Личный опыт: как я стала интуитивным родителем
Отражение
Отражая, мать показывает ребенку его самого. Она дает сигнал: «Ты такой, как надо». Или наоборот: «Таким быть нельзя, надо быть другим».
Отражение становится собственным ощущением. И впоследствии переживается либо как «Я хороший», «Такой, как надо», либо как «Я плохой», «Недостаточно хороший», «Со мной что-то не так, таких, как я, не любят».
Когда мой средний сын был маленький, он часто хныкал. Как будто у него что-то болело, что-то беспокоило. Когда он хныкал, он просился на ручки. На руках он успокаивался. Однако это происходило столь часто, что это беспокоило меня. Я не хотела быть его постоянным утешителем. Других ручек, кроме моих, он не признавал.
Я тревожилась. Мне казалось, что с ним что-то не так. Мальчики должны быть активными исследователями, разве не так? Мамины ручки – только в крайнем случае, когда уж очень страшно.
Я отвела его к детскому неврологу.
– Скажите, почему он все время ноет? С ним все в порядке?
– У вас здоровый ребенок. Видимо, очень к вам привязан. Никаких патологий нет.
Прошли годы. Моему сыну 13. Он и теперь приходит ко мне изредка «поныть».
– Похоже, тебе нужно побыть немного депрессивным, пожаловаться… Видимо, это твой способ избавиться от напряжения.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Мы обнимаемся. Это не он повзрослел. Это я повзрослела. Научилась видеть естество. Перестала тревожиться, просто приняла.
Мой сын вздохнул с облегчением. Пусть не сразу, пусть только сейчас – но он такой, как надо.
Еще раз про отражение
Сегодня позвонила дочка с дачи.
– Мама, почему книга (которую она читает) – такая странная?
– А что в ней странного?
– Ну… это продолжение (первой части), но почему-то там повторяются события из первой части.
– И что? Тебе это мешает читать?
– …Я сама не знаю. Что-то меня раздражает.
Я задаю еще несколько вопросов. Я не могу понять, что именно ее смущает. Смущает до такой степени, что она звонит мне и просит помочь. Причем она сама толком не знает – в чем.
В конце концов до меня «доходит». Если ей непонятна логика писателя, если она не согласна с манерой изложения, она не может принять прочитанное. Она отказывается принимать.
Я отражаю ее.
– Похоже, тебе важно понять логику и смысл… Чтобы ты согласилась слушать (читать).
Она подтверждает мою догадку. Приняв в себе свое новое обнаруженное качество, она читает… и находит-таки смысл. Ей важно было понять, что с ней происходит.
Когда ко мне приходят новые клиенты, они ВСЕГДА недовольны собой. Они недовольны тем, что «слишком» незаметные, их «слишком» много, они «слишком» честолюбивы, они «слишком» рациональны или «слишком» эмоциональны…
Они недовольны собой, потому что их никогда не отражали: «Ты – такой, и я тобой любуюсь (принимаю)» или отражение было осуждающим: «Что-то с тобой не так».
Человеку очень важно, чтобы его проявления были названы, обозначены – без осуждения, без осмеяния. Некоторые из них остаются на всю жизнь, другие – изменятся… Но важно наличие навыка себя узнавать и принимать: «Я – такой…»
Я обижаюсь, если надо мной посмеиваются, мне нужно, чтобы меня выслушивали, когда я делюсь; мне нужна поддержка, когда я пугаюсь. Или даже так: я способен обижаться, пугаться, нуждаться.
Сейчас я сама себя слушаю. Почему я расстроилась? Почему захотелось спрятаться, защитить себя? Почему не хочется выходить из дома? Каких слов я не дождалась и потому разочаровалась? Какая я? Что означают мои чувства? На какую потребность указывают?
Я отражаю себя сама. Я – тот человек, который знает меня лучше всех остальных.
Я все меньше тревожусь, что со мной что-то не так… Я больше не осуждаю себя. Я хочу помогать себе.
В моих отношениях с Другим я все больше узнаю себя – по тому, что я чувствую. По своей реакции на наше взаимодействие.
И чем больше я принимаю себя, тем больше я принимаю того, кого люблю.
Как я узнала, что родитель я так себе
Давно, 10 лет назад, у меня случилась Встреча с моим старшим ребенком. Встреча была очень трудной, даже ужасающей. Мой сын, которому в то время было 5 лет, был ужасно зол на меня. Честно говоря, повод я уже забыла. Он ругался, топал ногами, кидал на пол вещи. В конце концов выкрикнул: «Мама, ты дура».
Все это ужасало меня, потому что я была одержима идеей быть хорошей матерью. И все, все для этого делала. Лучший сад. Лучшие игрушки. Лучшие преподаватели. Лучшая еда. Все мое время – детям.
Я хотела награды. Я хотела, чтобы мой сын меня любил. А он злился. Размазывая по лицу сопли и слюни, я побежала к психологу. Потому что это тоже было правильно – идти к психологу. Чтобы помочь ребенку.
– Мой сын ненавидит меня. И я не знаю – за что. Я всегда так старалась… Похоже, я плохая мать.
И в ответ я услышала отклик, который перевернул мое сознание:
– Если ваш сын может злиться на вас, вы хорошая мать.
– Может, мне привести к вам своего сына?
– Нет, лучше приходите сами.
Прошло энное количество лет. Я ценю каждое мгновение СВОЕЙ жизни. Я заполняю ее тем, что важно для меня самой.
И мне очень важно иметь глубокие и теплые отношения со своими детьми. ЭТО ВАЖНО МНЕ.
Я думаю, что они и получаются такими именно потому, что есть такая мотивация. Ни одна другая мотивация не даст подобного эффекта. И еще я благодарна старшему сыну за ту давнюю встречу, которая вернула мне меня.
И еще о своих родительских ошибках
Как-то раз обнаруживаю свою 8-летнюю дочку, смотрящую некий сериал по телевизору. С моей точки зрения – низкопробный, кошмарный. Тут же вижу себя, кричащую в ужасе: «Сейчас же выключи эту дрянь! Не смей смотреть ЭТО!»
Выдыхаю. Приходит осознавание: «Похоже, я была в тревоге. Из тревоги сорвалась в агрессию. Куда же я попала, в какие еще не изведанные мною дебри моей души?»
Мне нужно несколько минут на размышление. Потом я возвращаюсь в комнату, где сидит дочь… Глаза на мокром месте, губы в два раза больше обычного… Она обижена. Она умеет говорить: «Чего ты ругаешься?» Но сейчас она в чувствах, молчит. Мгновение я подбираю слова…
– Я не хотела обидеть тебя. Я испугалась того, что ты смотрела глупый фильм. Я не хочу, чтоб ты смотрела такие фильмы. Я считаю, что тебе еще рано.
– Что же страшного в этом? – спрашивает она меня.
Я отмечаю злость в ее голосе. Но пока я и сама не знаю, отчего было так страшно…
– Ты злишься на меня?
– Да!
– Мне жаль. Злиться можно. Но смотреть эти фильмы нельзя. Я тебе не разрешаю…
Я училась этому… И продолжаю учиться.
Говорить о себе, о своих чувствах, не перекладывая ответственность за них на ребенка. Выдерживать его чувства. Не убегать от них. Не обесценивать, не рационализировать.
Порой это бывает очень трудно. Потому что сама я чаще слышала: «Как же тебе не стыдно так говорить со старшими?» Или: «Ты сама во всем виновата!»
Чувства надо было прятать. Злость – это точно. Потому что обвинили бы еще больше: «Ай-ай, какая плохая девочка, еще и злится». Заплакать тоже опасно, потому что можно было услышать: «Ну, и чего ты ревешь? Сама ведь во всем виновата». А раз на поддержку рассчитывать не приходится, так уж лучше молчать, чтоб не досталось еще больше!
Трудно еще и потому, что иногда не знаешь, что говорить. Как реагировать, когда ребенок тебе заявляет: «Вы с папой брата/сестру любите больше, чем меня!»? Оправдываться? Переубеждать? Отмалчиваться?
Никто и никогда не разговаривал со мной на такие темы, а если разговоры и были, то все они сводились к отрицаниям, агрессии, манипуляциям… И теперь мне нужно что-то отвечать своему ребенку, а я не знаю – что! Я учусь не придумывать правильных ответов. Я учусь разделять его чувства.
Ко мне приходит поделиться сын.
– Ты обижен?
– Да! Папа ни разу меня не похвалил! Он хвалит только брата!
Он рассказывает историю своей обиды, делая остановки, чтобы не заплакать. Он не хочет плакать, потому что он мальчик, и уже большой.
– Соглашусь, это действительно обидно…
Моя тревога, внутреннее напряжение постепенно сменяется сочувствием. Я чувствую близость, доверие. Несмотря на то что я не придумала никаких полезных объяснений ситуации и не предложила никаких планов по выходу из затруднительного положения… Мой сын тоже чувствует облегчение. Он уверен, что может делиться и что он не будет отвергнут в своих переживаниях.
Я знаю, что все это будет происходить и впредь. Я буду снова вваливаться в тревогу и из тревоги впадать в Тирана. Я знаю, что мои дети будут периодически недовольны, несчастны, не уверены в себе… Я не смогу сделать их жизнь безоблачной, и я никогда не буду идеальной матерью.
И я учусь принятию себя у своих детей – которые не ждут от меня того, чтобы я была идеальной. Им достаточно того, какая я есть.
Восприимчивость
Восприимчивость – это способность быть открытым происходящему.
Увы, мы все подвержены автоматизму. Большая часть наших действий, реакций – привычная, автоматическая. Автоматизм противостоит восприимчивости.
«Я пытаюсь говорить о том, что чувствую, а он(а) ничего не слышит. Он(а) в какой-то своей реальности, в которой мне не находится места».
…Мы летим в самолете. Нам достался последний ряд, там неуютно – сзади стена и впереди стоящие кресла как будто вдавливают нас в эту стену.
Моя дочка Майя ворчит и злится. Я уступила места посередине самолета хитрым старшим братьям, нашедшим нужные аргументы.
Перед нами сидит семья – мама, бабушка и двое совсем маленьких детей. Старшему не больше двух лет, им занимается бабушка.
Я слышу бесконечный поток критики и нравоучений в его сторону, а также угроз оставить его в аэропорту, отдать дяде, не увидеть папу. Малыш не может сидеть спокойно, это нервирует бабушку, и потому она автоматически отыгрывает свою тревогу и стыд.
Мальчик обнаруживает меня и желает со мной играть. Я тоже желаю, потому что мне становится весело, он меня умиляет своей трогательностью и непосредственностью. Он протягивает мне свою машинку, я восхищаюсь ею, он очень доволен.
Потом он роняет машинку, Майя поднимает ее (вот и ей нашлось занятие), он снова роняет – нам весело.
Тут вмешивается бабушка своим автоматическим потоком пристыживаний и обвинений.
Сколько я ни пытаюсь ей сообщить: «Все в порядке, мы играем, он меня развлекает – нет, не мешает вовсе!» – она меня не слышит. Она находится в своей реальности, и другой реальности попросту нет места.
Мальчика туго пристегивают ремнями безопасности, он недолго плачет, потом стихает.
Мне становится очень жаль – мальчика, себя и бабушку с ее стыдом. Она не может быть восприимчивой. Не может ни увидеть, ни услышать – что происходит на самом деле.
Быть восприимчивым – значит просто заметить то, что происходит на самом деле. Не придумывать, не фантазировать… Можно для убедительности спросить: «Он вам не мешает?» И услышать-таки ответ.
В любых обстоятельствах можно спросить: «Как ты?», «Что произошедшее значит для тебя?», «Что ты хочешь сейчас… вообще от меня?»
И быть достаточно восприимчивым, чтобы услышать ответ.
Интуитивное родительство
В былую пору, когда я сомневалась – хорошая ли я мать, не наношу ли вреда своим детям – я искала ответ на вопрос: «А как правильно поступать? Как правильно воспитывать?»
Сейчас, когда я решила, что я неидеальная мать, но со своими особенностями и со своими достоинствами, я в основном действую интуитивно. Прислушиваюсь к себе, своим чувствам. Они о многом говорят.
Я знаю: что бы ни случилось, я готова возвращаться к любому событию в прошлом, обсуждать его, осмысливать, брать свою ответственность и отдавать не свою. Я готова объяснить любое свое действие, в том числе непопулярное, если это будет необходимо.
Именно это дает мне свободу поступать естественно – исходя из того, что я чувствую. Потом я обдумаю то, что произошло.
– …Мама, я останусь на даче.
Это говорит мой сын, когда спрашиваю, хочет ли он вернуться домой.
– Тебе там нравится?
– Не особо.
– Почему же ты остаешься?
– Там много работы… Бабушке нужно помочь.
– Ты решил остаться, потому что хочешь помочь старикам? Несмотря на то что тебе не очень нравится? Это достойный поступок.
Я чувствую уважение. Потом думаю: «Какая же это распространенная ошибка – внушать долженствование виной. Мол, должен, а если не хочешь, то – плохой».
Оказывается, подросток сам способен разобраться, как поступать достойно. Мое уважение – подлинное.
Мы смотрим кино вместе с дочкой. Она попутно задает мне какие-то вопросы. Я не слышу, о чем она спрашивает, я погружена в переживание событий на экране.
– Ты меня слышишь?
Я чувствую раздражение. Я замечаю его.
– Знаешь… Когда я смотрю кино и оно мне нравится, я ничего вокруг не замечаю. Я вся – там.
– Да? А я смотрю фильмы по-другому… Я могу смотреть и заниматься чем-нибудь.
– А тебе это не мешает?
– Нет…
– Видишь, мы с тобой разные. Мне мешает, когда меня отрывают. Я даже могу злиться.
– Это намек?
– Ммм… Сейчас не будет намека. Майя, когда ты отрываешь меня от того, во что я погружена эмоционально, я могу злиться.
– Я поняла! Спрошу тебя после.
Однажды я чувствую обиду. Осторожно! Обида означает, что я что-то ждала и, видимо, не осознавала этого! Но я все же рискую и говорю о ней.
– Слушай, мне ужасно обидно, что я вхожу в твое положение так часто, а ты не смогла выполнить мою маленькую просьбу!
– Да? А когда ты входила в мое положение?
– На днях я хотела в парк, а ты хотела шопинг! Я уступила. В другой раз я несла твою тяжеленную коробку с творческим набором и ужасно устала.
Дочка молчит 10 минут. А потом спрашивает:
– А откуда я все это могла знать? Ты мне не говорила, что ты хочешь в парк и что тебе тяжело нести мою коробку.
…Немая сцена. Я поражаюсь простоте и очевидности ее слов. Я и в самом деле не сообщала о своих трудностях.
Видимо, осознанность в этот момент отдыхала, автоматизм (не говорить о своих желаниях) включился.
Я почувствовала благодарность. И радость. Мой ребенок дает зрелую и объективную обратную связь – которая помогает мне самой.
Не нужно бояться действовать интуитивно. Помимо всего прочего, лучше узнаешь своих детей и себя.
Совместность
Подростки могут быть совершенно несносны в своей прямолинейности. И их может заносить, когда они куражатся. И порой они довольно-таки эгоцентричны. Но как же с ними весело. Нам было весело, когда мы с детьми возвращались в Москву через Амстердам.
Да, мы были на улице Красных фонарей. И видели кофешопы. Да, я объяснила их назначение. Мы обсуждали, что дает легализация марихуаны.
Лично мне туристы, приезжающие в Амстердам за сексуальной и наркотической свободой, чем-то напоминают подростков, которые пострадали от запретов в свое время.
Я убеждена, что не нужно бояться тлетворного влияния. Самое большое влияние все равно оказывают родители – осознанно или нет. В том числе своими подавленными страхами.
Еще мы покатались по каналам. Побывали в музее Ван Гога и в музее кораблестроения.
Совместные переживания усиливают ощущения. Совместные переживания создают ощущение уникальности момента, которое больше никогда не повторится.
Границы и сотрудничество
Брат и сестра повздорили.
– Майя, дай мне свой телефон, у тебя там игра интересная. Хочу сразиться.
– Нет.
– Почему – нет?
– Просто – нет.
– Как так? Просто – нет? Без всяких объяснений? Я начинаю злиться.
– А почему я должна тебе что-то объяснять? Это мой телефон. Как говорит мама – мои границы.
Да, это стычка на границах. Формально сестра права. Телефон – ее, может отказать безо всяких объяснений. Но, кажется, что-то здесь не так. Недаром брат начинает злиться.
Я решаю, что нужно вмешаться. Найти недостающее звено.
– Майя, ты можешь мне сказать, почему ты не откликаешься?
– Потому что он будет долго играть и не отдаст. И вообще, я на него злюсь. Сегодня утром он меня дразнил. А теперь почему-то хочет, чтобы я шла ему навстречу.
Я обращаюсь к Никите:
– Ты слышишь, что она говорит?
– Слышу. Но я все равно злюсь. Я бы дал, если б она попросила. Не стал бы вредничать из-за обид.
– Ты поступаешь по-другому и думаешь, что она должна быть такой же, как и ты?
– Ну да.
– Похоже, ты не признаешь ее права быть не такой, как ты.
– Да, меня это реально бесит.
Типичные, весьма типичные ошибки в отношениях… Я жду, что ты будешь такой (таким) же, как и я. Если ты действуешь по-другому, меня это злит. Я не считаю нужным ничего объяснять. Достаточно того, что я считаю свои границы нарушенными.
Я не собираюсь ничего прояснять, если партнер недоволен, злится или обижен. Я не хочу иметь дела с чужими чувствами.
– Никита, ты хочешь, чтобы сестра всякий раз с радостью шла тебе навстречу, если тебе это нужно?
– Ну-у-у-у-у-у…
– Если ты хочешь что-то от другого человека, придется смириться с тем, что он не всегда откликнется. Естественно и то, что, если этот другой зол на тебя, а ты игнорируешь ссору, он не будет счастлив поделиться с тобой. Майя, на границы ты имеешь право. Но если ты отказываешься объясняться с близким человеком, он станет злиться, а отношения будут все хуже.
Взрослые люди часто поступают, как эти дети. Не могут выйти за пределы своего детского взгляда на мир и тем самым не приближаются к настоящему сотрудничеству.
Я нуждаюсь в защите своих границ. Я нуждаюсь в теплых, доверительных отношениях. Мне нужно найти баланс между этими важнейшими потребностями.
Сотрудничество возможно только тогда, когда выходишь за пределы своих детских нужд. Потому что оно – сотрудничество – требует усилий, требует вложений своего времени и других ресурсов. Взаимодействие возможно, только когда появляется искреннее желание отдавать. Именно так – отдавать не из страха покидания и не из страха быть виноватым. Отдавать из любви, из радости делиться с любимыми.
Но так же важно видеть, что и другая сторона предпринимает те же усилия. Слышит, откликается, вкладывается. Совместный танец – это когда танцуют оба.
Отношения как танец
На этой неделе семейным кругом отмечали день рождения моей дочки и по такому случаю заказали столик в ресторане. И как-то слово за слово речь пошла о выборе профессии. Надо сказать, что вопрос этот не решен однозначно ни у кого из моих детей, а я их не тороплю. Подкидываю идеи, но, по-видимому, пока что они не приживаются.
Я уже заметила, что юмор, особенно черный, – излюбленное средство от тревоги у моих подростков. Что ж, на здоровье. Я люблю посмеяться.
Так вот, подростки начали стебаться.
Дима сказал, что в дворники его точно не возьмут, а на взятку он еще не накопил. Поэтому он пойдет в лесорубы.
Никита сказал, что колеблется между работой букмекера – организацией петушиных боев – и мусорным бизнесом.
Майя заявила, что мечтает работать в палатке и продавать продукты из пальмового масла (так она обыграла мои тревоги относительно вреда здоровью от подобных продуктов).
Темы, разумеется, стали развиваться и дальше. Я смеялась без остановки.
Вдруг в какой-то момент, как вспышка, пришло осознание: для одного зрителя играют три актера. Другими словами, дети старались для меня, для того, чтобы мне было весело, смешно, для того, чтобы наслаждаться моим хорошим настроением и своим умением его создать.
Это было так трогательно… Я снова чувствовала благодарность.
Любые отношения можно сравнить с танцем. Один партнер делает движение, потом приходит черед другого партнера. Если же кто-то остановится, танца больше не будет.
Мои близкие стараются для меня, хотят доставить мне радость – это их движение. Я откликаюсь – радуюсь (восхищаюсь, благодарю, реагирую по-другому в зависимости от обстоятельств) – вот мое ответное движение. Оно рождает новую мотивацию – сделать следующий шаг, для меня и для нас.
А танец длится бесконечно долго, если партнеры откликаются друг на друга, или же прекращается – когда отклик отсутствует или если он неадекватный, несозвучный.
Мы разные. И это чудесно
Когда-то, совсем недавно, я очень боялась, что мои дети будут не такими, как надо. Я, как и многие, боялась, что меня, как плохую мать, будут судить окружающие. А мне этого очень не хотелось.
Сейчас, когда это (немногое) время прошло и мне стало практически пофиг, что думают о качестве моего материнства окружающие, мне все более интересны наши с детьми различия.
Оказалось, что совсем не интересно иметь дело с копиями меня самой, а очень даже захватывающе – с другими людьми, не похожими на меня. Более того, оказалось – что эта самая разница имеет какое-то чудесное взаимодополняющее значение, когда мы все вместе создаем более полную и более ценную картину мира, помогая друг другу увидеть этот мир с разных сторон, помогая друг другу увидеть в различиях не угрозу, а новую возможность.
Вот несколько коротких зарисовок, подхваченных мной в этом – порой увлекательном, порой напряженном, порой умилительном – взаимодействии.
Из разговора со старшим сыном:
– Мам, а у тебя хорошая квартирка. Все здесь есть для жизни, и приятно находиться…
– Хочешь себе такую?
– Пожалуй – да.
– Значит – заработаешь.
– А как это лучше всего сделать?
– Найди занятие, от которого тебя прет, от него же попрет и всех остальных. На этом можно неплохо заработать. И еще ипотека. А для этого нужна работа. Ты справишься, я верю.
– Я тоже.
Из еще одного разговора со старшим сыном:
– Мам, а почему ты не любишь готовить?
– Потому что для меня это не процесс творчества. Бывает, конечно, но редко. Готовка у меня связана с рутиной. Вот почему я ее избегаю.
– А я мыслю иначе. Не люблю, когда продукты пропадают, поэтому их лучше приготовить, я так считаю.
– Смотри, для тебя главное – продукты и экономия, для меня – я и мои ресурсы. В этом разница.
– Да, у меня все иначе. Но я тебя понимаю.
Из разговора со средним сыном:
– Дима, ты меня бесишь. Ты не ответил вчера на мое сообщение и не ответил сегодня. Я злюсь, потому что для меня это игнор.
– Нет, мам. Я не ответил вчера, потому что ты похвалила цитату на моей странице в соцсети. А она была не моя. Я не знал, как быть. Получается, ты подумала… что я настолько умный, а это не так.
– Ну ты даешь, Дим. Конечно, я знала, что цитата не твоя. Это Конфуций. Но меня поразило, что ты ее избрал в качестве слогана. Это очень круто, уважаю.
– Ты все равно меня уважаешь? Мне приятно.
Из разговора с младшей дочерью. Смотрим вместе фильм «Я – легенда». Я сжимаюсь от ужаса, пугаясь всяких монстров. Она с удивлением смотрит на меня.
– Ты боишься?
– Конечно! А ты разве – нет?
– Нет. Мама, какая же ты впечатлительная.
– А ты, оказывается, такая устойчивая! Не знала.
Это ужасно увлекательно – познавать другие миры и делиться тем, что у меня есть. Это очень трогательно – что наши миры так этого хотят.
Жить просто
Иногда мне кажется, что я учусь ходить заново. Не только ходить, но даже дышать, видеть, слышать. Я с изумлением встречаюсь с новым опытом. С изумлением, любопытством, потрясением.
Оказывается, что порой мне неведомы простые вещи. Моя подготовка к жизни была сверхтрудным предприятием; я обучилась невероятно сложно организованным и почти совершенным защитам, при этом мне оказывается малодоступной обычная простота…
Оказывается, нужен долгий путь для того, чтобы обучиться жить просто, естественно. Не задумываясь о последствиях, не пугаясь собственной тени.
Я постигаю простоту через своих детей. Я вижу и поражаюсь… насколько для них естественно говорить, просить и обеспечивать себе то, что они хотят.
Моя 9-летняя дочь уворачивается от моих поцелуев и не хочет, чтоб я так много говорила ей о своей любви. У меня хватает сил не обижаться, и я пытаюсь понять – почему…
Наконец до меня доходит, что, похоже, я немного избыточна, ей достаточно меньшего, а я на самом деле удовлетворяю не ее, а свою потребность в тепле и принятии.
Мой 11-летний сын злится, когда я спрашиваю его о чувствах. Да, он пришел за поддержкой, но ему нужна совсем другая поддержка… Ему не нужен разговор о чувствах, и его раздражают мои попытки погладить его по голове.
Я снова изумляюсь. Похоже, ему нужно что-то другое, а вовсе не то, что успокоило бы меня.
Я пробую… Я ищу. Я хочу быть с ним рядом, когда ему трудно, и мне важно дать ему именно то, в чем он нуждается. Опытным путем я прихожу к тому, что нужно просто слушать, не оценивая и не осуждая. Это я умею – не судить и не оценивать; этому я научилась давно, но мне снова кажется непостижимым, что ему нужно меньше, чем мне самой.
Мои дети приходят ко мне общаться, если они этого хотят; они не ждут приглашений и разрешений, они просто обеспечивают себе то, что хотят.
Они не признают намеков и манипуляций; им нужна твердая родительская власть, твердая граница вроде такой: «Сейчас я пишу статью, я не могу разговаривать, поговорим, когда закончу».
Похоже, если детей не запугивать, не втягивать их в сложную систему взаимодействий, они изначально живут просто и естественно.
Они живут просто. Так, как я хочу научиться жить.
Сепарация без моего малейшего участия
Довольно-таки долгое время мой старший сын был обижен на меня и своего отца. А обида была классической – младших детей, по его мнению, любили больше, чем его. Особенно младшую дочь.
Чтобы вернуть себе единоличную любовь, он:
• старательно выискивал ее ошибки, о которых так же старательно сообщал мне;
• осваивал роль умника рядом с «глупой» сестрой, регулярно сообщая ей о ее недалекости;
• указывал мне на мои родительские ошибки в воспитании его самого…
Я злилась, пыталась с ним разговаривать, порой совсем не терапевтично, уверяла его в том, что он ошибается, но ничего не помогало.
Я уже привыкла к его характерной по отношению ко мне смеси любви и обиды с завистью и попытками меня переделать, как вдруг, когда ему было 12 лет, все изменилось.
Заметив пропажу обиды, я с удивлением и некоторым опасением спросила его: «А что, собственно, случилось? Куда подевался контроль?»
– Да вот, посмотрел пару передач у Малахова и увидел по-настоящему плохих родителей. Понял, что я заблуждался. Всю обиду как ветром сдуло.
Вот так. Никаких разъяснений не потребовалось. Все понял сам.
«Мама, а вдруг ты умрешь?»
– Мама, а вдруг ты умрешь? – лицо моей 7-летней дочки залито слезами. Она рыдает в голос и беспомощно вытирает капли и ручейки слез маленьким кулачком. Меня охватывает волна смешанных чувств – нежности, благодарности ребенку за его бескрайнюю любовь и страх… Я, как и все люди, боюсь смерти. Боюсь боли, насилия, ожидания конца…
Поэтому смерть в падающем самолете видится мне одной из самых мучительных – когда человек осознает неизбежность своего конца и пребывает в этом ужасе бесконечные две минуты.
Но еще страшнее мне даже на мгновение представить гибель своих близких… Я не допускаю и мысли об их возможной кончине, по-детски надеясь таким способом обмануть саму смерть. И в то же время я понимаю, что все умрут, когда придет их время.
Никто не знает, когда оно придет, и что бы это была за жизнь, если б люди знали дату своего конца? Вечный, холодящий страх ожидания… Но что бы это была за жизнь, если б смерти не было? Десятки, сотни, тысячи лет унылого существования, где все давно изучено и нет ничего нового? Или бессмысленное каждодневное безделье с ощущением, что все еще впереди? Или безвременье страданий и несчастья, когда жизнь не удалась?
То, что наша жизнь конечна, дает нам мотив прожить ее как можно лучше. У нас появляются желания, мы строим планы и стремимся их осуществить. Мы стараемся для себя и хотим оставить что-то ценное в наследство своим детям.
И чаще всего нам небезразлично, скажут ли после нашей смерти: «Собаке – собачья смерть» или: «Хороший был человек. Пусть земля ему будет пухом…»
Я обнимаю дочку и вытираю ее слезы. «Тебе грустно?» – она кивает. «Ты хочешь, чтоб мама всегда была с тобой?» В ответ я слышу сдавленное рыдание.
Я знаю, что не могу гарантировать ей своей жизни ни на сколько, ибо это не в моей власти… Но я могу быть с ней сейчас и разделить ее горе. Я обнимаю ее, глажу по волосам.
Я говорю о том, что тоже боюсь умирать и боюсь терять близких. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы не умирать по своей воле. Потому что ни за что на свете я не хочу покидать такую замечательную, такую любимую девочку. А если даже так случится, что я все же умру, то моя любовь к ней останется с ней навсегда. Я улечу на небо и буду сидеть на звездочке и махать ей оттуда рукой. И всегда, всегда буду любить ее – буду ли я жива или нет.
Я чувствую невероятную близость с ней в этот момент. Мы вместе, мы говорим о главном – о том, что тревожит, о том, что так трудно пережить в одиночку. Мы доверяем свои самые глубокие чувства и знаем, что они будут восприняты всерьез… Такая близость – это ценность. Это то, ради чего стоит жить. Дочурка убегает, потом вновь возвращается, вновь плачет… И я плачу вместе с ней.
В какой-то момент она подходит и, обнимая меня, спрашивает: «Мама, а можно, когда я в следующий раз подумаю о том, что ты умрешь, я вспомню о своем дне рождения?» – «Конечно», – отвечаю я. Горе, отчаянье, ужас разделены и прожиты. И вот уже ребенок готов доверчиво и смело идти дальше в такую важную для него детскую жизнь.
Мои дети – подростки
У меня трое, и все – в подростковом и предподростковом возрасте.
Я наблюдаю за тем, как развиваются сейчас наши отношения. Все проблемы, которые возникают между нами, – это мои трудности по принятию моих детей другими.
У них нет трудностей в принятии меня как матери.
Я довольно-таки долго примирялась с тем, что я неидеальная мать. Неидеальность моя вот в чем:
• у меня есть дело моей жизни, и много моих ресурсов уходит туда (и приходит, кстати, тоже оттуда);
• у меня есть мои личные нужды, которые имеют для меня большое значение;
• я знаю, что не могу отдавать, пока я не в ресурсе, и, в первую очередь, я забочусь о себе.
Я принимала в себе то, что в просторечии именуется эгоизмом. Хотя, по сути, это признание первоочередными права своего «Я».
Когда стала появляться Я, стали появляться и Они как отдельные люди. Со своими отдельными нуждами и предпочтениями.
Самая большая трудность их подростковости для меня заключалась в том, что они стали намного меньше нуждаться во мне. У моих детей появились свои миры, которые они охраняют и куда закрыт доступ даже мне. Меньше обращаются ко мне. Больше находятся в себе.
Честно? Это горько… очень. Терять то, что было совсем недавно и было так дорого. Терять их детскую нужду, детскую зависимость… и свою власть над этой нуждой.
Но не зря говорят: отпусти старое, и будет новое. Так и оказалось.
Это чрезвычайно увлекательно – общаться отдельными мирами. И уважать отдельные миры. А поскольку я уже давно не трачу время на гиперопеку («Что надел?» – «Что поел?» – «Куда пошел?» – «Уроки сделал?!»), остаются только чистые минуты настоящего общения.
Оно, кстати, не занимает много времени.
Как пережить одиночество?
Моя дочка Майя не любит дачу. Также она не любит заграницу, экскурсии и тусовки, где нет ее друзей. Потому что она любит дом, свое пространство, где ей хорошо. Я это знаю, и она это знает тоже.
И, когда ее по той или иной причине приходится вывозить из безопасного пространства, она впадает в тоскливое состояние. А если она при этом остается без семьи – то еще и в состояние одиночества.
И я при этом тоже переживаю самые разные несимпатичные чувства. Что поделать – мы близкие люди.
Вот и сейчас это происходит: Майя – на даче, я – в Москве, отец с братьями на длительной рыбалке. Я звоню ей.
– Алло…
Я слышу знакомую мне тоску. И безысходность. Меня охватывают мои несимпатичные чувства. Я на автопилоте предлагаю найти что-то для себя интересное. Даже перечисляю варианты. И встречаю в ответ молчание.
Положив трубку, ощущаю, что дистанция между нами увеличилась. Я пыталась спасать, и это не сработало. Не могло сработать.
Через некоторое время я осознаю, что мне снова трудно пережить бессилие. Бессилие – что я не смогу повлиять на ее чувства, изменить их. Я могу их только принять.
Я перезваниваю.
– Знаешь… Я не могла выдержать того, что ты страдаешь. Мне трудно смириться с тем, что тебе плохо, а я не могу повлиять на твои чувства. Мне очень жаль.
– Спасибо.
– Когда мне становится тяжко, я плачу. Нахожу укромное местечко, или иду к психологу, или жалуюсь тому, кому доверяю.
– Да, со мной ты тоже как-то делилась.
– И ты можешь поплакать. Даже повыть, как волки воют на луну. Волки хорошо придумали, как можно прожить свою грусть.
– А ты своим клиентам это тоже советуешь – выть на луну?
– Иногда – да.
– И они это делают?
– Делают. И воют, и плачут, и подушки бьют, если это помогает.
– А что потом?
– А потом, когда чувства вышли наружу, становится полегче. И, если не давать себе горевать, жизнь останавливается. Смотри: ты считаешь минуты и часы – сколько одиночества тебе осталось. Похоже?
– Да.
– То есть ты замерла и ждешь, когда можно снова продолжить жить.
– Я так не думала об этом. Но очень похоже.
– А разве это правильно – перестать жить, пусть даже на неделю?
– Я попробую… Повыть. Я не хочу замереть – пусть даже на неделю.
Я завершаю разговор. Теперь у меня совершенно другие чувства. Я ощущаю нашу взаимосвязь. Я чувствую, что смогла поддержать – ту, которая мне так дорога.
У каждого из нас есть память одиночества – когда мы переживали горе, грусть или тоску, но разделить их было не с кем. Думаю, именно поэтому это состояние выглядит столь безысходным, и возникает идея: во что бы то ни стало не попадать в такие переживания.
И все же, как мы видим, это совсем не адаптивно, ибо жизнь состоит не только из радужных переживаний. Помочь себе в трудный момент – вот по-настоящему адаптивная стратегия.
А шаги все известны:
• услышать себя;
• принять свое право на горе, тоску, одиночество;
• повыть на луну, поплакать, пожаловаться тем, кому доверяешь;
• отпустить;
• увидеть новые возможности самому, без подсказки.
Опыт
Мой сын (тот, которому 13) потерял телефон. Они вместе с братом летели в Ирландию учить английский. Рейс был сложный: стыковочный, к тому же ночной. Отвлекся и забыл в самолете. Остался без нужной вещи и без связи.
Большинство травматиков, столкнувшись с подобным опытом, начинают себя ругать на чем свет стоит. Или же целенаправленно ищут «маму», которая спасет, то есть возьмет на себя ответственность, подставит плечо, все исправит, компенсирует. Таков их личный опыт – в своей истории ошибок и потерь они встречали либо ругань и нападки с последующим ощущением себя как худшего человека на земле, либо им не давали пережить потерю: «Я все исправлю, только не порть настроение своим несчастным видом».
У травматика отсутствует здоровая модель присвоения опыта: отгоревал – нашел выход – сделал выводы. Для того чтобы она была, этой модели нужно научиться. Желательно – в детстве, когда все ресурсы человека служат этой цели – усвоить новый опыт.
У взрослого травматика ресурсы нацелены на то, чтобы выжить, сохраниться. Во-первых, удерживать свои чувства, аффекты, травмы, во-вторых, сохранить привычный порядок вещей, ходить привычными путями-дорогами… избегать нового опыта. Сил его переживать почти нет.
Травматик сопротивляется новому опыту – каким бы он ни был. Хоть новые отношения, хоть изменения в жизненном укладе… Травматику трудно сменить работу, завершить мертвые отношения, отпустить выросшего ребенка… У него нет ни модели, ни ресурса все это переживать.
«Какой смысл в этом горевании, в копании в старых травмах?» – такой вопрос задают мне клиенты.
А вот какой. Горевание – это первая фаза присвоения нового опыта, который расширяет возможности. Да, накопленное горе труднее пережить, чем ситуативное, как в случае с моим сыном. Но по-другому никак.
– …Ты расстроился? – спрашиваю я его, когда он мне звонит с телефона брата.
– Конечно, мам, а как ты думаешь?
– Я бы тоже расстроилась, если б осталась без нужной вещи и без связи… Ты немного погорюешь, а потом тебя отпустит.
– А что мне делать?
– Мы поможем отыскать вещь, свяжемся с авиакомпанией. Но проблему со связью тебе нужно решить самому. Что ты думаешь?
– Попробую отыскать местный магазин и куплю самую дешевую трубку.
– Как думаешь, твоего английского хватит? Нужно же и про тарифы разузнать.
– Хватит.
Я хочу, чтобы он получил опыт:
1. Ошибка – это не катастрофа. С ним все в порядке.
2. Потерю можно и нужно отгоревать.
3. Новый опыт – это новые возможности. Ошибка часто приводит к новым возможностям. Новые возможности – больше шансов жить, а не выживать.
4. За такую ценность нужно немного заплатить.
Совсем не о спорте
Когда моему среднему сыну исполнилось 4 года, я отвела его в бассейн. Мне хотелось, чтобы все мои дети научились плавать, так что в этом поступке не было ничего особенного. Но вдруг оказалось, что у него есть способности к плаванию. В смысле – способности для большого спорта. Так Дима оказался в детской спортивной школе.
В нашу жизнь вошли многочисленные соревнования, в которых он часто побеждал. Почти всегда побеждал. Я ликовала.
При этом я не хотела замечать, что ему было трудно. Он часто жаловался. В секции были ребята старше его, и они его задирали. Конкуренция, что поделать. Нагрузки были ему велики. Я постоянно уговаривала его: «Еще немного, еще чуть-чуть. А потом будет полегче». Легче не становилось.
Однажды, когда я провожала его на очередную тренировку, он никак не мог зайти в здание бассейна. На лице была написана мука. Я наконец-то прозрела.
Передо мной стоял выбор. Уйти – означало потерять большую возможность. Догнать ее, эту возможность, уже будет нереально. Поезд уйдет навсегда. Мой ребенок этого пока не мог понять. Однако сил его явно не хватало на то, чтобы тянуть эту возможность.
Я сделала над собой усилие и отступила. Сын забросил плавание.
Самое интересное случилось потом. Вопреки моим ожиданиям, он не заменил плавание другим занятием. Он забросил все занятия, которыми занимался до сих пор. И не соглашался ни на что, что бы ему ни предлагалось.
Видимо, ему нужно было восполнить силы. И, как я поняла позже, найти свою мотивацию. Ведь до сих пор он ее не имел. Плавание было моим желанием и моим усилием. Нам обоим было от этого тяжело.
Сын «ничего не делал» два года. Даже пробовать ничего не хотел. Я перестала настаивать.
В четвертом классе его заинтересовал спортивный бадминтон. Он попросил меня поговорить с тренером. Я так и сделала. Но с тех пор я не вмешалась ни разу.
Я наблюдала. Мне вдруг стало очевидно, что Дима любит игровые виды спорта, а не состязательные. Я видела, что ему самому нравится расти в своих умениях. У него появились друзья. Я больше не тратила свои усилия на то, чтобы его тянуть за уши. Он сам выбрал свое занятие и сам за него отвечал.
Потом что-то не заладилось. То ли тренер потеряла к нему интерес, то ли он сам остыл. Появилась неудовлетворенность. Он советовался со мной. Я предлагала разные варианты – от «поговорить» до «сменить школу или спорт». Но, как и прежде, активно я не вмешивалась. Невмешательство стало моей принципиальной позицией.
В этом году Дима записался в футбольную секцию. Играет с удовольствием. Да, он любит игру.
Сегодня его спросила: «Как тебе там?»
– Веселее. И честнее. Не то что с той бабой.
– Тебе здесь нравится больше? Почему?
– Тренировки проходят весело и интересно. Тренер злится иногда, но это не раздражает. Наоборот, смешно. Наверное, он добрее.
– Ты думаешь, что это связано с тем, что та тренер была женщиной, а этот – мужчина?
– Мммм… Нет все-таки. Они просто разные люди. Мне этот наставник и эта школа больше подходят.
Я снова ликую, но уже по другому поводу. Плевать на награды. Мой сын имеет собственную мотивацию и уже умеет выбирать.