хвастовство. Пусть они скажут: «Здорово! Как это у тебя получилось?» Через энное количество раз придет уверенность: «Я – могу! Я – способен!»
Потребность объявлять об этом всем и каждому отпадет. А с близкими продолжайте делиться. Потому что это важно – разделить с другими свой потенциал.
Про женственность, сексуальность и Тень
Вся наша жизнь зависит от того, как мы относимся к своему сердцу.
Возможно, вы чувствуете, что ваше сердце мертво, что оно не подает признаков жизни, но оно в вас.
В нем есть какая-то необузданность, сила и дикость, оно лишь ждет, чтоб его освободили…
Мы не виделись с моей подругой несколько месяцев – работа, разъезды… Когда встречались в последний раз, я нашла ее вконец иссохшей и потухшей: она не говорила даже, а шелестела, будто листва, которая изжила свой век и теперь прощается с жизнью. Таких, как она, принято жалеть: два неудачных брака и пара глубоких, страстных, но ничем не закончившихся романов. Я особо и не помню ее воодушевленной чем-то, увлеченной…
Но сейчас… Что-то изменилось. Лицо было совершенно другим. Нет, она нисколько не изменилась внешне, но впервые я не почувствовала привычного страдания; вместо него появилось что-то другое.
Это другое было чрезвычайно манящим, завораживающим, вызывающим зависть и восхищение.
Я приготовилась слушать и с изумлением услышала вот что: «Я не знаю, что со мной происходит… Я флиртую с мужчинами, мне очень нравится с ними общаться… Я как будто знакомлюсь, узнаю их заново, с другой стороны, с нового ракурса… Раньше я влюблялась, жертвовала собой и начинала ждать, что он оценит мою преданность и заботу и будет меня за это любить… Но происходило все наоборот. Чем больше я старалась, тем больше от меня хотели уйти… Теперь я, напротив, не спешу, я не боюсь упустить мужчину из виду. И они никуда не уходят, они меня завоевывают! Я растерялась, настолько все это неожиданно… Ни один из них не интересовался, сколько мне лет, совершенно очевидно, что их влечет что-то другое».
Она замолчала на мгновение. Потом добавила:
– Знаешь, я боюсь, есть в этом что-то нехорошее…
– Что же?
– Это как-то связано с властью, я боюсь, не использую ли я их…
Это как-то связано с властью… Конечно, связано! Это власть женственности, сексуальности и привлекательности, которая наконец-то в ней проснулась!
Женщину не надо учить быть женщиной, равно как и мужчину не надо учить быть мужчиной – все заложено природой, и, если не мешать, все расцветет естественным путем.
Однако, когда в семье растят девочку, естественное явление под названием «женская сексуальность» по-прежнему пугает родителей.
Женская сексуальность все еще связывается у некоторых людей с распущенностью, похотью и прочими пороками, приводит в замешательство, пугает стыдом и, будучи отвергнутой, становится Тенью.
Однажды на одной из терапевтических групп я затронула эту тему. На мой вопрос: «Какие качества в других женщинах вас раздражают, вызывают отвращение?» участницы ответили: «Распущенность (по отношению к мужчинам), доступность для мужчин, продажность (разумеется, мужчинам), лицемерие, чванливость, легкомыслие, глупость (в отношениях с мужчинами)».
Это исконные женские качества, которые демонизированы и доведены до абсурда! И теперь, непризнанные, они видятся в других женщинах и вызывают отвращение.
Когда-то родители, сами не раскрывшие свою женственность и мужественность, потопив их в страхах и суевериях, поспешили наложить родительское вето на зарождающуюся половую идентичность своих детей. Назвав нормальное, естественное желание растущей девушки нравиться, обольщать, привлекать внимание, любоваться своей красотой и привлекательностью – грязным и нежелательным и превратив его в распущенность, доступность и легкомысленную глупость.
«Тебе бы не с мальчиками встречаться, а учиться бы лучше! Ничего хорошего из этого не выйдет, поверь мне! Что б вы понимали в любви, от вашей любви одни неприятности!» Если на естественные переживания накладывается другой смысл – грязи, непристойности, легкомыслия, то естественное перестает быть естественным и становится стыдным и подавляемым. И тогда привлекать внимание – занятие недостойное и опасное.
А еще печальным финалом будет запрет на флирт; стыд и страх, если желание все-таки возникает, и зависть к тем женщинам, которые все это спокойно себе позволяют.
Зато у женщины есть в арсенале детский навык зарабатывать любовь, и с этим навыком она пытается строить отношения…
Грустно осознавать, что в возрасте за сорок ты наконец-то разрешаешь себе прожить подростковый возраст. С его задачей найти в себе женщину (мужчину), принять в себе свою зарождающуюся силу, уважать ее. Принять силу противоположного пола, уважать ее.
Женственность, сексуальность – это не напыщенная вульгарность и почти не внешний атрибут. Это спокойная уверенность в том, что ты красива, и присвоенное право нравиться мужчинам. Именно это право дает женщине такую власть, которую мужчина признает, и признает с удовольствием. Власть волновать его, притягивать, манить, вызывать интерес и желание.
Моя подруга сомневается: «Все ли со мной в порядке? Я хочу нравиться, у меня это получается, я расцвела, но нормально ли это?»
Все еще идет борьба – теперь уже внутри. Внутренняя Мать (как когда-то – реальная) все еще пытается запугать ее, потому что верит, что защищает.
Лучше после сорока, чем никогда, найти потерянную часть себя и насладиться ею: «Мужчине необходимо знать, что он сильный; ему необходимо знать, что он может справиться с трудностями. Женщине необходимо знать, что она красива; ей необходимо знать, что за нее стоит сражаться»[1].
Обаяние портовой шлюхи
Тени, тени… Я, присваивая очередное свое теневое качество, одновременно являюсь свидетелем того, как другие люди встречаются со своим Непризнанным.
Подруга, которую мама в детстве гневно называла «девочка-катастрофа» из-за того, что она якобы портила вещи, теперь слышит те же обвинения от своего мужчины. Ей предстоит признать, что она по-прежнему находится под воздействием клейма – привычно роняя, ломая, не справляясь. Девочкой, которая все еще надеется получить другую оценку от мамы – что все с ней в порядке и она просто нуждается в помощи. Клиентка-мазохистка встречается со своим внутренним садистом. Кажется, она близка к тому, чтобы признать: она не только жертва, но и палач.
Это очень неприятно, ведь она пострадала от нетерпимого отношения к себе, но… Непризнанный садист еще более жесток. Будучи непризнанным, он появляется, когда рядом есть слабая, зависимая жертва. Чаще всего это собственный ребенок. Если внутренний садист признан, он оказывается «под присмотром», он заметен своему «хозяину» и перестает быть разрушителем.
Теперь садистический порыв достаточно просто признать, чтобы он «успокоился», например: «Сейчас я хочу уничтожить своего ребенка за его уязвимость».
Изрядное количество лет назад на одной из обучающих программ я (казалось, неожиданно) столкнулась с теперь уже одной из самых любимых своих Теней.
Мы играли в волшебный магазин, где можно было «прикупить» костюмчик желанного теневого образа, пожертвовав светлым, любимым качеством. Я почему-то захотела костюмчик портовой шлюхи. Настолько «низко» падшей, что отдается за бокал дешевого вина. Ведущий стал требовать «плату». Изрядно поторговавшись, я согласилась отдать ему почти всю безупречную репутацию и еще немного ответственности.
Ясное дело, что до тех самых пор почетное место в моем образе занимала безупречная репутация, которая вроде грела своей безопасностью, но одновременно как кость в горле торчала, запрещая естественность.
Получив «костюмчик» и овации группы в придачу, я испытала эйфорию. Я чувствовала, что что-то круто изменится в моей жизни теперь. Под видом портовой шлюхи ко мне вернулись мои сексуальность, женственность и неограниченное право на физическую любовь. Неограниченное – то есть не ограниченное никем, кроме моего собственного желания.
Шлюха составила почетную компанию ранее присвоенным теневым образам трамвайной хамки, неряхи, лентяйки, эгоистки.