Пепе явственно представил себе, как отнесся бы его брат, если бы кто-то обидел Лили, – этот человек едва ли смог когда-либо ходить.
Кара, вдруг скривившись, сказала:
– А знаешь, ты и мой отец на удивление похожи. Он источает шарм, как и ты. Может, мне познакомить тебя с ним? Вы смогли бы обменяться пикантными деталями.
Ни один мускул не дрогнул на лице Пепе – хотя это далось ему нелегко, – и он с улыбкой ответил:
– Почему-то мне показалось, что эти слова прозвучали как оскорбление.
– Потому что ты не настолько глуп. – Прежде чем он смог ответить на последнее оскорбление, она встала. – Если ты не возражаешь, я намерена улечься на тот диванчик и поспать. Полагаю, кто-нибудь из стюардов разбудит меня до того, как мы приземлимся?
Она действительно выглядела усталой. Такой усталой, что он проглотил готовый ответ и дальнейшие расспросы о ее отце. Кара ведь беременна, и теперь, когда он впустил ее в свою жизнь, она – зона его ответственности. Бледное лицо Кары еще больше побелело.
– Ты как себя чувствуешь? Физически, я имею в виду, – добавил он, прежде чем она смогла разразиться следующей тирадой о его злодеяниях.
– Немного подташнивает, но не бойся – не настолько плохо, чтобы ты переживал за обивку.
Он смотрел, как она прошла к дивану, хватаясь за кресла, чтобы не упасть.
Стук в дверь нарушил сон Кары. Это было не похоже на то, когда просыпаешься на новом месте и спрашиваешь себя, «где я?». Кара не успела открыть глаза, как точно знала, где она.
Дом Пепе. Или, чтобы быть точной, комната для гостей в его парижском доме.
Оставшуюся часть перелета в аэропорт Шарля де Голля Кара притворялась спящей – ее на самом деле измучили разговоры с ним.
Она игнорировала его, пока они проходили таможню, и потом, по пути к его дому, и в доме – пятиэтажном особняке в престижном пригороде Парижа. И молчала, словно онемела, словно у нее склеились губы, когда оказалась в предназначенной ей комнате. Лучше уж молчать, чем показать ему свое восхищение от подобной красоты. Дом приобретался для того, чтобы демонстрировать художественную коллекцию, принадлежащую Пепе, – и был огромным и великолепным, каким она и ожидала его увидеть, – но оказался также на удивление уютным.
Но Пепе она в этом не признается. Она не хочет, чтобы он подумал, будто ей хоть что-то в нем нравится, пусть даже его красивый дом.
Разговор об отце сделал свое дело.
Отец, с его сверхобаянием, мог заставить женщину сто раз простить его. Мало того, он умудрялся заставить ее поверить, что он ни в чем не виноват, а виновата она сама.
Но шарм Пепе она ощущала по-другому – в нем не было ни малейшего налета низкопробности, как у отца.
И еще: он обладал несомненной способностью поверить ему. И она поверила в то, что Пепе увидел в ней не только партнершу на ночь, а нечто большее. В самолете ее отношение к нему смягчилось. В его глазах помимо веселости она разглядела неожиданную глубину. А несколько раз ей даже показалось, что она увидела боль, что-то драматичное, что-то намекающее на то, что в нем скрывается нечто не похожее на внешнюю беспечность.
Такие же мысли были у нее в тот уик-энд, когда он бессовестно ее соблазнил. И все оказалось ложью, так же как все, что вылетало изо рта ее отца, было ложью.
Пепе такого же склада. И это не стоит забывать.
Кара села и потерла глаза.
В дверь опять постучали.
– Мадемуазель Делейни? – послышался негромкий женский голос.
– Я проснулась, – откликнулась Кара и встала с постели. Хотя и не хочется это признать, но на такой удобной постели она никогда в жизни не спала.
Ручка двери повернулась, и вошла пожилая женщина, держа в руках поднос с завтраком – кофе и круассаны.
Кара вспомнила, что когда они приехали, то Пепе представил ее как Монику, свою экономку.
– Доброе утро, – сказала Моника и поставила поднос на маленький круглый столик в углу комнаты. – Вы хорошо спали?
– Да, спасибо. – Кара выдавила улыбку. Она всегда чувствовала себя смущенно с незнакомыми людьми, и язык присыхал к нёбу.
– Ваши покупки прибыли, – сообщила Моника, откидывая тяжелые, до пола шторы.
Кара увидела за окном маленький балкон. Утреннее солнце заполнило комнату.
– Какие покупки? – спросила Кара.
– Из бутиков. Я сейчас вам их принесу. Месье Мастранджело просил вас быть готовой к отъезду через час.
Сердце у нее упало. Кара вспомнила, что сегодня им предстоит поездка в долину Луары.
Настроение у нее чуть-чуть поднялось, когда Моника в сопровождении молодой женщины принесла коробки с одеждой и косметички с туалетными принадлежностями.
– Если вам понадобится что-то еще, пожалуйста, дайте мне знать, – сказала Моника, прежде чем уйти.
Кара отложила надкушенный круассан и принялась открывать коробки. Настроение снова упало, когда она увидела дорогие вещи и аксессуары. Ну почему Пепе не выбрал для нее одежду, которая оказалась бы неподходящей и вульгарной? А здесь был целый гардероб и ни единой вещи, которую она не выбрала бы сама. Элегантные в своей простоте каждодневные вещи… Их мог выбрать лишь человек с прирожденным вкусом. Даже ночные рубашки были изысканно красивы.
Когда же она открыла косметичку, то едва не вскрикнула от радости… и от отчаяния. Внутри были лосьоны и кремы, какие только может пожелать женщина. И макияж, подходящий как раз для цвета ее глаз и волос. Сколько раз она глазела на все это модное великолепие в витринах, думая о том, что купит дорогую косметику, когда заработает достаточно денег.
Радоваться ли ей, что получила все это лет на пять раньше? Может, и следует порадоваться, но она не хочет испытывать благодарности к Пепе. Неужели так начинается стокгольмский синдром?[2] Ее, конечно, не похитили в общепринятом смысле, но на самом деле у нее не было выхода.
Она собрала туалетные принадлежности и отнесла в ванную. До того, как встать под душ, она осмотрела свои бедра. Мазь Пепе сотворила чудо – осталась единственная еле заметная розовая отметинка. И никакой боли вообще.
Душ взбодрил ее. Гель пах потрясающе, а напор теплой воды чудесно на нее действовал.
Да, совсем не похоже на ее убогую общую ванную в дублинской квартире.
Кара закуталась в большое белое пушистое полотенце и вернулась в спальню. Ей надо выбрать, что надеть. Это не проблема… теоретически, но когда перед тобой с десяток красивых нарядов, то проблема возникает.
Впервые в жизни она в затруднении, что надеть.
В тот момент, когда она остановилась на черных дизайнерских джинсах и вишнево-красном джемпере, в дверь снова постучали.
– Войдите, – сказала она, ожидая увидеть Монику.
Приветливая улыбка мгновенно сошла с ее лица – на пороге стоял Пепе.
Глава 5
Пепе… в сером костюме, белой рубашке и черном галстуке. Да, в галстуке, что трудно себе представить.
– Что ты хочешь?
– И тебе доброе утро, cucciola mia, – ответил он, сверкнув белоснежными зубами.
Он выглядел неотразимо.
– Нам пора уезжать.
Кара пожала плечами:
– Если ты хочешь, чтобы я поехала с тобой, тогда тебе придется подождать: я не готова.
– Моника ведь сказала тебе быть готовой. Это было час назад.
– У меня нет часов, а в телефоне села батарейка, поэтому, который час, я не знаю. – И многозначительно добавила: – Я бы подзарядила телефон, но зарядное устройство в Дублине.
– Никаких проблем, – ответил он, прошел мимо нее и уселся на кровать. – Я подожду.
– Но не здесь.
– И как же ты собираешься мне это запретить?
Она испепелила его взглядом, а он лишь тихонько засмеялся, от чего она еще больше разозлилась.
Продолжая смеяться, он порылся в одной из коробок и извлек черные кружевные трусики:
– Наденешь это?
Она выхватила трусики из его руки, чувствуя, как пылают щеки.
– Уходи и дай мне одеться.
– Я бы ушел, но у меня такое ощущение, что ты скорее будешь готова, если я здесь с тобой.
Пробормотав себе под нос все известные ей ругательства – но достаточно отчетливо, чтобы он услышал, – Кара подхватила выбранные ею вещи и скрылась в ванной, со стуком захлопнув за собой дверь.
С минуту она не снимала полотенце, представив, как Пепе уставился на ее обнаженное тело, и… грудь у нее отяжелела.
Она сглотнула слюну, неожиданно заполнившую рот, и натянула трусики, не сразу сообразив, что это те же самые, которые только что держал в руках Пепе.
Вот таким же образом он смог легко ее соблазнить, заставить ее тело отозваться на него, уступить ему. К концу того уик-энда она превратилась в сладострастную нимфу.
Что в нем было такого? И что с ней не так, если она до сих пор откликается на него после всего, что он с ней сделал? Разве беременность не является природным противоядием от возбуждения? Жаль, если это не так.
Кара, одевшись, вернулась в комнату. Пепе пересел с кровати в кресло в углу и вытянул длинные ноги, держа в руке телефон.
Увидев ее, он поднял брови:
– Ты готова?
– Вполне.
– Но у тебя волосы не высохли.
– Немного влажные. – Она тщательно, насколько было возможно, высушила волосы полотенцем.
– Но ведь холодно.
– Мой фен в Дублине.
Пепе уже начал привыкать к обвиняющему взгляду, который постоянно бросала на него Кара, словно хотела сказать: «Если бы ты позволил мне забрать свои вещи, у меня не возникло бы подобной проблемы. Ты во всем виноват».
– Как только мы вернемся с виноградника, ты получишь фен.
– К тому моменту волосы у меня высохнут.
– Хм. – Он задумчиво на нее посмотрел. – Я бы не сказал, что сарказм тебе к лицу.
Она нахмурилась:
– Как ни смешно, но гены сарказма у меня проявляются, лишь когда ты рядом.
– Я же обрел ген разума. К сожалению, он отличается от твоего определения разумности, но нельзя же угодить каждому. – Он развел руками и отвесил насмешливый поклон. – А сейчас, моя маленькая пылкая гейша, нам пора.